Не отпускаю...

Глава 6

Лиса

Вы никогда не замечали, что каждое утро в первые секунды пробуждения, вы дезориентированы и на секунды теряете память? Вот и я, просыпаясь сегодняшним утром, в первое мгновение ещё не помнила, как мне больно и что моя жизнь вчера рухнула. Огляделась по сторонам и поняла, что нахожусь у подруги. Подняла тяжелую голову с подушки и память услужливо начала подкидывать кадры вчерашнего дня. Мне уже не было больно, как вчера, мне не хотелось рвать и метать. Я даже не чувствовала злости. Я будто опустела. В душе полный штиль и непринятие произошедшего. Хочется снова лечь спать, а проснувшись понять, что всего этого не было.
Сажусь на диване, на котором спала, оглядываюсь по сторонам, кутаясь в мягкий, пушистый плед, чувствуя легкий озноб. Спускаю ноги на пол, рассматривая забавные теплые носки Джису с зайчатами. Откидываюсь на спинку дивана в гостиной подруги, запрокидываю тяжелую голову на спинку, прикрываю глаза, собираясь с мыслями. Вчера подруга дала мне эти носки и укутала пледом, поскольку меня неконтролируемо трясло. Она заставила меня выпить немного коньяка, который я в принципе не пью. Подруга ничего не спрашивала, просто села рядом со мной, обняла за плечи и рассказала историю своих родителей. Историю о том, как ее отец имел практически вторую семью, а ее мать долгое время об этом не знала. Ее родители развелись и прожили порознь пять лет. Однажды ее отец попал в аварию и у него отказали ноги, и его новая жена почти сразу бросила его. Ей не нужен был мужик инвалид. А мать Джису ухаживала за ним, бегала по врачам и реабилитационным центрам, и подняла ее отца на ноги. На этом фоне они вновь сошлись и живут вместе по сей день. Я не знала, что ей на это сказать. Наверное, я должна была сделать какие-то выводы, задуматься. Но сейчас я не способна на это. Джису все поняла без моих разъяснений, и я была благодарна ей за то, что она не доставала меня расспросами. Я просто боялась произносить все что произошло вслух.
Я выпила всего рюмку коньяка, а чувствую себя словно с глубокого похмелья. Голова тяжелая, на виски давит тупая боль, слабость, будто из меня вытянули жизненные силы и почему-то ужасно холодно. Во рту сухость, пытаюсь сглотнуть, и чувствую дерущую боль в горле. Как бы ни старалась вчера Джису, я все же заболела. Поднимаю голову, резко оглядываюсь на часы, чувствуя, как в голове пульсирует. Цифры на электронных часах плывут, фокусирую взгляд и не могу поверить, что уже почти полдень. Я действительно простыла, только больная я могу проспать так долго. Поднимаюсь с дивана, иду в ванную на первом этаже, осматриваю себя в зеркале, замечая, что бледная и растрепанная. Расчесываю волосы, собирая их в хвост. Умываюсь теплой водой, ощущая, что к ознобу добавляется боль в мышцах.
Мне нужно домой, привести себя в порядок, выпить что-то от простуды и ехать за Чимином. Хочется поскорее обнять сына, вдохнуть его сладкий детский запах и почувствовать тепло. О Чонгуке я предпочла не думать вообще, иначе загнусь от боли и утону в собственных страданиях. Вышла из ванной, прошла на кухню, слыша, как Джису гремит посудой. Подруга варила кофе и нарезала помидоры для омлета.
— Джи, спасибо за все, я пойду, — сообщаю ей, слыша, как мой голос сел и охрип.
— Ты все-таки заболела, — голосом строгой мамочки сообщает она, хмуря брови.
— Ничего страшного, горло немного болит. Поеду за Чимином, заеду в аптеку, — стягиваю со своего слабого тела плед, складываю его, опуская на стул.
— Ну, нет! Сначала выпей чаю с медом. У меня есть свежий, натуральный, с пасеки, — настаивает Джису, начиная заваривать чай, добавляя в заварочный пресс какие-то травы из баночек.
— Хорошо, спасибо, — сажусь на стул, чувствуя, как из холода, меня резко бросает в жар. — Чай с медом действительно не помешает, — сжимаю тяжелую голову, пытаясь взять себя в руки.
— Ты когда-нибудь покупала электронный билет на самолет? Как это выглядит?
— Куда это ты собралась? Да еще и больная!
