он пытался найти выход

========== Часть 2 ==========

— Не думаю, что вы можете мне помочь, — с порога заявил Хан, заходя в её кабинет.
— Но всё же вы здесь.
— Меня не били, но били мою мать. Я вырос в хорошей семье, но мой дед периодически мог дать ей пощёчину или отлупить меня. Это, безусловно, расстраивало, но я терпел. В какой-то момент это перестало быть больно, и я больше не плакал.
— Поэтому насилие в сторону Мин… — оговорилась, теперь и Юджон допускает ошибки, — извините, вашего друга, так вас задело?
— Да.
— На прошлом сеансе вы упомянули ещё гомофобию, в чем она проявлялась?
Она всё ещё абсолютно спокойна. Теперь уже темные густые волосы убраны в высокий пучок, Хану даже интересно, когда она успела перекраситься, на носу круглые очки, совсем как у Минхо в первый год их знакомства. Потом он перешёл на линзы, ведь ублюдок Дамрёль сломал единственные очки, а денег на покупку новых не было. Линзы было найти проще и быстрее. Что-то в её поведении было странным. Джисон все никак не мог понять, что именно.
— Вы же знаете.
— Хочу услышать вашу версию.
* * *
Следующая неделя прошла так же, как и первый день. Одно было хорошо, что интерес к Хану поутих, заменяя новыми сплетнями и новостями. За это время он достаточно хорошо сблизился с Сынмином, который был невероятно умным, но одиноким мальчиком. В его компании Джисону было комфортно. Они могли просто молчать, думая о своем. Обедали тоже всегда вместе, перебрасываясь редкими фразами, обсуждая домашние задания и учителей.
— Если ты староста, как так получилось, что у тебя нет друзей?
— Я не очень хорошо с ними схожусь. Мы общаемся, но каждый сам за себя.
— Ты говорил, что у вас дружный коллектив, — усмехнулся Джисон.
Они снова обедали за самым дальним столиком, отдельно от всех. Невольно Хан пытался высмотреть знакомое веснушчатое лицо или темную макушку с беспорядком на ней, но уже на третий день он понял, что парни на обед не ходят. Однако он не терял надежды их увидеть и позвать к ним.
— Дружный, у нас хотя бы нет слишком яркой конкуренции и вражды. В прошлой школе за правильные ответы могли чуть ли не убить. Там все сидели как на иголках, а учителя внушали, что мы необучаемые идиоты. Если сравнивать, то тут всё намного лучше.
— Да уж, — единственное, что мог ответить Хан.
Он прекрасно обо всём этом знал. Знал и то, что в этой стране не выжить, если не научиться пахать в три раза больше остальных. Ну или научиться хитрить, обманывать, получая необходимое для того, чтобы стать первым. Знал о буллинге среди учащихся, эта тема была не распространена среди общественности, но среди учеников имела обыденный характер.
Также за эту неделю он получше узнал о Дамрёле. Остальные из компании мало его беспокоили, но, как он понял, это были либо настоящие отбросы, чьи родители либо все ещё сидели в тюрьме, либо вышли недавно. Был ещё один, отличающийся от всей компании - Хенджин. Он никогда не лез в драки, хорошо учился, одевался в дорогие вещи и в принципе выглядел, как настоящий принц. Что он там забыл, Джисон понял лишь через месяц, когда узнал, что у того папа депутат и с мэром он довольно близок. Дамрёль и Хенджин дружили с самого детства, было ясно, что происходящее с другом его не устраивало, но пойти против него он не мог.
— Эй, Хван, пни его разок.
— Не хочу.
— Почему? Ты забыл, что я могу попросить отца сделать так, чтобы твой никогда не вышел из тюрьмы? Бей.
Но в этот раз под раздачу тумаков попал именно Сынмин. Он неправильно решил Дамрёлю контрольную, из-за чего у того из класса был самый низкий результат. Ничего разумнее парень не придумал, кроме как идти махаться кулаками. Хенджин с нечитаемым лицом подошёл к Сынмину, прошептал нежное потерпи немного, и со всего размаха ударил в живот.
