Ты мой холодный декабрь

Снежинка и айсберг 4

Минхо чуть было не сорвал мне всю сегодняшнюю вечеринку! Он запаниковал, отпускать не хотел, говорил, что мне необходимо сидеть дома, но потом, поразмыслив, успокоился и сказал, чтобы я повеселился на славу, ведь молодость - она одна, и несмотря на моё заболевание, я такой же молодой парень, который должен тусить, ходить по вечеринкам, радоваться жизни, влюбляться, заводить отношения. И зачем мне только отношения? В моей жизни есть человек, с которым бы я их хотел, но он - нет.
Приняв душ, я долго перебираю свой гардероб в поисках подходящей одежды, останавливаюсь на чёрных джинсах, такой же чёрной футболке, а сверху надеваю белую рубашку, не застёгивая. Несколько аксессуаров, в виде серебряной цепочки на шею и маленького колечка в ухо - и я готов. Вызываю такси, ведь вечеринка в частном секторе, а на автобусе туда добраться сложно. Минхо наказывает мне вести себя прилично, а главное не пить, дабы не спровоцировать новый приступ. Он сам лично проверяет мой ингалятор, обнимает даже перед выходом. Он хлеще мамы, честное слово! Но я его понимаю, ведь мы друг у друга единственные родные души во всём этом мире, я, правда, его понимаю.
Около сорока минут в такси и вот я на месте. Созваниваюсь с Минкёном и Чиюн, они, оказывается, уже приехали. Дом огромный! Он уже украшен к Новому Году, даже снаружи всё сверкает и переливается, сразу понятно, что родители Джэ люди обеспеченные. Внутри шумно и дымно. Я расстраиваюсь уже с порога, ведь мне противопоказан табачный дым и дым от кальянов. Почему я только сразу об этом не подумал? Тут же чувствую затруднённое дыхание, но пока всё терпимо. Нахожу друзей за импровизированной барной стойкой.
- Друг, наконец-то! - выкрикивает Чиюн и лезет обниматься. В её руках какой-то яркий коктейль, а она сама рассказывала, что когда выпьет, становится очень тактильной. - Неужели настала наша первая совместная вечеринка!
- И мне не верится, - подхватывает Минкён. - Наконец оторвёмся все вместе! Жаль, тебе алкоголь нельзя.
- Прямых запретов у меня нет, но я лучше не буду, - подтверждаю слова друга. - И без алкоголя можно хорошо повеселиться.
Мы мирно стоим у стойки, друзья напиваются, а я смеюсь, они очень забавными становятся под влиянием градуса. Всё время ищу глазами в толпе Хёнджина, долго не нахожу, а потом замечаю... Он, видимо, был в соседнем зале, где тоже уйма народу, а теперь выходит оттуда, в обнимку с девушкой. Я отвожу взгляд, но не выдерживаю долго и снова смотрю. Девушка мне кажется знакомой, я её уже видел как-то рядом с Хваном. Они встречаются? Он ведь обычно не появляется с одной и той же больше одного раза. Видимо, встречаются.
Я как-то уже говорил о том, что Хёнджин выглядит по-особенному. Всё не так. Выглядит по-особенному он именно сейчас: на нём чёрные кожаные джинсы, с прорезями на коленях, обтягивающие бёдра и дополненные ремнём с чёрной цепью сбоку; белая рубашка с перфорацией, заправленная внутрь и расстёгнутая на верхние пуговицы; на одной руке чёрная кожаная перчатка по самый локоть, а прямо на ней серебряный браслет. Хван - синоним стиля. Его волосы не убраны в хвост, они распущены, и это выглядит так... Сексуально. Спутница Хёнджина тоже так считает, уверен, ведь она виснет на нём и смотрит глазами влюблёнными. Прям как я.
- Эй, ты чего нос повесил? - кричит мне в ухо Чиюн, а я действительно повесил, расстроился, увидев Хёнджина. - Мы же на вечеринке! Давай! Пойдём танцевать!
