СРЫВ*

4. L

Сколько я так сидел? Полчаса? Час? Я не помнил. Мне казалось, я даже задремывал – и снова вскидывался. Наконец, справившись со слабостью, я встал и, пошатываясь, вышел в коридор. Возле моей двери сидел полицейский, и я усмехнулся: отлично, я все еще подозреваемый. Практически, под арестом, хотя и неофициально. Захоти я сбежать – мне мягко намекнут, что делать этого не стоит. Впрочем, я не собираюсь сбегать.

Я дошел до соседней палаты и сверился с надписью на карточке: да, Фабиан Райнер.

Приоткрыв дверь, я увидел целую делегацию: и Олли, и вчерашний инспектор, и врач – все они стояли вокруг кровати. Видимо, мальчик-таки пришел в себя.

Олли обернулся, увидел меня и тихо что-то сказал Зигнеру. Тот кивнул и отступил в сторону.

- Подходи поближе, Ник, - немного напряженно пригласил Олли, и я сделал пару шагов к кровати. Почему-то мне казалось, что стоит мне увидеть этого мальчика – и я сразу все вспомню.

Он лежал на кровати бледный и жалкий. У меня сжалось сердце: господи, ну как я мог бы такого ребенка тронуть даже пальцем? Нет. Я не мог. Да, ему 17, но у него такой испуганный взгляд... впрочем, это просто больничная обстановка, все эти капельницы и приборы, а мальчик очень красивый. И вполне взрослый. Но все равно, черт возьми, он – мальчик!

Мальчик Фабиан Райнер тоже смотрел на меня. У него были карие глаза, обведенные, словно карандашом, пушистыми черными ресницами, и темные широкие брови, из-за его бледности казавшиеся угольными. Волнистые волосы, взлохмаченные подушкой, разметались вокруг головы, как лепестки у хризантемы; из-под больничной рубашки выглядывали худенькие руки с проводками.

- Фабиан, Вы знаете, кто это? – спросил тем временем инспектор мягко. Мальчик перевел взгляд с меня на него и отрицательно покачал головой. Я посмотрел на Олли: он хмурился и, кажется, все еще сомневался.

- Посмотрите получше, подумайте. Может быть, Вы видели этого человека раньше?

- Нет, инспектор, я никогда его не видел. А кто это?

Зигнер покосился на меня: судя по его взгляду, он точно так же, как и Олли, не слишком мне верил.

Я пожал плечами и подошел еще ближе, присев на край кровати: ноги дрожали, но мне было необходимо услышать все, что расскажет этот мальчик. Правда, выходило так, что он тоже ничего рассказать не может.