— Болезнь ерунда. К обеду я приду в себя. Ты же знаешь, что ангина у меня с детства хроническая. И я давно научилась с ней справляться. Хочу поехать домой, к родителям. Чем быстрее, тем лучше, — отвечаю я, принимая от подруги чашку горячего чая с медом.
— Ну и правильно, — садясь напротив меня, отпивая кофе, произносит подруга. — Отдохнешь, соберешься с мыслями, посоветуешься с мамой и вернешься сюда с новыми силами.
— Может я и не вернусь. Наверное, я не смогу больше жить в этом большом городе, где стерты и исковерканы все понятия о морали, любви и верности.
— Лиса, даже не думай там оставаться. Что ты там будешь делать, в своей деревне? Сама говорила, что там невозможно развиваться. Не для этого ты здесь училась, чтобы возвращаться туда. А понятия о жизни везде одинаковые, город здесь ни при чем. Я так понимаю ты планируешь расстаться с Чонгуком? — спрашивает она, а я отпиваю чай и закрываю глаза. Никогда не думала, что захочу расстаться с мужем. Я и сейчас не хочу, и отчаянно его люблю. Но я не смогу его простить.
— А есть другой выход?
— Ну, кто его знает. Ты любишь его. А влюбленные женщины еще и не то прощают своим мужикам. Это жизнь, а не кино. Здесь все по — другому. Хотя если бы я узнала, что мой Джин крутит с какой-то шлюшкой, я бы, наверное, убила обоих.
— Джи, о чем ты говоришь? Не смогу я быть с ним, даже если прощу. У меня ее стоны в голове навсегда отпечатались. Мне против но, понимаешь? От него и от себя тоже. Он трахал ее, а потом со мной в постель ложился. Я себя на его место ставлю и никак не могу понять. Если бы я изменила, даже в мыслях подумала, что хочу другого мужика, то это уже не любовь.
— Ну, ты не сравнивай. У мужиков совсем другие понятия о любви.
— Ты только что мне сказала, что убьешь Джина.
— Это да, — хмыкает Джису.
— Я тоже хочу убить. Воткнуть ему нож в грудь и медленно прокручивать, чтобы он испытал ту же боль, которую я ощущаю сейчас. Или самой с моста сброситься, чтобы больше не мучиться. Но у нас сын. И мне придется как-то жить дальше ради Чимина. Я и сейчас люблю Чонгука. Безумно! Только к моей любви примешались дикая ненависть и отвращение. Кажется, что он испачкал меня и нашу любовь, хотя сейчас я вообще не уверена, что он когда-либо меня любил. Может ему просто удобно было жить со мной. Наверное, я гожусь только на роль матери и домохозяйки. А на роль любовницы не подхожу..., - выговариваюсь Джису, а самой плакать хочется, моя утренняя пустота начинает наполняться горечью, отчаяньем и ненавистью. Я бы и рада расплакаться и выплеснуть всю боль наружу. Только вот не могу. Нет слез и все. Глаза жжет, а плакать не могу. Джису подсаживается ко мне ближе, гладит по спине, что-то хочет сказать и смотрит на меня с жалостью.
— Не надо, Джи. Все нормально будет. Переживу.
— Лис, а если... — подруга не успевает договорить, потому что ее телефон взрывается громким звонком, который отдает у меня в голове болью. Подруга берет трубку, даже не посмотрев на дисплей.
— Да, Чонгук, — вдруг произносит она, делая недовольное лицо. Мотаю головой, чтобы она не говорила, что я рядом, но подруга поступает по — своему. — Да, Чонгук, Лалиса у нас. Да, я передам, — резко отвечает она и скидывает звонок.
— Джису! Зачем ты вообще с ним разговаривала? — возмущенно произношу я.
— Лалиса, он дома с Чимином и ищет тебя.
— Как дома? Как с Чимином? Я же сама должна была его забрать. Боже, там же у меня полный хаос, который Чимину видеть нельзя, — соскакиваю с места и бегу в прихожую. — Джи, я надену твои кроссовки? — спрашиваю я, понимая, что вчера пришла сюда босиком.