Она тянет меня за руку силой, а я упираюсь немного, но потом поддаюсь. Энергичная музыка вдруг прерывается, диджей кричит о том, что время медленного танца и включает «Taylor Swift - cardigan». Чиюн тут же укладывает свои руки на мои плечи, я обнимаю её за талию, и мы кружимся в танце под завораживающую мелодию и чарующий голос исполнительницы. Она шепчет мне на ухо, чтобы я не расстраивался, она всё понимает, а я не могу. Как мне не расстраиваться, когда рядом с нами кружат в танце Хёнджин с этой противной то ли Сони, то ли Сори, я не помню?!
У песни, что звучит, красивый перевод, я хорошо знаю английский. Исполнительница поёт о танцах под уличными фонарями, о трепетных поцелуях, о руках под толстовкой, а я вижу, как руки этой Сони/Сори обнимают Хёнджина, как он утыкается куда-то в район шеи, совсем меня не замечая, совсем не понимая, что моё сердце сейчас истекает слезами и кровью. Он и не должен этого понимать.
Я же не понимаю в какой момент всё сливается в одну серую картинку, сплошную и душащую. Я не понимаю, что у меня от дыма и нервов снова начался приступ. Я ничего не понимаю, когда Чиюн кричит, а окружающие расступаются. Я не соображаю и не помню тот момент, когда Хёнджин, бросив всё, подхватывает меня, уже падающего, на руки, несётся в сторону диванов, что стоят в стороне, кричит попутно, чтобы кто-нибудь открыл окна, впуская свежий воздух, и притащил мой рюкзак. Я чувствую только нехватку кислорода, которая растёт вместе с паникой. А потом он, его руки на моих щеках, он что-то шепчет, укладывает меня на диван. Ему приносят мой рюкзак, который он потрошит нервно, находит заветный балончик, кричит мне, чтобы я дышал правильно, впрыскивает сальбутамол, что растекается горечью противной. Снова шепчет, успокаивает, а я хватаю воздух, как рыбка, пытаюсь дышать, пытаюсь поймать этот недостающий кислород, пытаюсь поймать его руки, которые - тоже недостающий кислород...
- Снежинка, всё хорошо, хорошо, - он садится рядом, не обращая внимания на десятки глаз, что на нас уставились. - Я рядом, всё хорошо, ладно?
Киваю. Потихоньку восстанавливаю дыхание - спасибо лекарству, спасибо, что живу в современном мире. Он замечает, что мне становится полегче, снова подхватывает на руки, а я на автомате обвиваю своими его шею. На нас всё ещё смотрят десятки глаз, а может, и целая сотня, ведь народу очень много, не сосчитать.
- Хёнджин? - слышу какой-то писк, перевожу взгляд на источник - Сони/Сори. - Ты куда?
- Всё потом, - отвечает ей слишком резко, а сам уже поднимает меня вверх по лестнице.
- Что там? - я ещё хриплю, приступ не отпускает быстро и мои бронхи вновь играют всеми музыкальными инструментами сразу.
- Комната отдыха, - отвечает Хван, открывая дверь в одну из. - Тебе это сейчас необходимо.
- Спасибо.
Он осторожно, как самое драгоценное сокровище, укладывает меня на кровать. Опять жалеет. Я озираюсь по сторонам - красиво, очень. Интерьер здесь, как и во всём доме, выглядит дорого, в углу комнаты маленькая ёлочка, а на стене гирлянды. Немного неловко, что мы посягаем на территорию хозяина комнаты.
- Всё в порядке, это комната Джэ, - будто читает мои мысли Хёнджин. - Он не будет против, если ты здесь отдохнёшь.
- Спасибо, - снова повторяю. Мне ещё сложно много разговаривать.
- Может, вызовем скорую? - Хван присаживается рядом со мной, на краешек кровати. - Они приедут быстро, это элитный район.
