Преследуя Аделайн

Глава 19

Тень

Я не жалею об этом. Не больше, чем когда я засунул в нее пистолет и заставил ее кончить.
И я знаю, насколько это хуево — брать что-то без согласия. Я знаю, что это то, против чего я борюсь каждый день.
Она еще не дала мне его, но даст. Я знаю свою маленькую мышку лучше, чем она сама. Она слишком много отрицает, чтобы понять, как ее тянет ко мне. Если бы это было не так, она бы не подстрекала, не добивалась, чтобы ей укусили клитор, прекрасно зная, что я остаюсь верен своему слову.
Если бы она действительно не была заинтригована, она бы не написала мне ответ.
Ее действия говорят на совершенно другом языке, чем ее слова. Язык, наполненный желанием и просьбами — она просто еще не научилась его переводить.
Это не делает ее правильной и не оправдывает ее. Но я не могу заставить себя пожалеть о том, что попробовал что-то такое чертовски сладкое, такое чертовски совершенное. Даже если она не хотела этого. Потому что так оно и было.
Она знала, что я выполню свою угрозу, если она снова скажет мне отвалить, и все равно продолжала это делать. И это говорит мне о том, что моя маленькая мышка не может контролировать то, что она действительно чувствует. Это значит, что чтобы она ни чувствовала, это чертовски увлекательно.
Поначалу она боролась со мной так сильно, что ее гнев и ярость только превращали мою кровь в расплавленную лаву. Чем сильнее она боролась со мной, тем сильнее мой член сопротивлялся ограничениям моих джинсов.
Я так сильно хотел расстегнуть молнию и погрузиться глубоко внутрь этой сладкой маленькой киски. Я был близок — слишком близок к тому, чтобы сделать это. Как только эти крики удовольствия достигли моих ушей, и она обхватила меня руками, бесстыдно терзая мое лицо, я был почти готов к этому.
Единственное, что меня остановило, это выражение ее лица.
Когда она кончала мне на лицо, она не стеснялась. Но как только оргазм вытек из ее тела и поцелуй больше не поглощал нас, она не чувствовала ничего, кроме стыда.
Это займет время, напоминаю я себе.
Я похрустел шеей, выпуская дрожащий вздох.
Я сижу в своем Мустанге, мой член все еще болезненно прижат к молнии. В тот момент, когда я решаю сказать, что к черту все — дрочить в машине — это наименьший из моих грехов, и это был бы не первый гребаный раз — мой телефон пикает на консоли рядом со мной.
Я сжимаю руку в кулак, мои мышцы напрягаются, когда я борюсь с непреодолимым желанием выбросить его в гребаное окно.
Кажется, у меня не было таких синих яиц со времен средней школы, когда Сара Фортон подрочила мне в раздевалке. Это был первый раз, когда девушка коснулась моего члена, и я даже не успел кончить, потому что тренер вошел прежде, чем я успел выпустить свой заряд на ее красивые сиськи.
Я схватил телефон и поднес его к уху, даже не взглянув.
— Да? — Я огрызаюсь, мое разочарование закипает до опасного уровня.
— Не переспал сегодня? — Джей кричит в трубку, в его голосе слышится насмешливое веселье.
Я снова разминаю шею, рыча, когда мышцы не разжимаются и не приносят мне облегчения.
— Джей, — рычу я.
Я отказываюсь прикасаться к своему члену во время телефонного разговора с ним. Как бы мне ни нужно было ослабить давление, голос Джея заставил бы меня чувствовать себя больным.
— «Афера Сатаны» приезжает в город, — начинает он. Я открываю рот, готовясь спросить, какого хрена это имеет для меня значение. — И я получил подтверждение, что есть билеты с именами четырех маленьких птичек, — продолжает он. Я захлопываю рот.
— Зачем им туда идти? — спрашиваю я, совершенно не понимая, зачем четырем взрослым мужчинам идти на ярмарку с привидениями.
— Лучшие девушки на подбор, мой друг. И теперь там есть билет с твоим именем.
Я вздохнул.
— Когда?
— Через три недели. Достаточно времени, чтобы несколько раз сходить в клубы и начать показывать свою симпатичную мордашку.
Вздохнув еще раз, я беру пачку сигарет с консоли, подношу ее ко рту и вытаскиваю сигарету зубами.
Я беру зажигалку и щелкаю пламенем, глубоко вдыхая, когда вишня вспыхивает красным.
— Ты куришь, да? — говорит Джей. Я безропотно подтверждаю, опускаю окно и выдыхаю дым.
Яростный стояк прошел, но мой член все еще болит.