— Да, конечно и куртку тоже. Там дождь, и ты болеешь. Лис, только не руби с горяча, — каким-то молящим голосом просит она. А я никак не пойму, чего она от меня хочет. Но мне некогда все это обсуждать, я киваю и спешно ухожу домой. Прохожу в свой двор, смотрю на машину Чонгука, припаркованную возле дома, на обугленные останки моего вчерашнего безумия, посреди сада. Медленно подхожу к дому, прохожу внутрь и уже с порога чувствую присутствие Чонгука, свежий аромат океана, который я всегда вдыхала и пьянела от его запаха. Медленно прошла на кухню на голос моего сына, который что-то рассказывал о собаке свекрови, и замерла на пороге. Чонгук пьет кофе и как всегда ворует у сына творог, который тот ест. И вот тут из меня хлынули слезы. Потоком полились из глаз, словно вода. Смотрю на них через пелену слез и не могу пошевелиться. Он такой родной, такой безумно любимый, улыбается нашему мальчику, как всегда по утрам, но в то же время далекий. Ставший за одну ночь чужим и незнакомым. Еще недавно я засыпала и просыпалась рядом с ним будучи самой счастливой женщиной на свете. А сейчас все рухнуло. Разбилось к чертовой матери! Так и хочется ему крикнуть. Зачем ты это сделал?! Зачем ты убил НАС?! Я бы и рада быть полной дурой и принять его любое оправдание. Проглотить и поверить, жить дальше в сплошном обмане и собственных иллюзиях, только не получится. Я его ненавижу сейчас! И себя тоже! За то, что позвонила его шлюхе, и все это услышала. А потом меня накрывает злость, неконтролируемая ярость. Всю ночь он трахал другую, а с утра поехал за нашим сыном. Зачем он это сделал? Зачем привел Чимина именно сейчас, когда мне хочется закатить истерику? Высказать ему все, задать вопросы! Как он мог быть настолько циничным?! Как мог лгать мне?! Хочется броситься на него и бить кулаками, хлестать по лицу и кричать от боли, спрашивая за что он так со мной. Но сейчас, когда рядом мой сын, я ничего этого не могу сделать. Я только могу смотреть на них, обливаясь слезами, захлебываясь внутренней, молчаливой истерикой.
— Мама, — первый замечает меня Чимин. — Почему ты плачешь? — а я быстро утираю слезы и задерживаю дыхание, чтобы на время заглушить боль.
— Я не плачу. Я просто немного заболела и у меня слезятся глазки, — оправдываюсь я и резко прохожу на кухню, отворачиваясь от сына и мужа. Не могу встретиться глазами с Чонгуком. Я пока не готова смотреть в его такие красивые, но лживые глаза. Глаза, в которых тонула и любила целовать морщинки вокруг них, когда он улыбался. Открываю ящики, нахожу шалфей, ромашку, вынимаю аптечку, ищу спрей от горла и таблетки от головной боли. Мне нужно срочно прийти в себя, чтобы найти силы уехать домой к родителям.
— Мама, у нас, что был пожар? — спрашивает меня сын, приводя в растерянность. Да, у нас был пожар! Вчера сгорела моя душа.
— Нет, сынок, — оборачиваюсь к Чимину и все же мельком встречаюсь с тяжелым, темным, даже немного обеспокоенным взглядом мужа. — С чего ты взял?
— Там сгорели твои цветочки, — сын указывает на окно, за которым хорошо видно мое вчерашнее пепелище, где я пыталась похоронить прошлое.
— Они не сгорели. Это я вчера сожгла там старый хлам. А цветочки уже завяли, скоро зима. Весной мы посадим новые, — подхожу к сыну, сажусь рядом с ним на кухонный диванчик, обнимаю, зарываюсь в его темные, как у Гука волосы. Целую в макушку, вдыхая любимый, сладкий детский запах, старательно игнорируя взгляд Вадима. — Хочешь, я приготовлю тебе твои любимые оладушки со сгущенкой?
— Нет, я наелся. Бабушка испекла пирог с яблоками и накормила нас с папой. Мы и тебе принесли. Попробуй, — сын указывает на контейнер на столе, который я только замечаю.
— Хорошо, я попробую попозже.
— Мам, а ты сильно заболела? Ты такая горячая, — спрашивает меня сын, трогая мои щеки и лоб, как всегда делаю я, когда он болеет.
— Нет, все нормально. Сейчас я выпью свое лекарство и все будет хорошо, — встаю с места, ставлю чайник и почти убегаю в гостиную, не выдерживая присутствия Чонгука и его лживый, обеспокоенный взгляд. Раньше я была настолько сумасшедшей и повернутой на своем муже, что любила болеть. Мне нравилось, как он обо мне заботился. Он не позволял мне вставать с кровати, все время укутывал в плед, поил чаем и разными травяными настоями, даря много тепла и заботы. Иногда он заболевал сам, заражаясь от меня, но стойко переносил свои заболевания на ногах. Он никогда не был похож на других мужчин, которые собираются умирать от немного повышенной температуры. Я гнала его от себя или просила надеть маску, а он смеялся и все равно меня целовал, говоря, что любит во мне все, даже мои болезни. Выбегаю в гостиную, быстро закрываю ящики, которые вчера перевернула в поисках наших альбомов. Дышу глубоко, смотря в окно, чувствую, как в глазах плывет, то ли от температуры, то ли от внутренней душевной боли.