— Ты чего с ним нянчишься? Совсем расклеился.
Дамрёль над ним откровенно ржёт, слабость ударов списывает на упадок сил из-за расставания с какой-то девчонкой. Однако Сынмину удары слабыми не показались. Они оставили его в покое, когда прозвенел звонок. На урок Ким, естественно, опоздал и выглядел просто ужасно. Джисон произошедшего не видел, узнал потом обо всем от друга. Бесился страшно, но что-то делать не спешил. Он до сих пор был уверен, что к следующему году он будет на другом конце страны.
Через два месяца Джисона начало ужасно тошнить от школьной еды. Да и вообще от любой еды в принципе, он плохо спал, ничего не ел, а если даже ел, то потом блевал или чувствовал себя просто ужасно. Но постоянно утверждал, что в порядке. Ведь оценки были хорошие, он не уставал и не переживал из-за экзаменов, контрольных или проверочных. А если не переживает, значит, всё в порядке.
И вот как раз в один из таких дней, когда его снова ужасно мутило и аппетита не было от слова совсем, он поднялся на крышу. Там, разумеется, никого не было. Лишь у лестницы околачивались несколько парочек, но не больше. Он прошёлся, осмотрелся, понял, что сидеть не на чем, поэтому просто разлёгся на бетонном полу. Солнце светило не так ярко, как раньше, но Хан все равно чувствовал себя слепым кротом. Внезапно хлопнула дверь, послышался топот ног, ещё один хлопок и тишина.
— Это моё место, — прохрипел голос над ухом.
Джисон, прищурившись, узнал Минхо. У того сегодня было хорошее настроение, Дамрёля не было уже две недели, его отправили на курорт лечить нервы, поэтому в школе всё было тихо и спокойно. Однако Хан хотел выглядеть таким же крутым, как и Ли, поэтому не нашел ничего лучше, чем поиздеваться над ним.
— Сбегаешь сюда, чтобы никто не бил?
— Язвить, значит, будем? А ты, чтобы никто не видел твою уродливую рожу?
— Ах… — наигранно вздыхает Хан, садясь рядом с Минхо, — как грубо, неудивительно, что у тебя нет друзей.
— У тебя тоже, у меня хотя бы есть брат.
— Не хочу заводить их, отца могут перевести в любой момент, и мы снова ломанемся в новый город. Тебе не холодно?
Было начало ноября, ветер ледяной и слишком сильный, а парень рядом в одной тонкой рубашке с зашитым воротником и тонких кедах. Недолго думая, Джисон достает из рюкзака свою толстовку и заставляет Минхо её надеть.
— Ты чего со мной нянчишься?
— Просто не хочу, чтобы ты заболел, — бурчит Хан, застегивая кофту до самого горла.
Парень напротив смотрит настороженно, даже немного испуганно, как зверёк, не привыкший к людям. Возможно, Минхо действительно не привык к хорошему отношению. Его все либо избегали, либо презирали. Только Феликс хорошо с ним общался, но он же семья, значит, не в счёт. Хан отстраняется, усаживается поудобнее, а потом слышит звук зажигалки и противный запах сигарет.
— Ты не куришь?
— Только когда много стресса.
— Ах, стресса, — издевательски тянет Минхо, — будешь?
— Не сегодня.
Дверь снова хлопает. К ним бежит Феликс, тоже в одной рубашке, ещё более худой, чем раньше, в таких же тонких кедах, как и старшего Ли. Он садится напротив парней, недоверчиво косится на Хана, протягивает брату молоко и булочку.
— Ешь сам.
— Тебе нужнее.
— Мне? Кто из нас весит меньше пятидесяти? — возмущается старший, пихая еду обратно.
— А кому сегодня писать контрольную?
— Это может продолжаться вечно, так что просто ешь.
И тут до Хана дошло. У них не было денег на обеды, у них не было денег на две маленькие булочки. И им приходилось решать, кому еда сегодня нужнее. Это осознание ударило по голове слишком резко. И ходили они в лёгкой одежде не потому что иммунитет хороший, а потому, что денег на теплые вещи просто не было.