— Ты сказал, что собираешься бросить, — хнычет он. — Ты знаешь, сколько химикатов в этом? Согласно…
— Джей, — огрызаюсь я, обрывая его на полуслове. Если я позволю ему продолжать, он будет перечислять ингредиенты в сигарете, как он перечисляет все компоненты в периодической таблице.
Никто. Блядь. Не заботится.
Он вздыхает, как рассерженный подросток во время месячных.
— Неважно, — бормочет он.
— Сообщи мне, если появится что-нибудь еще, — говорю я, прежде чем отключить телефон.
Я втягиваю еще одну порцию дыма и переключаюсь на ноутбук.
Внутри моего Мустанга все заставлено гаджетами. Ноутбук стоит на платформе, механическая рука прикреплена к приборной панели, чтобы я мог толкать и тянуть его к себе для удобства. Приборные камеры, система оповещения для правоохранительных органов и прочее незаконное дерьмо украшают интерьер моей машины.
Я подтягиваю ноутбук к себе и включаю его. Яркий экран бьет по моим чувствительным глазам. Прищурившись от света, я открываю свои программы и приступаю к работе.
Из чистого любопытства я хочу узнать, кто посетит эту ярмарку с привидениями.
Она проходит в городе каждый год, но я ни разу не удосужился на нее сходить. Дома с привидениями меня не пугают. Не тогда, когда я вижу настоящий ужас каждый день.
Пара выдуманных монстров не может напугать меня больше, чем настоящие монстры, загрязняющие этот мир.
Людям не нужно украшать себя кровавым гримом и искусственной кровью, чтобы быть страшными. Именно внутренняя часть нас — тьма, скрывающаяся под поверхностью — вот что действительно чертовски страшно.
Вот что заставляет людей совершать чудовищные преступления каждый божий день. Именно это заставляет невинных маленьких детей умирать ужасной смертью без всякой, блядь, причины.
Внутренности нас — вот что поддерживает мою жизнь. Это единственная цель моей жизни, и без нее я был бы никем.
Я пролистываю список имен и замираю, когда вижу одно конкретное, от которого у меня замирает сердце.
Аделайн Рейли.
Я улыбаюсь. Раньше это была моя единственная причина жить. Но теперь… теперь я открыл для себя новый смысл жизни.

Я: Я все еще чувствую твой вкус, маленькая мышка.
Я отступил всего на два дня, прежде чем больше не смог сопротивляться.
Я бил свой член, как будто это был противник в боксерском матче, и я так чертовски устал от ощущения собственной руки.
Нет никаких ожиданий, что она ответит сегодня. Я уверен, что она все еще уютно устроилась в том уголке своей головы, где она ненавидит себя и убеждена, что никогда больше не уделит мне время.
Но этот уголок — фарс, и мы оба это знаем. Ощущение моего пистолета внутри нее пугало ее. Но ощущение моего языка на ее киске и то, как сильно она кончила, будет преследовать ее.
Она немного поплачет об этом, но вскоре снова поддастся искушению.
Адди: Ты знаешь, что преследователь убил мою прабабушку?
Мои брови вскидываются к линии волос при виде ее сообщения.
Я не только не ожидал такого, но и то, что она ответила реальными словами, а не пустыми угрозами. Ее слова не всегда имеют такой вес, как мои.
Я: У тебя есть доказательства этого?
Судя по нескольким записям в дневнике, которые я прочитал, у нее и ее преследователя были страстные отношения. Кроме того, он был связан с плохими людьми, судя по записи о том, что он приходил к ней с неизвестными травмами. Не похоже, чтобы он проявлял признаки агрессии или одержимости насилием. Но кто действительно знает?
Возможно, прабабушка Адди просто видела то, что хотела видеть, и он действительно убил ее.
А может быть, ее муж застал ее за интрижкой и впал в ярость.
Оба варианта одинаково вероятны, так же как и то, что любое дерьмо, в которое впутался ее преследователь, могло укусить его за задницу. И они укусили — как раз там, где ему было больнее всего.
Его одержимость.
После того, как я полистал дневник, мне стало любопытно, и я углубился в историю ее прабабушки. Тяга к повторению истории была слишком интригующей.
Место преступления было затоптано, а детективы, занимавшиеся этим делом, были полными имбецилами.
Адди: Пока нет. Но я собираюсь найти их. И я окажусь права. Все преследователи — просто гребаные психопаты.
Я поджимаю губы, ухмылка грозит перейти в улыбку. Я дам ей поразмыслить над своим ответом несколько минут. Пусть думает, что разозлила меня или обидела. Что бы она ни убедила себя в том, какой будет моя реакция.