— Ну-ка, садись, я включу тебе твою любимую игру, — Чонгук приносит сына в гостиную, усаживает его на диван и включает ему игровую приставку. Сын радуется, потому что я редко разрешаю ему в нее играть. Чонгук вдруг резко подходит ко мне сзади и подхватывает на руки.
— Где это наша мама заболела? Надо ее лечить и отнести в кроватку, — говорит он, прижимая меня к себе. А мне хочется его оттолкнуть, но я не могу устраивать истерик при сыне. Цепляюсь за его плечи, чтобы не упасть, когда он несет меня наверх, глубоко вдыхаю, пытаясь уловить чужой запах, но ничего не чувствую из-за болезни. Впиваюсь в его плечи ногтями, пытаясь причинить боль, когда он заносит меня в спальню и, сжимая губы, рассматривает бардак, который я устроила вчера, разбрасывая его вещи.
      — Все, отпусти меня! — повышаю голос, но горло болит ещё сильнее, и я просто отталкиваю Чонгука.
— Ты вся горячая, тебе нужно лечь в постель, — невозмутимо произносит он, со спокойным лицом. А мне хочется расцарапать это лицо и стереть с него лживую маску. Любовь странная штука. Необъяснимая. Мы можем любить и в то же время дико ненавидеть. Кажется, мы сильнее всего ненавидим только тех, кого безумно любим.
— Позволь мне самой решать, что мне нужно, а что нет, — сквозь зубы произношу я, чтобы наш разговор не услышал сын. Мечусь по комнате, чувствуя легкое головокружение, но не могу остановиться.
— Что за тон? — недовольно спрашивает Гук, прищуривая глаза, потому что я ещё никогда так с ним не разговаривала. — И что это значит? Что опять, мать твою, произошло!? Почему ты не ночевала дома? И что за бардак ты устроила в доме? — спрашивает он в обвинительном тоне. А я сажусь в кресло, потому что не могу больше ходить по комнате, меня накрывает слабостью и ломотой в костях. Сын прав, у меня температура. — Что произошло? — откидываясь на спинку кресла, произношу я. — Вчера я в твоем кабинете разбила и порвала нашу свадебную фотографию. Потом собрала наши альбомы до рождения Чимина, диск с записью, свадебное платье и сожгла все к чертовой матери. Я забыла надеть пальто и поэтому простыла, потом пошла к Джису, выпила коньяка и уснула. А как ты провел вечер и ночь? — спрашиваю я, приподнимая брови, вкладывая в голос всю злость и ненависть.
— Ты сошла с ума? Что бл*дь с тобой вообще происходит в последнее время?
— Ты не ответил на мой вопрос. Как ты провел эту ночь?! — соскакиваю с кресла, подхожу к нему близко, смотря в его глаза, стараясь вынести его тяжелый взгляд. Чонгук молчит, дышит тяжело, немного склоняя голову, смотрит на меня с подозрением.
— Я бы провел эту ночь дома, вместе с тобой, как и хотел, только ты вчера устроила очередной спектакль, — как это все на него похоже, сразу обвинить во всем меня. Я ошибалась, он мне никогда не лгал. Он просто не говорил правду, мастерски, как сейчас, уходя от ответов.
— Хочешь я скажу, где и с кем ты был? — шепотом проговариваю ему в лицо. — Ты был с Амелии. Твоей любовницей. Вы заказывали еду из ресторана и любимое вино твоей шлюхи. А пока вам доставляли еду, она скакала на тебе, выкрикивая твое имя, — произношу я, смотря, как Гук меняется в лице, немного бледнея. — Как давно ты мне изменяешь с ней? И сколько за время нашего брака у тебя было таких Амелия?
— Что ты несешь? Какая нахрен Амелия? — так же тихо, севшим голосом, спрашивает он.
— Не надо. Не лги мне, смотря в глаза. Если нечего сказать, лучше молчи, — шиплю ему в лицо. — Я все слышала. Твоя шлюха либо тупая дура, не умеющая пользоваться телефоном, либо хитрая сучка. Я склоняюсь ко второму варианту. Вчера ночью она нажала «ответить» в своем телефоне, позволяя мне прослушать, как ты ее трахаешь! Молчи! — кричу я, поднося палец к его теплым губам, когда он пытается что-то сказать.