Феликс недовольно покосился на брата, пробурчал я вообще-то тебе это покупал, наругал за то, что снова курит и, всё ещё обиженный, начал есть. Джисон достал шоколадку, которую домработница положила утром, и яблоко, которое не съел вчера.
— Скажешь хоть слово — сброшу с крыши.
— Ах, да ты сама благодетель.
Еду всё же взял. Сигарету потушил и засунул обратно в упаковку. Не хватало ещё бычками разбрасываться на территории школы. Феликс всё ещё угрюмо жевал булочку, следил за тем, чтобы старший съел всё. На Хана косится недоверчиво, но намного теплее, чем раньше.
— Ты новенький, да? — подал голос младший.
Джисон закатил глаза, кивнул, дальнейших расспросов не последовало. Парни обсуждали, что нужно будет сделать дома, когда возвращаются родители, и как можно ещё сэкономить, чтобы пережить зиму. У Джисона никогда не было проблем с финансами. Конечно, его не растили как избалованного ребенка, который может менять телефоны каждый месяц, лишь потому что хочет. Он знал цену деньгам, но ему ещё никогда не приходилось экономить и решать, что важнее: школьные принадлежности или теплые вещи. К концу перерыва Феликс убежал на поиски какой-то девочки, которой обещал объяснить английский, а Джисон решился на волнующий уже несколько месяцев вопрос.
— Так… — главное, спросить так, чтобы не было грубо, — почему Дамрёль мешает тебя с говном?
Молодец, Джисон. Очень тактично.
Минхо тихо смеётся, трёт щеку и с прищуром смотрит на Хана.
— Потому что я гей.
— Что?
— Что?
Минутная тишина длилась намного больше одной минуты. Ситуация становилась всё более неловкой.
— Ты тоже гомофоб, да? — устало спросил парень. — Если хочешь, можешь тоже ударить.
— Нет, нет, конечно нет, — затараторил Хан, — я просто думал, что эта проблема себя изжила.
— Сними свои розовые очки.
Вот это маленькое признание разрушило полностью мировоззрение Джисона. Он был уверен, что живёт в хорошем мире. И был уверен, что все люди тоже хорошие. Безусловно, были мудаки по типу Дамрёля, были убийцы, насильники и воры, но Хан был уверен, что причины на все эти поступки тоже были. Травмирующее детство, неудачные обстоятельства, бедность, что угодно. И Хан верил, что в тюрьмах люди искренне раскаиваются за совершенные преступления.
Но знать, что человека можно ненавидеть только за ориентацию, было невыносимо. Осознавать ненависть Дамрёля к Минхо было ужасно. Джисон довольно долго пытался прийти в себя, просидев все оставшиеся уроки в своем мире. Он получил несколько замечаний от учителей, наверняка завалил контрольную, и ему придётся её переписывать.
— Какой ты впечатлительный, Хани, — напоследок прошептал Минхо.
Ну конечно. Его-то радужный мир не дал трещину.
Хотя на самом деле дал. Тогда его любовь к Хану только начала зарождаться. Любовь абсолютная, совершенная, идеальная. В будущем он будет любить Джисона как никого раньше, принимая его со всеми недостатками, ошибками и нежелательными сторонами. Он узнает, что Хан совершенно не умеет убираться, что ест рамен с чипсами и не умеет сдерживать свою злость. Узнает, что этот парень сначала думает, а потом делает, и никак иначе. И что он совершенно не умеет скрывать свои эмоции. Но это будет потом. Сейчас Минхо шёл домой в толстовке Хана, сытый впервые за три дня, до страшного довольный. Чувство страха не посещало его целый день, а вечная печаль взяла отпуск. Сегодня он был рад. А что будет завтра — волновало его не слишком сильно.
— Сынмин, подожди.
— Чего тебе надо, Хван?
— Принцесс, не оставишь нас на минутку, — попросил он Джисона, тот покосился недоверчиво, — я его и пальцем не трону, честно.