Она думает, что уже знает меня, но моя маленькая мышка не может быть дальше от истины.
Я преследую ее, потому что я чертовски зависим. Меня завораживает каждое ее движение, каждое слово, вылетающее из ее красивого розового ротика. И теперь я зависим от ее запаха, вкуса и того, как она говорит, когда боится за свою жизнь — так же сильно, как я зависим от того, как она умоляет о большем.
Это не то, что я могу объяснить. Когда я увидел ее, я, черт возьми, чуть не упал на колени от нужды, и я получу ее.
Но не потому, что я псих. Я не собираюсь делать из нее чертову святыню и убеждать себя, что нам суждено быть вместе по воле богов или еще какой-нибудь странной херни, в которую люди верят в наши дни.
Она будет у меня, потому что это первая вещь, которая заставила меня почувствовать что-то хорошее за долгое время, и я стал одержим желанием сохранить это.
В моей жизни не так уж много хороших вещей, и мне все равно, что это делает меня эгоистом из-за того, что я хочу удержать ее.
Я смогу по-настоящему удержать ее, только если она увидит меня в худшем состоянии.
Я бы предпочел просто покончить с собой, чем обмануть Адди, заставив ее полюбить меня как хорошего человека, чтобы потом разбить оба наших сердца, когда она поймет, что я вовсе не хороший человек.
Так что, моя одержимость ею просто… такая, какая есть.
Я: Ну, это довольно осуждающе, не находишь? Твоя прабабушка любила своего преследователя, насколько я знаю.
Она будет в ярости, когда увидит, что я рылся в дневниках ее прабабушки.
Улыбаясь, я открываю запись с камеры в ее доме на своем телефоне и листаю, пока не нахожу Адди, сидящую на кровати и смотрящую на свой телефон. Я был предупрежден, когда она убрала камеру в своей спальне, и мне не составило труда пробраться туда, пока ее не было дома, и установить свою собственную. Хотя я не очень хорошо вижу ее лицо, не нужен телескоп, чтобы понять, что она смотрит в экран.
Она очень забавная, когда злится.
Ее пальцы начинают двигаться со скоростью мили в минуту, и я не могу удержаться от смеха, когда она швыряет телефон на подушку после того, как нажмет кнопку «Отправить».
Мой телефон пикает секундой позже.
Адди: Он обманул ее, точно так же, как ты пытаешься сделать это со мной. А потом он убил ее. Так же, как, я уверена, в конечном итоге попытаешься сделать и ты.
Я закатываю глаза от ее драматизма и нажимаю кнопку вызова.
Она берет трубку, но молчит. Я слышу ее тихое дыхание в трубке, и мне хочется оказаться там, чтобы лизнуть ее пульс. Почувствовать, как он бьется о мой язык.
Мне нравится, что я пугаю ее.
— Ты закончила драматизировать? — спрашиваю я, давая ей услышать веселье в моем голосе.
Она хмыкает, и я представляю, как хмурится ее лицо. Мой член твердеет в джинсах, набухая до боли за считанные секунды.
— Драматично? Ты считаешь, что убийство Джиджи ее преследователем — это драматично? Ты думаешь, что преследование — это то, к чему стоит относиться легкомысленно?
— Ну, конечно, нет, — отвечаю я. — Люди постоянно умирают от сумасшедших преследователей.
Моя честность ошеломила ее молчанием.
— Адди, детка, ты умница, что испугалась. Очень умная. Но почему я хочу, чтобы ты влюбилась во что-то ненастоящее?
Она фыркнула.
— Ты действительно думаешь, что я влюблюсь в тебя?
— Ты действительно собираешься вести себя так, будто это не так? Если бы я подошел к тебе в книжном магазине и пригласил на свидание, я бы обхаживал тебя, очаровывал, показывал фальшивую улыбку и обращался с тобой, как с королевой, и при этом врал бы тебе в лицо. Ты действительно этого хочешь?
Меня снова встречает тишина. Она не может сказать «нет», и она это знает.
— Почему ты не можешь просто вести себя прилично и не чувствовать необходимости преследовать меня?
— Потому что тогда я не буду верен себе, маленькая мышка. Мне нравится, что я пугаю тебя. Мне нравится, что ты пытаешься убежать от меня. Ты отталкиваешь меня и тут же притягиваешь, это игра в кошки-мышки. Мне это чертовски нравится. И я думаю, что часть тебя тоже любит это.
Она насмехается надо мной.