— «Заказала?», «- Да, доставка в течение часа. Ресторан в квартале от нас и такая долгая доставка. Мой зверь очень голодный? А себе я заказала любимое вино» «Боже, Чонгук, ты изверг!» «Дай отдохнуть!» «— дословно цитирую ему все услышанное вчера, потому что я теперь вряд ли забуду, как рухнул наш брак. На глаза наворачиваются очередные, непрошеные слезы, потому что я читаю в его взгляде, что все это правда. Мне не приснилось и не показалось. Он так близко, что я чувствую его тепло и дыхание. Но в то же время, с каждой секундой его молчания, мы словно отдаляемся друг от друга. Чего я хотела в этот момент? Наверное, я хотела, чтобы он вновь меня обманул и привел такие аргументы, в которые я бы поверила. Или упал передо мной на колени, вымаливая прощение. Я бы не простила, да и легче мне бы не стало. Но я ждала от него хоть каких-то действий и разъяснений, а не тяжелого давящего молчания.
— Зачем? — спрашиваю я дрожащим голосом, чувствуя, как по щекам катятся слезы, а Гук вдруг отводит взгляд на окно, впервые не выдерживая моего взгляда. И, наверное, только в эту минуту я окончательно понимаю, что мое счастье рухнуло, с оглушительным звоном разлетаясь на куски. Мелкие, острые осколки. Меня даже начинает тошнить от чувства отвращения. Смотрю на его лицо, тело через пелену слез и представляю, как к нему прикасалась ОНА. Вот этими чувствительными, теплыми иногда нежными, иногда грубыми губами, он дарил ей удовольствие, которое дарил и мне. Вот этими сильными, мужественными руками он трогал, ласкал ее или сильно сжимал в порыве страсти. А его тело трогала она, ощущая всю его мощь, наверное, точно так же сходя с ума от его запаха. И все это он делал с нами обеими практически одновременно. И меня окатывает чувством отвращения, словно я участвовала в групповом сексе, деля мужа с другой женщиной.
Замахнулась, чтобы дать пощечину, но он резко поймал мою руку, а потом также резко отпустил, позволяя себя ударить. И я ударила. Со всей силы, наотмашь, так, что его голова немного дернулась, принимая мой удар. На его щеке расползлись красные следы от моих пальцев, и я ударила еще, и еще, чтобы сделать ему так же больно, как и он мне, а он все это время смотрел мне в глаза, принимая мои пощечины, от которых у меня горела и болела рука. Но мне было этого мало. Ничтожно мало. Я била его до тех пор, пока не начала задыхаться в истерике, захлебываясь слезами.
А потом все закончилось, ровно тогда, когда он схватил меня за запястья, потянув на себя, резко впечатывая в свою грудь, чтобы утешить. Я на секунды потерялась, чувствуя, как все плывет перед глазами и зарыдала, громко навзрыд, утыкаясь в его грудь, чувствуя, как сильно бьется его сердце, буквально отбивая грудную клетку. Но я больше не хотела, чтобы он меня касался. Никогда! Мне было очень больно от каждого его касания и такого лживого тепла. Ну не может человек любить одну женщину и трахаться с другой. Или я вообще отказываюсь понимать этот мир.
Я оттолкнула его со всей силы, отрываясь от его груди. В глазах резко потемнело. Меня трясло и знобило. Я чувствовала, как вся горю и теряю равновесие, постепенно оседая на пол. Определенно это все происходило от болезни и температуры. Но больше всего меня мучила душевная болезнь. В груди жгло и мучительно болело сердце, задыхаясь от агонии. Я теряла силы и куда-то летела, словно медленно проваливалась в пропасть. Все плыло перед глазами, и я перестала ощущать реальность. Сильные руки подхватили меня и уложили на кровать. Чонгук что-то говорил, раздевал меня, укладывая на подушки, укрывал одеялом, гладя по лицу. У меня не было сил сопротивляться, я просто куда-то провалилась и перестала ощущать время. Я приходила в себя и в каком-то тумане ощущала, как меня поили противным лекарством. Потом я слышала знакомый голос нашего семейного врача. Стонала, когда мою руку обожгло уколом. И вновь провалилась в уже глубокий и спасительный сон. Я надеялась, что он вернет силы, чтобы собрать вещи и уехать домой к маме...