Обещание не вызывало доверия, но Сынмин сам попросил их оставить. Хенджин отвёл его в сторону, посмотрел непривычно тепло, улыбнулся так, как только он умел. Все девочки мечтали, чтобы он улыбался так только им. Но тот лишь улыбался одной девочке, с которой вместе вырос, которую любил слишком сильно. И теперь он смотрит на Сынмина так, как на неё.
— Что ты хочешь?
— Минни, давай поговорим.
Его Минни режет уши, он слишком добрый, это напрягает и настораживает. Берёт за руку, пальцы ледяные, такие же, как и сердце, думает Сынмин. У парня в голове образ Хвана сложился давно: высокомерный, богатый хулиган, поступающий по совести и прогибающийся под Дамрёлем. Казалось, у него есть принципы, а казалось, что и нет. Почему? Потому что он говорил одно, но стоило появиться Дамрёлю, и он уже говорил совершенно другое.
— Мне страшно, — улыбается неловко, — пообещай не смеяться, хорошо?
— Я не даю обещания, которые не могу выполнить.
— Ах, хорошо, Минни, ты мне очень нравишься.
— Это шутка?
Он вырывает руку и отходит на пару шагов. Сердце стучит бешено, глаза слезятся. Зачем он издевается над ним? Холодный ветер пробирает до костей, невольно Сынмин ежится.
— Нет, я серьёзно, — оправдывается Хван, — ты замёрз? Возьмёшь шарф?
И вот бордовый платок оказывается в руках у старшего, но Сынмин его не принимает. Хенджин пытается сократить расстояние, но парень отходит снова и снова. С каждым шагом разбивая сердце Хвана.
— Минни, пожалуйста…
— Прекрати.
— Я влюблён в тебя с третьего класса, почему ты мне не веришь?
— Хватит издеваться, пожалуйста!
Он сбегает. Джисону ничего не объясняет. Обещает рассказать завтра или когда успокоится. Хан понимает и лезть не собирается, лишь покупает ему газировку, гладит по голове, утешая.
— Проебался?
— Завали, Йеджи.
Он отдаёт ей тысячу вон и с грустью смотрит, как Джисон с Сынмином идут на остановку. За Хенджином с Йеджи приедет личный водитель, отведет на дополнительные занятия, чтобы в будущем стать совсем как их отцы. Кем-то важными. И если на Йеджи особо не рассчитывали, девочка и замуж может выйти, а тебе, Хенджин, работать нужно. Она улыбается ему, протягивает леденец, совсем как в детстве, и спускается к школьным воротам.
Сегодня было разбито не только сердце Хенджина.
* * *
— Вы хорошо спите, Джисон?
— Когда как, — уже не так холодно отвечает Хан, — иногда я могу проспать четырнадцать часов, иногда не сплю несколько дней.
— Вас это беспокоит?
— Да, бывают трудности.
— Что насчёт галлюцинаций?
Он медленно поднимает взгляд со своих рук на нее. Юджон смотрит пристально, ждёт ответа. А у неё за спиной он видит семнадцатилетнего Минхо, с подбитым глазом и ссадиной на брови, отрицательно качающего головой. Молчи.
— Нет, галлюцинаций нет.
— Хорошо, я назначу вам несколько препаратов, понаблюдайте, как они будут действовать, мы всегда можем найти лечение, подходящее именно вам.
И вот он с несколькими рецептами идёт в аптеку. Ему продают лекарства; не самые дешёвые, отмечает он про себя. Долго читает побочные эффекты, их слишком много. Он ещё никогда не видел таких больших инструкций. Феликс на кухне пытается приготовить ему ужин, знает ведь, если не он, то Хан будет голодать неделями.
— Сынмин хотел встретиться, ты когда можешь?
— В выходные.
Феликс повторяет фразу в телефон, показывает большой палец и удаляется дальше готовить. А семнадцатилетний Минхо садится у его ног, он смотрит преданно, целует руки. Джисону от этого дышать сложно. Он просто закрывает глаза, снова пропадая в своем радужном мире, где дети спасают морских звёзд с пляжа, чтобы те не умерли от солнца, где людей не ненавидят за их ориентацию и где нет боли.
Но в глубине души боль есть. И она отравляет всё.