- Нет, мне уже легче.
- Уверен?
- Да, - киваю. - Ты иди, отдыхай. Я справлюсь.
- Ну уж нет! - восклицает Хёнджин. - Я тебя точно не оставлю!
- Ты не обязан возиться со мной, как с больным и ущербным ребёнком, - отвожу взгляд, чувствуя внутри обжигающую обиду, ведь он снова меня жалеет.
- Ты не ущербный, - тихо проговаривает он. - И уже не ребёнок.
- Зато больной!
- В двадцать первом веке вряд ли можно встретить кого-то абсолютно здорового, - пожимает плечами Хёнджин, поправляет свои волосы, пока я слежу за каждым его движением, а потом опускает руку на кровать, туда, где лежит моя. Соприкасаемся случайно, а по мне вновь разряд электричества, в совокупности с тяжестью где-то внизу живота. - Послушай, снежинка, я не считаю, что ты «больной». Скорее... Особенный.
Особенный. Это ведь я так его называю, я! Но только он действительно особенный, а я...
- Хороша особенность, - хмыкаю. - Я удивлён, как ты вообще мне помогаешь уже в который раз. Откуда ты знаешь о первой помощи астматикам?
Ловлю грусть в его глазах. Он смотрит куда-то в стену, а я на него. Он находит мою руку своей, а я хватаюсь своими пальцами за его мизинец. Он переводит взгляд на меня, а я отвожу, не выдерживаю снова.
- Моя мама, - тихо говорит Хёнджин. - Она была астматиком.
- Была...? Прости, - поджимаю губы, понимая, что ляпнул лишнее, не надо было. - Прости, прости, - теперь уже я нахожу полноценно его руку и, не глядя, сжимаю.
- Я много лет жил, видя её регулярные приступы, - продолжает Хван. - Именно поэтому я знаю всё о первой медицинской помощи болеющим.
Чувствую, что у меня горят глаза. Хочется плакать. От чего? Не знаю! От жалости к его маме, к нему, к себе. От того, что всё лишь подтверждается, он действительно меня жалеет, не понаслышке зная кто такие эти инвалиды, болеющие бронхиальной астмой.
- Её не стало полтора года назад, - Хёнджин переплетает свои пальцы с моими. Зачем? - Полтора года, снежинка. А я до сих пор помню её запах... Она пахла булочками с корицей вперемешку с лекарствами.
Полтора года. Наших с Минхо родителей тоже не стало полтора года назад, и я тоже всё ещё помню каждую деталь, ведь раны свежие, не затянувшиеся, и мы так в этом с ним близки...
- Моих родителей тоже нет уже полтора года.
Он замирает, а мне хочется плакать, я уже чувствую горячую одинокую слезу по своей холодной щеке. Чувствую его руку в своей, свою в его. Чувствую, как он поглаживает мою руку большим пальцем.
- Снежинка... - он садится поближе, приподнимает меня за талию и обнимает. Я роняю голову на его плечо, чувствую его тепло, тепло моего айсберга, чувствую, как он гладит меня по спине, а я дрожу от его близости, облизываю пересохшие губы.
Мы сидим так минут десять, в полной тишине, обнявшись и полностью понимая друг друга. Мы слушаем дыхание друг друга: я - его размеренное, он - моё хриплое. Хёнджин немного отстраняется, заглядывает в мои глаза, а я смотрю на его губы. Они так близко - бери и целуй! Но мне так страшно... Очень! Он ещё около получаса назад танцевал с девушкой, обнимал её, вдыхал её аромат, ощущал её нежные руки на своих плечах. Интересно, чем она пахнет? Я вот - лекарствами.
- - Я сейчас сделаю кое-что, окей? - шепчет он мне в самые губы, а у меня кружится голова и снова становится тяжело дышать. - Но если будут проблемы с дыханием - скажи.