* * *
Пару дней прошли, словно в густом тумане. Я все прекрасно осознавала. Кто рядом со мной и что делает. Но слабость накрывала меня, все время клонило в сон, в который я с радостью проваливалась, мечтая подольше поспать, чтобы, наконец, набраться сил. Чонгук изображал из себя заботливого мужа и очень предусмотрительного хитрого человека. Он не отвез Чимина к своей матери, а сам провожал его в сад и вовремя забирал. Он не ездил на работу, решая все свои дела дома. Приносил мне лекарства, вызывал семейного врача и готовил с сыном ужины и завтраки. Я не разговаривала с ним, но все покорно принимала. Не было сил сопротивляться, и я знала, что как только скажу ему хоть слово, опять впаду в истерику. Он приносил мне еду вместе с Чимином, заставляя есть, прекрасно понимая, что при ребенке я буду вести себя как раньше. А я смотрела на сына и не понимала, как я объясню ему, что мы больше не будем жить с папой. Ведь он начнет задавать вопросы, а я еще не нашла на них ответы. Да и Чимин очень привязан к Чонгуку. Какой бы Чонгук ни был двуличный, он хороший отец. Раньше я никогда не понимала семейные пары, которые живут вместе ради детей, не любя друг друга. Разве детям хорошо в семье, где нет любви и теплых отношений между родителями? А сейчас вдруг осознала, что при размолвках и расставаниях родителей — тяжелее всего детям. Ведь им все равно, что отец изменяет матери. Они не понимают, что между родителями вдруг образовалась огромная пропасть. Дети просто хотят, чтобы мама и папа были вместе, не руша их детский мир.
Ночью Гук ложился спать со мной, а у меня не было сил и желания оттолкнуть его, я просто отворачивалась и вновь проваливалась в сон. На третий день, мне стало намного легче, уж не знаю, чем меня отпаивал Гук и, что колол мне врач, но проснувшись утром, я чувствовала себя почти здоровой. Горло больше не болело, стало легче глотать, осталось только чувство раздражающего першения. Температуры не было, кости и мышцы не ломило и туман рассеялся. Я ощущала только легкую слабость. В комнату врывался яркий солнечный свет, обволакивая своим теплом. Я точно помню, что этой ночью Гук спал со мной и даже пытался меня обнять во сне, но я не позволила. А сейчас в доме стояла тишина, словно я одна. Села на кровати подняла подушки на спинку кровати, облокотилась на них, взяла с прикроватной тумбы свой телефон и спрей, обработала горло, пытаясь избавиться от першения, и набрала номер мамы.
— Мам, доброе утро. Ты на работе?
— Нет, Лиса я дома, у меня отпуск. Ты читаешь мои мысли, только хотела тебе звонить по скайпу.
— Как ты, мам? Как папа, не болеет? — спрашиваю я, пытаясь прочистить горло. Слышу голос матери и вновь плакать охота. Так хочется увидеть ее, обнять, выговориться.
— Папа как всегда. Осеннее обострение, так что он опять на строгой диете. А вот, что с твоим голосом? — обеспокоенно спрашивает она. — Опять ангина? — сама же отвечает на свой вопрос.
— Мам, все хорошо, да я немного приболела, но мне уже лучше. Хорошо, что ты в отпуске, мы хотим на днях прилететь, — поднимаюсь с кровати, одергиваю шторы, впуская в комнату больше света, создавая мнимую иллюзию тепла.
— Прекрасно, я так соскучилась по Чимину, он так вырос. Да и отец будет рад, он уже давно хочет отвести Чонгука на новое озеро, по его рассказам там рыба сама в руки прыгает, — усмехается мама.
    — Мам, мы без Гука, у него много работы, а я так по вам соскучилась, — сжимаю губы, часто моргаю, чтобы не расплакаться. Не хочу сейчас рассказывать ей, о том, что мы с Гуком расстаемся. Все потом, при встрече.
— Как же это он вас впервые решил отпустить одних? — удивляется мама.
— Вот так, уговорили. В общем, как возьму билеты, позвоню, — спешно прощаюсь с мамой, потому что не могу больше говорить о Чонгуке. Оборачиваюсь, и застываю на месте, поскольку Чонгук стоит в дверях спальни, облокотившись со сложенными на груди руками.
— Как ты? Тебе сегодня лучше? — как ни в чем, ни бывало, спрашивает он. — Выглядишь намного лучше, — знаю, что врет. Мне теперь каждое его слово и действие, кажется фальшью. Да и выглядеть хорошо после трехдневного пребывания в кровати без душа я не могу. Отвечать совсем не хочется. Но не разговаривать с ним, это как то по — детски. Мы взрослые люди, и нам все равно придется общаться, поскольку у нас сын. Поэтому лучше начать прямо сейчас учиться строить с ним диалог, не впадая в ярость или истерику.