— Ты чертовски безумен, если думаешь, что мне нравится, когда ты меня пугаешь. Но опять же, я уже знала, что ты такой.
Я улыбаюсь. Не могу вспомнить, когда я в последний раз искренне улыбался, прежде чем влез в жизнь этого прекрасного создания.
— Не так ли? Я вижу, как ты пытаешься скрыть, что твоя киска становится мокрой, когда ты напугана. Твои соски становятся такими чертовски твердыми, и ты крепко сжимаешь свои бедра, как будто это уменьшит потребность чувствовать мой член внутри тебя.
Она задыхается, тихо вдыхая воздух. Я скрежещу зубами против яростного желания пойти к ней домой и вывести из нее этот шум еще раз.
— Ты сделал это? — спрашивает она внезапно, как будто вопрос вырвался из нее. Ее дыхание участилось. — Ты убил Арча?
Я прикусываю нижнюю губу, на лице появляется улыбка. Я ждал этого вопроса. Удивительно, что ей потребовалось столько времени, чтобы набраться наглости, когда у нее и так ее предостаточно, чтобы ослушаться меня.
— Думаю, ты уже знаешь ответ на этот вопрос, Аделайн.
— Знаю. Его семья тоже мертва.
Я не удивлен тому, что она знает. В конце концов, это стало общенациональной новостью. Тела исчезли бесследно, и теперь, когда образовался вакуум власти, началась небольшая война.
— Ты знаешь, к чему это привело, котик?
Я хихикаю над прозвищем. Я скоро исправлю эту ее маленькую дурную привычку.
— Это нажило мне несколько довольно хреновых врагов.
Моя улыбка исчезает. Я следил за друзьями Арча. Но, очевидно, я не следил достаточно пристально.
— Макс? — Думаю, да. Я слышала, что он прокладывает себе путь к вершине.
— Ага, — нахально говорит она, нажимая на кнопку «П».
— Хм, — хмыкаю я, мысленно перебирая все способы, которыми я собираюсь преподать урок Максу и его команде. Я надеялся, что они будут достаточно умны, чтобы оставить Адди в покое с ее исчезнувшими полицейскими отчетами. Она послушалась и не сообщила в полицию о руках. В ретроспективе у Макса не было причин преследовать Адди.
Это значит, что он должен был узнать о руках.
— И это все? Это все, что ты можешь сказать? Да? Из-за тебя за мной охотятся довольно опасные люди, понимаешь? Если я умру из-за твоей психопатической ревности…
— Позволь мне остановить тебя на этом, детка. Потому что ты, кажется, забыла, что не так давно у меня был пистолет в твоей киске. Ты думала, что научить тебя вести себя правильно — единственный урок, который я преподам? — Она затихает. — Если ты думаешь, что преступники из низших слоев общества страшнее меня, значит, я недостаточно ясно выразился, не так ли? В следующий раз, когда ты поставишь их выше меня, я отправлю их головы к твоему порогу.
Я выгибаю шею, вспышка гнева проходит теперь, когда Адди закрыла свой маленький хорошенький ротик. Она начинает учиться, но я надеюсь, что она никогда не перестанет говорить в ответ.
Мне нравится наказывать ее.
— Я даже не знаю, почему я с тобой разговариваю, — наконец заикаясь, произносит она. — Ты больной, ненормальный человек. И я уже написала на тебя еще одно заявление в полицию, придурок.
Ложь. Последнее заявление на меня она сделала в тот вечер, когда притворилась, что звонит, когда я стоял возле ее дома. Она пыталась меня отпугнуть, но как только я ей об этом сказал, она выполнила свою угрозу. Моя девочка не отступает перед вызовом.
Я вернулся к своей машине с напряженным членом и улыбкой на лице. Я тоже не отступаю.
Смех вырывается из моего горла прежде, чем я успеваю его остановить.
— Это смешно?
— Это сексуально. Но мы оба знаем, что это неправда.
Я удаляю их с тех пор, как она начала их делать и прислал парня, чтобы уничтожить все вещественные доказательства. Полицейские вспомнят, что ходили к ней домой, но когда они попытаются провести расследование — если они вообще оторвутся от своих задниц, то есть, им не на что будет опираться. В любом случае, дела о преследовании никогда не рассматриваются всерьез, поэтому так много женщин оказываются убитыми.
Она рычит и бросает трубку, а я не могу сдержать гребаный смех. Особенно когда я поднимаю трубку и вижу, как она топает своими милыми маленькими ножками по дому, бормоча про себя, вероятно, ругая себя за то, что вообще взяла трубку.
Веселье только начинается, маленькая мышка.