Я киваю, ничего не успеваю сообразить, вдруг ощущаю его губы на своих. Его на своих! Мелкая дрожь вновь проходит по всему телу, а он крепко держит меня за плечи, чтобы я не свалился в обморок, видимо. Он целует, а я - снова тот сицилийский шоколад, растаявший и горячий. Сижу, как камень, как речная галька, омываемая его красотой и нежностью, граничащей с грубостью, ведь я сам не замечаю, а его язык уже в моём рту. Я отвечаю, стараюсь ловить кислород, стараюсь ловить каждую секунду, повтора которых попросту может не быть. Ощущаю сладость, это его губы, по которым я провожу своим языком. Боже, это не сон? Пожалуйста, пусть это будет не сон! Меня всё ещё потряхивает, но кислорода, на удивление, хватает, зато здравого смысла - нет, потому что я, не отдавая себе отчёт, руками скольжу по его шее, скулам, снова шее, веду ладонями по груди, подцепляю рубашку, вытаскиваю её из джинс - была не была! Я, как в той песне, ныряю руками под его одежду, только в тексте было под кардиган, я же под рубашку, под самую прекрасную в мире рубашку, которой мне удавалось касаться, потому что она его, он мой. Мой айсберг. Мой холодный декабрь.
- Снежинка, - он отрывается от моих губ, дышит так тяжело, будто это у него проблемы с дыхательной системой, а не у меня. - Чёрт бы тебя побрал, снежинка, я так сильно тебя хочу.
Я точно выжил? Может быть, я давно отдал душу, а происходящее лишь мои дурные видения? Он меня что?
- Если мы не остановимся сейчас - будет плохо, - продолжает он, а я не хочу останавливаться, Боже, не хочу!
- Почему плохо?
- Потому что ты... - он гладит меня по щеке. - Ты ангел, настоящий ангел! Я даже касаться тебя боюсь, понимаешь? Я так долго держался...
- Держался? - ни черта его не понимаю.
И Хёнджин рассказывает мне свою исповедь, рассказывает попутно целуя. Везде. Губы, скулы, виски, шею. Рассказывает о том, что едва не сошёл с ума, когда встретил меня впервые, когда столкнулся напрямую с моей проблемой и оперативно мне помог. Говорит мне, что я совершенство, что я - хрустальная фигурка рождественского ангела, с которой одно неловкое движение и она разбита. Снова целует, отрывается, рассказывает. О том, что всегда незримо был рядом, с того самого первого дня, что сходил с ума, когда не знал где я, ведь вдруг новый приступ, а он не рядом? Сходил с ума, столкнувшись со своим кризисом ориентации, ведь до меня ему никогда ранее не нравились парни. Рассказывает о бессонных ночах, а я всё ещё не понимаю, где нахожусь. В реальности ли? Рассказывает о том, как противился своей сущности, предпочитая избегать общения со мной, предпочитая забываться в объятиях той вереницы девушек. Снова целует, а я плачу, ведь я не мог о таком даже мечтать. Он ведь не обманывает меня?
- Я столько раз хотел сделать что-то большее, но потом вспоминал маму и то, как мне было больно, а ты - напоминаешь её. Я множество раз хотел, но запрещал себе думать о тебе, о нас. Я боялся даже прикоснуться к тебе, понимая, что не сдержусь и... Я не сдержался.
По моим щекам слёзы, но это слёзы радости, а он ловит губами солёные капли и укладывает меня на спину. Он мажет языком по шее, а я выгибаюсь в спине, ведь это так хорошо, Господи.
- Я больше не в силах держаться, снежинка, - шепчет в самое ухо, прикусывает мочку, тут же её зализывает. - И если ты против - скажи. Скажи об этом сейчас, иначе после - ты разобьёшь моё сердце.
- Я не против, Хван Хёнджин, - я больше не плачу, я смеюсь, а он смотрит на меня своими глазами огромными и красивыми. - Я никогда не был против.
