Праздник, который всегда с тобой

В кафе «Купол» с Пасхиным

Вечер был чудесный, я весь день напряженно работал и теперь вышел из нашей квартиры над лесопилкой, прошел через двор, мимо штабелей досок и бревен, захлопнул за собой калитку, перешел улицу, вошел в заднюю дверь булочной, где так вкусно пахло свежеиспеченным хлебом, и вышел на бульвар Монпарнас. В булочной горел свет, смеркалось, и я пошел по темнеющей улице и задержался на открытой террасе ресторана «Тулузский негр», где наши салфетки в красную и белую клетку, продетые в деревянные кольца, лежали на специальном столике. Я прочитал лиловое меню, отпечатанное на мимеографе, и увидел, что plat du jour было cassoulet. И уже от одного этого мне захотелось есть.
Хозяин ресторана, господин Лавинь, спросил, как мне работалось, и я ответил, что очень хорошо. Он сказал, что видел, как я писал на террасе «Клозери-де-Лила» рано утром, но не заговорил со мной, потому что я был поглощен работой.
- У вас был вид человека, заблудившегося в тропическом лесу, - сказал он.
- Когда я работаю, я как слепой кабан.
- Но разве вы были не в тропическом лесу, мосье?
- В зарослях, - ответил я.
Я пошел дальше по улице, заглядывая в витрины и радуясь весеннему вечеру и идущим навстречу людям. В трех самых больших кафе сидели люди, которых я знал в лицо, и другие, с которыми я был знаком. Но вечером, когда зажигались огни, вокруг всегда было множество гораздо более симпатичных и совсем незнакомых мне людей, которые торопливо шли мимо в поисках места, где можно было бы выпить вдвоем, поужинать вдвоем, а потом любить друг друга. Люди в больших кафе, возможно, занимаются тем же, а возможно, они сидят и пьют, разговаривают и любят только для того, чтобы их видели другие. Люди, которые мне нравились и с которыми я не был знаком, ходили в большие кафе, потому что там можно было затеряться, и на них никто не обращал внимания, и они могли побыть вдвоем. К тому же в те дни цены в больших кафе были дешевые, там подавали хорошее пиво и аперитивы стоили недорого - их цена была четко обозначена на блюдечках.
В тот вечер мне приходили в голову такие вот здравые, но не слишком оригинальные мысли, и я чувствовал себя чрезвычайно добродетельным, потому что весь день хорошо и много работал, хоть и отчаянно хотелось поехать на скачки. