Стук колёс никак не прекращался. Лязганья металла раздавались эхом, били тяжёлым звуком по ушам даже после того, как он закрыл кабинное окно. Стефан ещё долго смотрел вслед быстро удаляющегося назад перрона. Никаких фигур и силуэтов не было видно, а зрение мылилось от нахлынувших на того слёз. Голова начала кружиться, мысли скрутились в один большой клубок. Испуганные и потерянные зеницы сильно зажмурились, не желая больше видеть ничего перед собой, ничего. Глаза даже слегка начало пощипывать, пока тот пытался взять себя в руки сквозь сильный страх, который пробирал аж до мелкой, пунктирной дрожи.
Успокоению сильно поспособствовало резкое открытие двери сзади него. Немец сразу же вдохнул в себя воздух, даже прошипел от неожиданности, не поворачиваясь, стал утирать накатившие эмоции рукавом прочь. Он даже не успел разглядеть того, кто был сзади, наружность человека, облик. Дирижёр как можно быстрее уселся на свою койку, делая вид, что он посматривает в окно. Таким нелепым образом он пытался скрыть чуть мокрые очи и всю печаль, что была у него на лице. Негоже мужчине даже хныкать.
Его сосед по купе вежливо поздоровался, позже начиная заниматься своими делами. Трей же тихо и как можно старательнее выговорил простое русское «здравствуйте», но из-за нервов эти слова прозвучали с явным акцентом, картаво и нелепо, после чего Стефан еле заметно стукнул себя по колену, как бы ругая за подобный промах. Язык, на котором он говорил здесь был прекрасен, так что он всеми силами пытался влиться в общую массу людей и соответствовать стандартам ровно с того момента, как начал учить русский.
Он хотел быть «идеалом». Во всём. Но сколько бы Трей не старался, в каком-то плане всегда оставался пробел: своя же трусость его подводила, причем абсолютно всегда. Именно из-за неё он не мог раскрыться большинству встречавшихся людей у него на жизненном пути. Он всегда боялся, что сделает что-то неправильно. Он боялся казаться напуганным, боялся казаться зажатым. Ошибся бы и выглядел бы глупо. А ещё того хуже - навредил бы себе и другим своей неумелостью и неопытностью в коммуникации. Выращенный под строгим гнётом отца, чужих решений, жестких рамок «престижа», в которые его загоняли хлёстким прутом, в отрешённости от общества, Стефан уже и не мог найти себя. Нет. Самим собой он бывал только в порыве чувств, когда взмахи палочки, яркая люстра, освещающая каждый уголочек зала, симфония музыки, которой он руководил, составляли огромную часть его души. Там. В месте, откуда он позорно сбежал, как самый последний трус, ведь не смог ослушаться отца. И единственный человек, с которым ему было в разы спокойнее, остался там же, смотря доверчивыми глазами уезжающему в безызвестную даль.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Натянутые струны
Romance"Мой дорогой враг, я должен ненавидеть тебя. Но ты ведь тоже человек. Искренний, добрый, я ведь знаю. Только не меняйся. Не меняйся, прошу." Великая война пришла так же неожиданно, как и горькая разлука двух душ, вынужденных встать по разные стороны...
