Самая темная ночь в году

9. Индульгенция на исповедь

9.

       Несколько последних месяцев Тоинет были переполнены безумьем и приключениями. Роскошной каруселью мелькали Падуя, Парма, Прага, Бирмингем...

Теперь она дома.

Все тот же затертый кирпич, все те же кустарники на улицах и у дома. Словно и не было этих месяцев для ее улицы. Вот вчера она отсюда уехала, а сегодня – уже обратно.

Лишь болезнь никуда не делась. Предвкушая с легкой руки смерти скорое путешествие в другой мир, Тоинет отворила дверь квартиры. Из столовой доносились голоса. С усмешкой девушка подметила – это Жером с Ирен. Вот звон бокалов, вот запах сыра и винограда. И правда – она уехала вчера, а сегодня, как обычно, вернулась домой. И никто не идет встречать ее, словно она только вчера уехала, а сегодня – обратно...

"Какой-то шум" "не он ли?" "тише..." "сядь нормально" "да нет ее давно уж..."

– Мам? – Тоинет показалась на пороге столовой.

– Тоинет? – Ирен даже выронила кусочек сыра. – Тоинет, ты же...

– Пока жива. Где отец?

– Командировали в Зальцбург еще 30-го числа.

– Надолго не задержусь, приехала попрощаться. Так бывает, мам, что только после смерти человека приходит осознание, как несправедливо с ним обходились. И тогда такой камень падает на грудь, – что ни вздохнуть. Я знаю это чувство и не хочу, чтобы оно тревожило вас.

Она подошла к Ирен. Мать взяла руки дочери в свои, больно сжала и крепко поцеловала их.

– Прости меня... Прости меня, Тоинет...

– За что, мама?

– За все, что сделала не так в свое время.

– Что ты сделала не так?

– Так говорят, родная. Так в церкви говорят. Ответь мне, что ты меня прощаешь, и прости с чистым сердцем. И я прощу тебя, милая моя. И я тебя прощаю.

– За что меня прощаете? – Тоинет в непонимании улыбнулась. – Что сделала плохого я в жизни вашей, за что простить меня надо? Появилась в ней?

– Жером, ну вот опять.

Юноша, занимавший позицию наблюдателя, был вынужден показать, что тоже участвует в сей развернувшейся драме. Он приобнял Тоинет.

– Я понимаю, тебе трудно...

– Ты женился?

– Как вы можете такое спрашивать? Я ждал вас. И дождался. Завтра едем же в Сен-Луи. Ирен, прикажи своим.

– Я умираю, Жером. И приехала проститься. Какая свадьба?

– Да, родная. Я с вами до последнего вздоха вашего буду рядом – мужем вашим до последней секунды. Клянусь, милая Тоинет, – он взглянул на сложившую в благоговении руки Ирен.

– Чудовища, – прошептала Тоинет и побрела к комнате. – Позовите доктора. Я хочу поговорить с ним.

Доктор неподвижно смотрел на больную со стула, учтиво поставленного Жеромом у стены.

– Нет, я отказываюсь понимать это. Это наука. Медицина – это величайшая наука. И один из принципов научного знания – точность. Но сейчас! она ошиблась.

Он наклонился к пациентке, любопытно и с недоверием всматриваясь в ее лицо.

– Что я могу сказать? Что ВЫ хотите от меня услышать? Она здорова, – он откинулся на спинку стула. – Она совершенно здорова. Ее не беспокоили приступы тогда, когда остальных несчастных они вгоняют в дичайшую агонию. Жесточайшую агонию, поверьте мне – я видел. Мадемуазель, вы в могиле должны сейчас лежать – согласно вашему диагнозу; ладно, не сейчас, ну так на днях. А она жива, и ее ничего не беспокоит. Никаких признаков болезни.

Он тяжело поднялся и не спеша направился к выходу.

– Уж если мои знания и мой опыт настолько бесполезны, какой же я профессор. Что тогда знаю я об этой жизни? Удивительные вещи, – мотал он головой и вскидывал руками. – Какой же я профессор? Или я ошибся, или что это произошло? Но я ни разу за свою практику не ошибался. Ни разу! – он поднял вверх указательный палец. – И вот на старости лет. Пора и мне на покой. Извините, заговорился. Прощайте! Я этой мадемуазель уже, кхем... не понадоблюсь.

Ирен посмотрела сначала на доктора, потом на Жерома и, наконец, на дочь. Ни одно из выражений глаз ее не устроило.

– Ну вот видишь, Тоинет, как превосходно. Как замечательно все разрешилось. Как мы обрадуем отца. Как здорово, я до сих пор не могу поверить в это.

– Ирен, все в порядке? – поинтересовался Жером, заметив беспокойство в ее глазах.

– Да, дорогой, все хорошо... Когда свыклась с мыслью, что дочь скоро совсем исчезнет из твоей жизни, когда уже отгоревала, непросто свыкнуться с тем, что объект горести жив и рядом. Я привыкну. Пойдем, милый. Тоинет, а тебе надо выспаться, ты столько пережила.

Стараясь нежно прикрыть дверь, она ее с грохотом захлопнула.