- Твои веснушки - моё сумасшествие, - проговаривает мне в самый нос и целует. Целует каждую веснушку, кажется, совсем легко, поцелуями-бабочками. - Как и весь ты. Полностью.
- Хёнджин, пожалуйста, - я всё ещё слабо верю в происходящее, но лишь головой, руки же мои, бессовестные, сами тянутся к его ремню, расстёгивают, отбрасывают в сторону, звеня цепью. Это не я, это руки. - Пожалуйста.
Моя рубашка оказывается на полу первой, затем футболка, джинсы, стянутые вместе с бельём. Он осыпает мою грудь поцелуями, обводит горячим языком соски, а я стону позорно, я сам сейчас обнаруживаю, что соски - моя чувствительная зона и, похоже, его кинк, ведь он уделяет им особое внимание. Я, не глядя, растворяюсь в поцелуе, когда он вновь поднимается к моим губам, стягиваю с него рубашку, прямо так, не расстёгивая, через голову.
- Уверен? - уточняет Хван.
- Да.
Конечно, уверен! Хоть и не верю! Я так долго сходил по нему с ума, был уверен, что он - несбыточная мечта, а в итоге я под ним, он сверху, опускается вниз, ведёт языком по всему торсу, прикусывает тазовые косточки, оставляет там два засоса, отчего мой член дёргается. Непривычно и страшно, до поджатых кончиков пальцев на ногах, до сжатых зубов, до губ пересохших. Но когда его язык оказывается на моём члене, когда обводит головку, когда я молю всех Богов не кончить слишком быстро, когда он ведёт кончиком по каждой венке, вырисовывает узоры, а я гнусь, хватаю воздух, - я понимаю, что уже не страшно, теперь - нет.
- Всё в порядке? - он переживает, я вижу по взгляду. Ещё бы, секс с астматиком, который может сильно впечатлиться и отхватить приступ - занятие опасное.
- Да... Да.
Мои ноги на его плечах, он языком ведёт по внутренней стороне бедра, затем снова возвращается к члену, вбирает наполовину, а я всерьёз боюсь кончить ему прям в глотку, потому что он стоит колом, будто не мой вовсе, а я не знаю как это контролировать, как сдерживать. Мне удаётся выстоять, но это наверняка ненадолго. Хёнджин отрывается от меня, ещё раз внимательно рассматривает, будто пытается понять точно ли всё в порядке, а потом стягивает свои кожаные штаны, тоже вместе с бельём стягивает, а я думаю о том, что пора заканчивать держать себя в руках, а руки при себе, потому тянусь к его члену, заключаю в кольцо из пальцев и провожу, сжимая.
- Блять, - выдыхает Хван. - Снежинка, если бы я знал, что всё так, я бы не держался так долго.
Его слова для меня становятся зелёным светом. Он стоит на коленях на кровати, а я приподнимаюсь и тянусь к его члену, пробую аккуратно языком, ощущаю его руки на своей макушке.
- Давай немного сменим положение, - говорит он. - Если ты не против.
- Я не против! Даже если мне придётся скрутиться в узел - я не против, раз этого просит он.
- Я так давно об этом мечтал, - он спускается с кровати, встаёт в полный рост. - Иди-ка сюда.
Я всё понимаю, а потому опускаюсь на пол, прямо на колени, смотрю на него снизу вверх, прямо в глаза смотрю, будто не было никогда никакой стеснительности и дрожи. Обхватываю его член, вытаскиваю свой язык на сколько это возможно, и короткими, но резкими движениями постукиваю его органом по своему языку. Вижу в его глазах огни. Думал, видимо, что я скромный первокурсник, который ничего не умеет, который будет смущаться... Я и есть скромный первокурсник, но только рядом с ним больше не смущаюсь. Я не имел опыта, но хочу постараться, чтобы ему точно понравилось, хотя и вижу по глазам, слышу по звукам - уже нравится.
