Белый щенок ищет хозяина В. П. Крапивин

Первое знакомство.Художник Вовка рисует с натуры

— Боря-а! Бори-и-ска!Слышишь? Нам повезло. Сейчас мы и познакомимся с главным героем повести. Борискина мать зачем-то зовет сына. Она открыла окно и с трётьего этажа своим певучим голосом взывает:— Борис! Ну, где ты, наконец?!А правда, где он? Ага, вот...Знакомство придется начинать не совсем обычно. На середине двора стоит коричневый "москвич". Из-под "москвича" торчат четыре ноги. Две ноги — в жёлтых туфлях сорок трётьего размера и узких синих штанах, две другие — в старых маленьких сандалиях и в разных царапинах. Особенно интересна одна царапина, украшающая левую ногу. Длинная, зигзагообразная, словно молния.После каждого крика нога с царапиной-молнией досадливо дрыгается. Значит, она принадлежит Борису. И, значит, Борис помогает шоферу.Ноги, конечно, не голова. Но и по ним судить о человеке можно.Царапины говорят о том, что человек презирает гладкие дороги. Левая сандалия с протёртой насквозь подошвой доказывает, что её хозяин любит скорость: ведь левой ногой толкаются, когда мчатся на самокате. На правой ноге обувь просит каши. Подошва оторвалась. Все знают, что сами подошвы отрываются редко. А вот если садануть как следует по мячу...— Бориска! Уголёк! Долго мне ждать?!Две ноги начинают выползать из-под машины. Появляются на солнце вымазанные автолом колени. Потом вельветовые штаны, загорелый живот и сбитая на грудь рубашка в красную и жёлтую клеточку.И вот он на ногах.Ты думал, что Бориска чёрный, как цыганенок? Ничего подобного. Волосы у него не светлые, но и не темные, а самые обыкновенные. А почему же тогда все зовут его Угольком? Может быть, из-за глаз? Они у Бориски и вправду словно блестящие угли. Но ведь ему девять лет. А когда человеку девять лет, кого интересуют его глаза? Просто фамилия такая у Бориски — Угольков. Потому и дали это прозвище. И Угольком его зовут гораздо чаще, чем настоящим именем.Он стоит посреди асфальтового двора, щурясь от солнца и прикусив нижнюю губу. Прикусил губу он от досады: так и не дали ему помочь дяде Саше до конца.— Уголёк! — закричала мама. — Появился, слава богу! Ну-ка скажи, куда ты дел ручку от мясорубки?— Хорошенькое дело, — обиделся он. — Я её и не видел.— А где верёвка для белья? Тоже не видел? Кто учил Вьюна через неё прыгать?— Это была другая верёвка! — крикнул Уголёк. — Маленькая! — Он не стал уточнять, что маленькая верёвка была проводом от электроутюга. — А про большую я не знаю...Певучесть окончательно исчезла в мамином голосе.— Вы посмотрите! Он ничего не знает!.. А кто Гурьяну Кириллычу пистоны в замок сунул, тоже не знаешь, да? А он почему-то знает!— Какие пистоны? — сказал Уголёк и стал разглядывать палец, который вылез из правой сандалии.— Вот приди домой! Узнаешь, какие! — рассердилась мама.Она обязательно сердилась, если не могла что-нибудь найти или если у неё что-нибудь не получалось. Тогда Угольку вспоминались все грехи, и ему попадало. Бывало даже, что не совсем справедливо попадало...От упоминания о пистонах вполне могло испортиться настроение. И оно уже начало портиться. Угольку не захотелось возвращаться под машину. Уголёк грустно задумался. Он вздохнул и повернул голову, чтобы почесать плечо о подбородок.И тогда он увидел Белого Щенка.В двадцати шагах от Уголька тянулся забор, опутанный вверху колючей проволокой. Его построил Курилыч, чтобы отгородить свои грядки, парники и малинник от шумного и опасного двора соседей. Новых досок он не нашёл, забор получился кривой и разношёрстный. И вот на сером и скучном заборе кто-то нарисовал мелом Щенка.Щенок был веселый. Он припадал на передние лапы, улыбался и тявкал. Правое ухо у Щенка торчало, как стрелка, а кончик левого загибался вниз.Уголёк подходил к забору медленно, широко раскрыв свои большие черные глаза. Будто оказалось перед ним невиданное чудо. Щенок смотрел на него с забора и улыбался, словно звал поиграть.— Ты как сюда попал? — спросил Уголёк. — Тебя кто нарисовал?Но собаки, нарисованные на заборе, не умеют разговаривать. Щенок улыбался и молчал. Уголёк тоже заулыбался и протянул к забору ладонь. Рука сама потянулась, словно хотела погладить Щенка. Но как погладишь, если под ладонью только шершавые доски...— Уголёк, здравствуй! А я на дачу еду.Бориска оторвал глаза от Щенка. Дядя Саша вылез из-под машины и теперь заталкивал в багажник огромный рыжий чемодан. Рядом стоял приятель Уголька Вовка Ларионов, Вовка-художник. Несмотря на жару, он был в длинных бархатных штанах и такой же куртке, похожей на колокол. Говорят, это обычный костюм художников. Сверху Вовку накрывала широченная войлочная шляпа, которую в прошлом году он привез из Сочи.Счастливо блестя круглыми очками, Вовка повторил:— Мы на дачу едем.Уголёк молчал. Подумаешь, на дачу едет! Какой интерес ехать на дачу в августе? И вообще, зачем дача, когда лес в двух шагах от дома, где живут Уголёк и Вовка.Уголёк снова глянул на забор.— Слушай, Вов, не знаешь, кто его нарисовал?— Щенка? Я, — сказал Вовка так спокойно, словно речь шла о какой-нибудь обыкновенной обезьяне или, скажем, крокодиле.— Ух, Вовка, — выдохнул Уголёк, — замирая от проснувшейся надежды. — Ты просто так рисовал, из головы, или срисовывал?— Я всегда рисую с натуры, — солидно сказал Вовка. — Утром я вышел подышать свежим воздухом. Ты, конечно, ешё дрыхнул... Я вышел, а он сидит. Потом стал какой-то щепкой играть, развеселился. У калитки, где лужа. Я посмотрел и набросал для разминки... Ничего?— А где он сейчас? Вовка! Где? — отчаянным голосом спросил Уголёк.— Ушел, — развел руками Вовка и снова между прочим кивнул на рисунок:— Ну как?— Ушел. Эх ты...Вовка, видя, что Уголёк воздерживается от оценки его произведения, надул губы.— Славная псина, — грустно сказал Уголёк. — Чья же она?— Может быть, ничья. Ведь без ошейника.— Правда! Вдруг ничья? Может, потерялась...Полыхнув нарядным цветастым платьем, к машине проплыла Вовкина мать.— Вовочка, мы едем.— Ну, пока, — сказал Вовка-художник.— Ты не знаешь, как его звать? — глупо спросил Уголёк у захлопнувшейся дверцы.Машина выпустила синий дымок и укатила со двора.