— Местечко только для своих. От меня ни на шаг, морд там всяких хватает. — шутливо предупреждает он, открывая передо мной тяжёлую металлическую дверь. Я киваю и делаю первый шаг в помещение.
Меня бросает в жар, как только мы оказываемся в душном пространстве прокуренного кабака. После улицы мне становится тяжело дышать, но желание выйти на воздух не появляется, даже пальто снимать не хочется. Я ещё не отогрелась.
Мы занимаем место в самом углу, причём сажает он меня спиной к залу, а сам садится напротив. Всё так просто попадает под его контролирующий взгляд. Осознание того, что я тоже нахожусь под пристальным контролем, приятно обволакивает. Мне спокойно.
— Ну чего, оттаяла твоя льдинка в сердечке? А, по глазам вижу, как ожила! Давай-ка, чтобы совсем хорошо стало, по душам со мной поговори. Я ж пока знать не знаю, что тебя грызёт, а знать-то хочется. Давай-давай, излагай. Всё порешаем, со всем разберёмся. — он просит меня убедительно, но не требовательно, я хочу рассказать ему всё, что он пожелает узнать. И я рассказываю.
Не знаю, сколько я уже говорю. Судя по саднящему горлу, достаточно долго. Мне становится стыдно перед ним за это, но он, кажется, совсем не против знать обо мне абсолютно всё. О себе он не говорит. На каждый мой вопрос даёт отмашку, возвращая фокус внимания на меня. Будто я — единственное, что его интересует. Сейчас и всегда.
Когда я замолкаю, он смотрит на меня, не произнося ни слова. Даёт мне перевести дыхание. Вдруг оказывается, что знаю я о нём до безобразия мало, а он обо мне — неприлично много. Всё, что я теперь имею, это имя, по которому он разрешает обращаться к нему. Кащей. Даже при том, что я не имею никакого отношения к его уличным делам. Даже при том, что между нами искрят такие нежные чувства. Даже так, для меня он всё равно остаётся Кащеем, но я благодарна ему и за такое проявление доверия.
Что-то за моей спиной притягивает его внимательный взгляд и в следующую секунду я слышу шум. Хочу обернуться на грохот и последующий крик, но не успеваю повернуть голову. Кащей ласково ловит моё лицо в свои руки, заставляя смотреть только на него. Я смотрю с широко распахнутыми глазами, а щёки под его ладонями начинают гореть.
— Ай-ай, не надо тебе туда глядеть! Пора бы нам уже улепётывать отсюда. Отогрелась хоть, а? — он улыбается и слегка растирает мои щёки.
— Отогрелась. — я согласно киваю и, кажется, краснею ещё сильнее. Он это замечает и усмехается, отстраняясь от меня и вставая из-за стола. Я поднимаюсь сразу за ним, не смея оглядываться. Он запретил делать это, и я не собираюсь ослушиваться.
— О как, зарумянилась вся! Давай, укутывайся, на воздух пойдём. — Кащей накидывает пальто на мои плечи и надевает на меня шапку. Я одеваюсь, пока он, прикрывая меня собой, быстро ведёт к выходу. Мельком я замечаю затевающуюся заварушку и опускаю глаза в пол. Не смотреть. Так сказал Кащей.
— Ну чё, провожу тебя и пока-пока, м?
Мы стоим на улице под мерцающим светом фонаря. Удивляюсь, как на улице так быстро стемнело. Я не знаю, сколько сейчас времени, да и не хочу знать. Если буду на нём зацикливаться, то во мне вновь взыграет чувство вины, которое заставит меня вернуться домой. Тогда всё повторится. Всегда повторяется. Я не хочу возвращаться.
— Можно к тебе? — выпаливаю, боясь передумать. Смотрю на него с мольбой и выгляжу, наверное, жалко, но в его взгляде нет сочувствия. Снова мысленно благодарю его.
Кащей пристально смотрит мне в глаза. Вглядывается, читает меня и в итоге что-то для себя решает. Едва заметно улыбается собственным мыслям, а после, чуть шире, уже мне.
— А чего ж нельзя? Можно! Тебе всё можно, раз ты у нас сегодня девушка в беде. Я же сам помочь вызвался! Мне, значится, до конца твоё утешение довести надо. Штришок один незаконченный у нас остался. Что думаешь, а? — он обнимает меня за плечи и чуть жмёт к себе.
Я догадываюсь, что он имеет в виду. Сердце начинает биться чаще. Не от предвкушения, а от того, что он всё ещё хочет сделать мне лучше. Меня слегка потряхивает от чувств, вызванных его заботой. Отвечаю ему улыбкой на улыбку.
— Я согласна.