      — Да мне намного лучше. Спасибо за заботу, — довольно сдержанно отвечаю я, осматривая его с ног до головы. Чонгук, как всегда, бодр и собран. Идеальная голубая рубашка, с отглаженным воротом, источающая свежесть, черные брюки, и спортивный пиджак. — Где Чимин? — спрашиваю я, чтобы заполнить молчание, пока я достаю из комода полотенце и одежду.
— Я отвез его в садик, — он отталкивается от проема и идет ко мне. — Вчера, твоя Джису приходила, принесла тебе свой пирог, и еще какой-то чай. Но ты спала, и мы не стали тебя будить.
— Хорошо, — отвечаю и быстро ухожу в ванную, сразу закрываясь на замок. Боже, как это невероятно сложно, говорить с ним, смотреть на него, чувствовать его запах и понимать, что все рухнуло как карточный домик. Любить, ненавидеть и переживать все это глубоко внутри. Не хочу больше вопросов и истерик. Я сейчас вообще ничего не хочу, мне нужно домой, к маме. Я все решу потом, когда душа прекратит болеть.
Старательно отбрасываю все мысли, стараясь думать только о поездке к матери. Надо написать заявление на отпуск в садике, собрать вещи, купить билеты и.... И начать чертову новую жизнь. Научиться жить без Чонгука и стать сильнее. Кто бы еще сказал, как это сделать. На словах все просто, а на деле.... В голове полный бардак и какой-то страх остаться совсем одной. Кажется, пару дней назад внутри меня уже поселилось внутреннее одиночество.
Выхожу из душа, сушу волосы феном, собираю их в высокий пучок, надеваю спортивный костюм, ощущая себя после душа ещё лучше. Вот и хорошо, силы возвращаются. Прохожу в спальню, по привычке начинаю уборку. Снимаю с кровати постельное белье, заправляю ее свежим и чистым. Застилаю кровать покрывалом и слышу внизу голос свекрови. Только ее мне сейчас и не хватало. Чонгук специально ее пригласил? Зачем?
— Нет, у тебя совсем ума нет?! — громко возмущается она. — Зачем держать ребенка дома, когда Лиса болеет? Ты не мог позвонить мне, я бы забрала Чимина !? — Чонгук что-то сдержанно ей говорит, я не разбираю его слов, но он явно сам недоволен ее появлением. Значит свекровь нагрянула неожиданно. Но от этого не легче, в мои планы не входило общение с этой женщиной. Спускаюсь вниз с грязным бельем в надежде незаметно пройти в прачечную.
      — Лалиса! А ты зачем встала, раз болеешь?! — теперь все ее недовольство обрушивается на меня.
— И вам доброе утро, Чон Миен. Со мной уже все хорошо, — отвечаю я, проходя в прачечную. Закидываю белье в корзину, и не хочу выходить. Не желаю вести со свекровью беседы, делая вид, что ничего не произошло. Но я не ребенок, чтобы прятаться. Чем раньше она узнает, что мы с ее сыном расстанемся, тем лучше. Мне нужно выпить чаю, ещё немного поесть и ехать за билетами. Прохожу на кухню, замечая как свекровь уже сама хозяйничает, делая для Чонгука кофе, и лазит по шкафам в поисках сахара.
— Сейчас я приготовлю нормальный завтрак, у тебя хоть яйца есть? — интересуются она, открывая холодильник.
— Мам, у нас все есть. И я не буду завтракать, — отвечает ей Гук, подмигивая мне. Он всегда так делал, когда понимал, что мне не нравятся действия его мамы. — Ты лучше завари Лисе чай и покорми ее, мне нужно отлучиться на работу, на пару часов.
— Конечно, я о ней позабочусь, я вообще теперь не уйду, пока Лиса окончательно не выздоровеет. Да и ребенку нужен должный уход, — заявляет она, вытаскивая из холодильника молоко, масло, яйца и творог.
— Чонгук прекрасно справляется с Чимином. А за мной ухаживать не нужно, — ставлю чайник, чтобы заварить себе чай и отворачиваюсь к окну, замечая, что во дворе все убрано после моего небольшого пожара.
— Иди сынок, мы сами разберемся, — игнорируя меня, произносит свекровь. Чонгук допивает кофе, встает из-за стола и подходит ко мне, осторожно обнимает за плечи, наклоняясь к моему уху. Хочется дернуться и оттолкнуть его от себя. Его прикосновение и близость приносят мне муку. Но я напрягаюсь, оставаясь на месте, пытаясь не устраивать сцен перед свекровью.
