Самая темная ночь в году

1. Глубокий сон

1.

       Тоинет открыла глаза. Криво постеленный ковер до сих пор лежал наперекосяк.

       Она не любила просыпаться, когда в доме были родители. В частности – мать. Почему-то только в их присутствие в этой квартире она ощущала по утрам невыносимо тошнотворный запах. Можно сказать, она из-за него и просыпалась. Бывало, мать с отцом отправлялись в служебные поездки, и тогда ничего подобного Тоинет не испытывала.

       Завтра ее ожидало венчание с Жеромом. Эта мысль заставила девушку неохотно подняться с постели навстречу холодному полуденному свету, чтобы последний раз подольше провести время в своей комнате в статусе хозяйки.

Не то чтобы она не хотела за него замуж. Наоборот – лишняя поддержка, лишний приток финансов в семью, да и полезные связи – как же без них. Свадьба открывала Тоинет возможность наравне с супругом посещать выставки и быть не просто пустым местом около него, а являться, как, поспешив, отметили в ежедневной Le Petit Journal – "супружницей талантливого месье Жерома Пажесс". Не самый плохой вариант жизненного пути. В свои 20, – хоть и на далеко второстепенных ролях, – но она мелькала в газетах.

       Лишь успела Тоинет дойти до двери, как молниеносная боль сразила ее. Словно таившийся за шторой полуночный преступник только сейчас решил нанести губительный удар; да с такой силой, что в тугой узел затянулись легкие. Девушка еле успела схватиться за спасительную ручку двери, но это не помогло удержаться на ногах, и медленная фигура ее опустилась на пол.

– Что ж могу сказать... – протянул начисто белый старенький доктор, вызванный родителями, обеспокоенными неясным шумом из комнаты дочери и в дальнейшем обнаружившими ее без сознания. – Очевидно – это серьезная болезнь. Мне трудно сказать, что именно с вашей девочкой... Пока трудно. Но я бы не надеялся, что недуг бесследен. Я бы не надеялся...

Он продолжал осмотр Тоинет, надавливая ей то здесь, то там, словно выбирал в магазине самую мягкую игрушку.

 – Что ж могу сказать... Определенно одно – серьезная вещь. Кхем... – он снял стетоскоп с шеи, хотя делать это было совсем не обязательно. Поняв это, доктор снова погрузил его на место. – Кхем.

– И что нам делать? – нахмурился отец.

– Кхем, эм... – доктор встал, молча сложил чемоданчик и направился к двери.

– Пока трудно сказать. Пока трудно... Проводите меня, пожалуйста, – удивляясь непонятливости родителей, протянул он руку в сторону коридора.

Как только вся делегация покинула комнату Тоинет, доктор, удостоверившись в плотно закрытой двери, совершенно изменившимся голосом сообщил:

– Мне известно, что это, – к сожалению, известно. Тот случай, когда природная биология обогнала биологию научную... – он нахмурился подобно месье Ноэлю. – Неизлечимый недуг, не поддающийся никаким лекарствам, – в подтверждение своих слов он тяжко вздохнул.

Мать схватилась за шею, словно желая ослабить хватку невидимой удавки.

– Что значит нет лекарств? – спросил отец, хмурое выражение лица которого ничуть не изменилось.

Доктор фыркнул и развел руками:

– Медицина еще не знает, как бороться с этой болезнью. Но она знает, что живут больные не слишком-то долго – должен вас предупредить. Будьте готовы видеть вашу дочь еще несколько месяцев, – он помотал головой. – Огромная досада: старикам прописана судьба такая, но не прелестным мадемуазелям. Не прелестным...

       Мрак сплошняком окутывал коридор, и казалось, – этим мраком объят весь мир.

– Смею откланяться, – не то спросил, не то констатировал доктор и направился к выходу.

– И что нам делать? – напоследок бросил куда-то в пустоту отец, не надеясь на ответ. Доктор это понял, обернувшись кивнул, и эфемерный белоснежный призрак его рассеялся в дверном проеме.