Чарльз Буковски - Хлеб с ветчиной ПОЛНАЯ ВЕРСИЯ

XLV

День аттестации. Облачившись в береты и плащи, мы собрались на церемонию вручения аттестатов. Последние три школьных года, как мне казалось, не прошли даром: мы поднаторели в орфографии и возмужали физически. Я по-прежнему оставался девственником.
- Эй, Генри, ты уже обкатал свой конец? - спрашивали меня.
- И не собираюсь, - отвечал я.
Рядом со мной сидел Джимми Хэтчер. Директор толкал речь, напоследок он решил хорошенько проехаться по нашим ушам.
- Америка - страна равных возможностей. Здесь каждый может осуществить свою мечту...
- Стать посудомойкой, - тихо продолжил я.
- Мусорщиком, - подхватил Джимми.
- Грабителем.
- Собачником.
- Санитаром в психушке.
- Америка - страна смелых! Она была построена мужественными людьми. Наше общество основано на принципах справедливости...
- Кому че, кому ни че, кому хуй через плечо, - прокомментировал Джимми.
- ...и законности. И поэтому каждый, кто готов искать свою мечту даже на вершине радуги, обязательно найдет ее...
- В большой куче говна, кишащей опарышами, - предположил я.
- ...И я без колебаний могу сказать, что этот выпуск лета 1939 года - особенный выпуск, потому как, пройдя через все годы ужасной Депрессии, он выказал намного больше мужества, таланта и любви, чем какой-либо другой выпуск, о чем я с большим удовольствием свидетельствую.
Матери, отцы и прочие родственники бурно зааплодировали, к их порыву присоединились и некоторые ученики.
- Выпускники 1939 года, я горжусь вами, и я уверен в вашем будущем. Именно сейчас вы отправляетесь в самое рискованное свое путешествие. Путешествие под названием «жизнь».
Большинство из «путешественников» были уже определены в колледжи и, значит, как минимум года четыре им не грозили опасности трудовой жизни.
- И в этом походе вам всегда будут сопутствовать мои молитвы и благословение!
В первую очередь дипломы вручались отличникам. Один за другим они выходили на сцену. Вызвали и Эйба Мартенсона. И вот он получил свою корочку. Я аплодировал.
- Интересно, кем он кончит? - задался вопросом Джимми.
- Бухгалтером в подразделении автомобильного концерна, где-нибудь в окрестностях Калифорнии, - предсказал я.
- А-а... Пожизненная работа, - отозвался Джимми.
- Пожизненная супруга, - присовокупил я.
- Да, Эйб никогда не опустится...
- Но и не подымется.
- Законопослушный человек...
- Швабра.
- Трудяга.
- Слабак.
После того как все отличники получили свои аттестаты, стали вызывать остальных. Я чувствовал себя не в своей тарелке. Мне хотелось поскорее слинять оттуда.
- Генри Чинаски, - услышал я свое имя.
- Разнорабочий, - шепнул я Джимми и поднялся.
Взойдя на сцену, я получил свой диплом и пожал руку директору. Она была вялая и скользкая, словно дохлая устрица (двумя годами позже его уличат в растрате и присвоении школьных средств и имущества; после проверки состоялся суд, а за сим - тюремное заключение).
Возвращаясь на свое место, я проходил мимо группы отличников. Мартенсон как-то странно посмотрел на меня, и вдруг я заметил, что он украдкой показывает мне палец. Шок! Чего-чего, а этого я никак не ожидал.
- Мартенсон показал мне палец! - поделился я новостью с Джимми.
- Нет, не может быть!
- Сука драная! Он испортил мне праздник! Не знаю, как чувствует себя человек, когда ему действительно вставляют в жопу палец, но, похоже, это очень неприятно!
- Да у него кишка тонка залупиться на тебя!
- Подозрительно. Может быть, он подкачался и выучил пару приемов?
- Слушай, я даже не знаю, что и думать!
- Он же понимает, что я перешибу его пополам одним плевком!
- Замочи его!
- Он что же, считает, что победил? Ход его мыслей удивляет меня!
- Да разбей ему ебальник, и все дела.
- Ты думаешь, этот придурок поумнел оттого, что вызубрил всю школьную макулатуру? Я тебе отвечаю, что там ничего умного нет, потому что я сам пролистал всю эту муру.
- Джимми Хэтчер! - позвали со сцены.
- Священник, - похвастался Джим, вставая.
- Птицефермер, - поправил его я.
Когда Джимми получал свой аттестат, я аплодировал громче всех. Человек, который мог жить с такой матерью, какой была Клер, заслуживал рыцарских почестей. Джимми вернулся на свое место, и мы продолжили просмотр великолепного шоу - золотые мальчики и девочки получали путевку в жизнь.
