В густую темноту коридора сквозь замочную скважину проникает одиночный луч жемчужного света. С приближением посторонних шагов он начинает порывисто мигать и стремительно тускнеть, пока не меркнет окончательно, заслоняемый тенью. С оборотом ключа раздается металлический щелчок, резко и звонко отскакивающий от стен коридорной пустоши. Вернувшийся домой девятилетний Енбок отпускает потертую ручку входной двери, а истасканный временем ключ отправляет в карман роскошного пиджака. На шерстяном габардине цвета полуночного черного презентабельно красуется эмблема-шеврон [В данном случае нашивка, обозначающая принадлежность к тому или иному учебному заведению.] с контурной фигурой человека и слоганом, вышитым серебряными нитями: «Homo est mundi pars» [Человек есть часть мира].
Енбок успешно поступил в частную школу с углубленным изучением естественных наук. Такое знаменательное событие, наперекор завышенным ожиданиям отца, стало лишь очередным мрачным отрезком и без того неспокойной жизни ребенка. Прощание с любимым учителем превратилось в настоящую трагедию, а внешкольные встречи с друзьями постепенно сходили на нет. Солнечные глаза мальчика тускнели. Трепещущие в янтарных радужках живые огоньки затмевала мгла сгущающейся хмурости. Вместе с огоньками медленно гас миролюбивый и искренний ребенок.
Душевным утешением для Енбока старался быть Хенджин, который не позволял опускать маленькие ручки без боя. В свободное от военной подготовки время он помогал нагнать пройденную одноклассниками программу, страдая не меньше братика и насильно впихивая в свою голову все необходимые повторения. Все для того, чтобы преподнести вспыльчивому ученику материал более доступным языком. Непоколебимое желание разделить все тяготы вместе с младшим стало его путеводной звездой. Вот только плоды титанической работы, поистине непосильной и многим взрослым, созревать не торопились.
С Енбоком было тяжело. До истерик и отказа от учебы, до грубых и бессмысленных угроз, до голодных забастовок. Из-за смены места обучения и нового окружения малыш становился все более на себя непохожим, замкнутым и агрессивным. Далеко не сразу он начал мириться с чужими требованиями и желанием старшего помочь, которое воспринимал в штыки, от горькой обиды виня отца и брата во всех своих неудачах. У него на затруднительные обстоятельства жизни сложились несколько иные взгляды. Благо, Хенджин с такими взглядами научился мириться, а еще с истериками, что неоднократно вспыхивали буйственным костром эмоций. В эти моменты юноше удавалось находить самый верный, по-настоящему умелый подход к озлобленному на все и на всех ребенку.