— Я ненадолго. Уступи маме, вернись в постель. Ты еще не здорова. Отдохни, — мягко шепчет он мне на ухо, окутывая в свой свежий пьянящий запах океана. — А вечером мы поговорим.
— Не о чем нам разговаривать! — не выдерживаю я, вырываюсь и убегаю наверх, ловя на себе ошарашенный взгляд Чон Миен. Забегаю в комнату, дышу тяжело, понимаю, что не могу больше находиться с Чонгуком в одном доме. Я не могу собрать его вещи и выгнать его. Это его дом. По сути, здесь ничего моего нет. Я не работала все это время, все, что у меня есть, куплено на его деньги. Я простая жалкая содержанка. Интересно, свою любовницу он тоже содержит?! Может, ее салон открыт с помощью Чонгука ?! Боже, нет, не хочу о ней думать. Я просто хочу вырваться отсюда. Иду в гардеробную, снимаю с себя костюм, надеваю плотные колготки и шерстяное платье с высоким воротником. Куплю билеты на ближайший рейс, заберу Чимина и улечу домой. Это единственное чего я сейчас хочу. Выхожу в спальню, смотрю на свое еще немного бледное лицо, но наносить макияж не собираюсь. Ни к чему мне это все сейчас. Расчесываю волосы, собираю их в простой хвост, беру сумку, складываю туда паспорт и документы сына.
— Лисочка, что происходит? — вздрагиваю от внезапного появления свекрови. У них с Чонгуком это наследственное, вот так тихо и незаметно подкрадываться. Ну, или я настолько невнимательная, что ничего вокруг не замечаю. Не вижу дальше собственного носа. Мне муж изменял, возможно, все семь лет, а я не видела и не чувствовала ничего.
— Что с вами происходит? На тебе лица нет. Гук злой, умчался на работу и хлопнул перед моим носом дверью. Я же как лучше хотела, помочь вам. Так бы сразу и сказали, что не нуждаетесь во мне, — обиженно заявляет она.
— Вы здесь ни при чем, Чон Миен. Спасибо вам за помощь. Просто мы с вашим сыном расходимся. Точнее, я от него ухожу. Мне правда больше не нужна ваша помощь, я еду за билетами и ближайшим рейсом улетаю вместе с Чимином домой, — свекровь округляет глаза, разводит руками, театрально хватается за сердце и присаживается на кровать.
— Как уходишь? Ты кого-то себе нашла?! — ну конечно в ее глазах Чонгук идеальный муж. Ну ее можно понять. Он ее сын.
— Нет, это ваш сын нашел себе другую. Он изменял мне Чон Миен. Видимо долгое время.
— Как изменял? С кем? — так наивно спрашивает она.
— Это вы у него спросите. Как и с кем, — застегиваю сумму и спешно выхожу из комнаты. Но свекровь бежит за мной.
— И что, ты вот так соберешься и просто уйдешь, забрав у нас Чимина? Даже не попытаешься сохранить семью и разобраться?! — кричит она мне вслед, выходя за мной в коридор.
— Как я могу сохранить семью, если он имеет других женщин? Я понимаю, что Гук ваш сын. Но вы же тоже женщина, вы бы смогли простить своему мужу измену?! И не просто случайную связь, а постоянную любовницу, с которой он, наверное, до сих пор не расстался?! — не выдерживаю и впервые повышаю на свекровь.
— А я в свое время простила. Да, да, не смотри на меня так! Мы с Туаном прожили довольно долгую, и заметь счастливую жизнь. Просто если муж изменяет, то нужно задуматься и искать причины в себе, а не в мужике, — укоризненно заявляет она, пока я надеваю пальто.
— Что вы несете?! — ищу свои ботильоны, чтобы быстрее уйти и больше не слушать этот бред.
— А то, что, если муж изменяет, в этом есть доля вины женщины. Значит ты ему что-то недодала, раз его на других баб потянуло. Если между супругами все хорошо, мужик не смотрит на других баб! — мне хочется возмутиться и крикнуть ей, что она несет бред, но я сжимаю губы, быстро обуваюсь и буквально выбегаю из дома. Может она и права, и в этом есть доля моей вины. Но выяснять я это уже не собираюсь. Если бы Гук изначально дал понять мне, что его что-то не устраивает, поговорил со мной, а не нашел себе другую, тогда бы я и пыталась все изменить. Ведь я любила его и сделала бы ради него все. Хотя почему любила? Я настолько слабая и жалкая, что и сейчас безумно его люблю и ненавижу себя за это.