- Слушай, они не виноваты, что родились богатеями, - сказал Джимми.
- Я их и не виню. Виноваты их ебаные родители.
- А также их предки.
- Естественно. Будь у меня новенький авто и такие же клевые телки, да ебал бы я все эти базары о социальной справедливости.
- Ага, - согласился Джим. - Большинство начинают вопить о несправедливости, только когда это касается их лично.
Золотая молодежь парадом проходила по сцене, а я сидел и решал - грохнуть мне Эйба или нет. Я представил себе этого мудака, распластавшегося на асфальте в берете и плаще - жертва моего праведного гнева, а вокруг нас вопящие девицы с восклицанием в глазах: «Боже мой, этот Чинаски просто настоящее животное!»
Но, с другой стороны, Эйб как был слюнтяем, так им и остался. Смелым он был только там, на сцене, среди отличников. Грохнуть его для меня не составит большого труда. И я решил не делать этого. Хватит с него сломанной руки, за которую его родители так и не подали на нас в суд. Но если я сейчас снова покалечу его, они обязательно дадут делу полный ход и обчистят моих стариков до последнего гроша. Правда, не деньги меня заботили, а моя мать, которая ни за что ни про что оказалась бы в полной жопе.
Наконец церемония закончилась. Все повскакивали со своих мест и повалили наружу. Во дворе выпускники и их родители, родственники и знакомые встретились - море объятий, лобызаний и поздравлений. Я увидел поджидающих меня родичей, подошел к ним и предусмотрительно остановился шагах в четырех.
- Пошли отсюда, - сказал я.
Мать смотрела на меня во все глаза.
- Генри, я так тобой горжусь! - выпалила она и вдруг отвернулась.
- Ой, а вон Эйб со своими родителями! - расплылась в улыбке мать. - Они такие милые люди! О, миссис Мартенсон!
Семейство остановилось. Мать бросилась к миссис Мартенсон с открытыми объятиями. Ведь это именно миссис Мартенсон решила не возбуждать дело после многочасовых телефонных переговоров с моей матерью. Они пришли к выводу, что у меня неуравновешенный характер, а мать и так сильно страдает из-за этого.
Мой отец и мистер Мартенсон пожали друг другу руки, а я подошел к Эйбу.
- Эй, пиздюк, с какой это стати ты показал мне палец?
- Что?
- Палец!
- Не понимаю, о чем ты!
- О пальце!
- Генри, я действительно не понимаю, о чем ты говоришь!
- Абрахам, нам пора идти, - позвала его мать.
Семейство Мартенсонов удалялось, а я стоял и смотрел им вслед.
- Вот у Мартенсонов парень знает, чем он будет дальше заниматься, - сказал мой отец, когда мы отправились к нашему старенькому автомобилю. - А вот что ты теперь будешь делать? Я никогда не видел тебя с учебниками!
- В них много глупостей.
- Ах, они глупые, да? А ты, значит, умный? Тебе не надо учиться! А чем ты будешь заниматься? Я затратил тысячи долларов, чтобы вырастить тебя, кормил, одевал! Я спрашиваю, что ты будешь делать, если я вышвырну тебя на улицу?
- Бабочек ловить.
Мать заплакала. Отец поволок ее к нашему «форду» десятилетней давности. А я стоял и смотрел, как мимо меня проносились другие семьи выпускников в новеньких автомобилях.
Подошли Джимми Хэтчер с матерью.
- Погоди-ка минутку, - сказала Клер сыну, - я хочу поздравить Генри.
Джимми отошел, а Клер придвинулась ко мне и заговорила тихо, чтобы он не мог услышать:
- Послушай, Генри, со временем ты захочешь получить настоящую аттестацию. Я могу выдать тебе твой мужской диплом.
- Спасибо, Клер, скоро увидимся.
- Твои яйца взорвутся. Генри!
- Я не сомневаюсь в этом, Клер.
Она отошла к Джимми, взяла его под руку, и они пошли дальше.
Подкатила наша развалюха, остановилась возле меня. Двигатель чихнул и умер. В кабине рыдала мать, огромные слезы катились по щекам.
- Генри, садись! Прошу, залезай! Отец прав, но я все равно люблю тебя!
- Я пойду пешком.
- Нет, Генри, садись, - завывала мать. - Садись, или я умру!
Я подошел, открыл заднюю дверцу и забрался в кабину.
Двигатель снова ожил, и мы тронулись. Итак, Генри Чинаски - выпускник средней школы 1939 года - ехал в светлое будущее. На первом же светофоре машина остановилась, и двигатель заглох. Уже загорелся зеленый, а отец все никак не мог запустить его. Позади нас сигналили другие автомобили. Наконец отцу удалось завести полудохлый механизм, и мы снова двинулись вперед. Мать перестала плакать, и теперь мы ехали в полном молчании.