О ненависти.

Сложности воспитания.

Воспитывать маленького волка сложно. Даже очень. 

 Гуди Аддамс Младшая была особенным ребенком. У нее рано прорезались клыки, она быстро научилась говорить на латыни и останавливать кровотечения у своих дядюшек после изощренных пыток. Она открыла в себе способности медиума в девять, и с тех пор, играться с будущим и прошлым стало ее любимым занятием.

 Она легко находила ответы на тесты в академии, подтасовывала результаты игр и расправлялась с обидчиками, будучи совершенно незамеченной. А еще у нее были две матери — Уэнсдей и Энид Аддамс, которые совершенно ненавидели то, что они проводят в кабинете у директора младшей академии Невермора больше времени, нежели в их любимом домашнем саду.

 — У вас нет никаких доказательств, что наша дочь попыталась скормить пираньям двух ее одноклассников!, — восклицала Энид. — Ваше обвинение недопустимо! 

 А вторая Аддамс лишь ехидно улыбается дочери. Помнит себя в детстве, когда пыталась защитить младшего брата от нападок сверстников. Помнит, как те, до ужаса восхитительные рыбки, вырвали у несчастного смертного целую ногу, от чего он всю жизнь потом мучился от неполноценности. Гордится своей смертельной ловушкой. Гордится, но с беспокойством смотрит на рядом сидящую жену — она, кажется, готова выпустить когти на директора.

 Громко кашляет, кладет руку ей на бедро ради успокоения. Легонько поглаживает и видит, как лицо Энид снова приобретает теплый розоватый оттенок, а складки на лбу разглаживаются. Она прекращает свою защиту и поворачивается лицом к Уэнсдей: — Может, ты скажешь что-нибудь?, — улыбается, скалясь, — Она и твоя дочь тоже.

 Гуди хочется провалиться прямиком в ад. Видит ведь прекрасно, насколько раздражены ее родители, и кажется, что прямо сейчас порвут друг-друга. Порвут, либо же разойдутся навсегда, оставляя их ненавистную доченьку в одиночестве. 

 Это происходило последние три месяца. Вдруг, ее максимально ненавидящие друг-друга матери начали ругаться так сильно, что она была готова посетить детский мюзикл с леденящими душу веселыми песенками, нежели не слышать их криков на всю округу. Хотя вообще то, только одного крика. Мать-волчица все чаще выплевывала слова о том, что ей хочется уйти от Уэнсдей, что она ее не понимает, и вообще — не любит. Та в ответ лишь понимающе хмыкала. А после подавала ей стакан воды, нежно проводила рукой по щеке и уходила в фехтовальный зал, оставляя Энид наедине со своими мыслями.