- Снежинка, что же ты вытворяешь, - далее неразборчивый стон, его руки на моей голове, его член в моей глотке. Дышу носом, стараюсь ровно. Заглатываю глубже и глубже, давлюсь, откашливаюсь, снова заглатываю. - Стой.
Чувствую, что ему уже тоже недалеко до разрядки, а потому он поднимает меня с колен, обхватывает за талию, целует горячо и развязно, не так, как в начале, но мне это нравится, безумно. Далее всё, как в тумане, как при приступе, но только с разницей в ощущениях. Сейчас - приятные. Я снова на спине на кровати, его пальцы во мне: один, второй, третий. Не спешит, всё время интересуется «не больно ли». Больно будет, если он прекратит. Заменяет пальцы членом, а я натурально забываю как дышать. Двигается медленно, плавно, ощущения накрывающие и обволакивающие, снова вспоминаю тот сицилийский горячий шоколад, что приятно наполняет своим вкусом.
- Пожалуйста, скажи мне, что всё в порядке, - его слова где-то в районе моей шеи. - Пожалуйста, снежинка.
- Всё более чем, - прерываюсь на стон, потому что он попадает по чувствительной точке, - Ох, Хёнджин, сделай так ещё.
И он делает. Находит нужный угол, ускоряет темп, а я снова выгибаюсь, совсем не стесняюсь стонать, нас всё равно никто не услышит, ведь внизу гремит музыка. Там, внизу, бродят Минкён и Чиюн, там ходит его девушка... А девушка ли? Серьёзно, а почему бы не выяснить?
- Хён, - собираю буквы в слова. - Кто она тебе? Сони или Сори. Кто?
- Кто? - понимаю, что ему сейчас не до этого, ведь его член во мне, его руки в моих волосах, а щека прислонена к моей. - Какая Сони? Сори?
- Та девуш... Блять, хён...
Он снова, будто специально, будто для того, чтобы я замолчал, толкается сильно, задевает простату, а я уже не помню не только имя девушки, я своё не помню.
- Которая была с тобой. Сегодня с тобой. Внизу.
- Сангыль, - чувствую по движению головы, как кивает. - К чёрту её, ладно?
- Так ведь нельзя, хён, - за свои слова получаю ещё более резкий толчок.
- Чёрт...
- Нельзя говорить глупости, когда занимаешься любовью с любимым человеком, - он замирает, приподнимает голову. - Любимым ведь?
- Да.
Хёнджин удовлетворён ответом, а потому продолжает своё движение, лишь наращивая темп, снова припадает к моим соскам, а я кончаю, не выдерживая. Кончаю себе на живот, его пачкаю, он же толкается ещё несколько раз, затем выходит, быстро-быстро доводит себя до финала рукой и тоже кончает мне на живот.
Чувствую себя кем-то. Кем-то очень счастливым, определённо, ведь Хёнджин укладывается рядом со мной, а я забрасываю на него ногу. Он сгребает меня в охапку, целует долго-долго, спокойно, тягуче. Снова покрывает поцелуями каждую мою веснушку, которых я сильно стеснялся в средней школе, но теперь понимаю, что это было зря.
- Хён, - я глажу его по волосам. - Так кто эта Сангыль? - я наконец запомнил имя.
- Та, что хотела стать моей девушкой.
- И почему же не стала?
- Потому что моим сердцем уже завладела одна самая прекрасная в мире снежинка.
Улыбаюсь и утыкаюсь носом в его шею, дышу сейчас размеренно, спокойно, даже хрипов привычных нет. Он целует меня в макушку и прижимает к себе, обнимает так крепко, что я волнуюсь о целости своих костей, но делаю с ним то же самое.
- У тебя уже есть планы на Новый Год? - интересуется Хёнджин откуда-то сверху.
- До этого момента моими планами был брат, - отвечаю, поднимая глаза. - Но теперь, надеюсь, они расширятся.
- Познакомишь меня с ним?
- Обязательно.