Я знал Герберта Олли пятнадцать лет. Когда я, студент, пришел на учебную практику в прокуратуру, Олли практиковал уже лет десять. Ему было неважно, получит ли он гонорар. Ему было важно только одно: виновен человек или нет. Это в нем меня и покорило: он защищал даже тех, кто не мог заплатить ему ни цента. Одинаково качественно он защищал банкира, которого пыталась надуть его собственная жена при разводе – и бездомного, которого обвиняли в краже велосипеда. Студента-иностранца, которому пытались приписать убийство вместо самозащиты – и достопочтенного владельца ресторана, который не уследил за использованием просроченных продуктов. Олли было все равно, какого социального статуса его подзащитный, он плевал на деньги: если он верил, что его клиент невиновен – он сворачивал горы. Даже если против его клиента был весь мир, Олли вставал против этого мира, и сражался до последнего патрона. Но если была хоть капля сомнения – Олли отказывался сразу. Он просто изначально не брал такое дело, по-честному. Исключение составляли только те случаи, когда виновность выяснялась уже в процессе его работы... бросить дело на полпути адвокат не имел права. Но честно говорил своему клиенту: дорогой, я попробую уменьшить твой срок. Вытаскивать тебя любым путем – уволь. Ни за что.
К слову сказать, по-настоящему виновных попадалось мало – Олли действительно умел видеть человека насквозь, и, лучше всякого детектора лжи, определять, правду ему говорит клиент, или нет.
И сейчас, выходит, он усомнился во мне? Во мне, которого знал пятнадцать лет? Будучи крестным отцом моего сына? Боже, неужели мои дела НАСТОЛЬКО плохи, что даже Олли поверил, что я мог притащить в номер несовершеннолетнего мальчика, накачать его наркотиками и уложить в постель?...
Мне принесли, наконец, одежду и мобильный телефон. Я увидел несколько пропущенных звонков: сын. Сердце сделало скачок и забилось, как отбойный молоток. Что должно было случиться, чтобы тринадцатилетний пацан названивал мне весь прошлый день, хотя до этого забывал звонить даже раз в неделю?
- Макс, это папа. Что случилось?
- Папа! Папа, у тебя все хорошо? Папа! – голос мальчика срывался и звенел, словно он вот-вот расплачется.
- Я в больнице, но у меня все уже в порядке, - покривил я душой, - а в чем дело?
- Тут... по телевизору... и в газетах... - ребенок не выдержал и засопел, и я понял, что он пытается сдержать слезы.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
СРЫВ*
Random*Fehlschlag (нем.) - срыв, осечка. Три дня - и еще два месяца из жизни обычного прокурора. Точнее, когда-то обычного, а теперь... все шиворот-навыворот. Что может быть важнее работы и карьеры? Как быть, когда память играет злые шутки в самый неподх...
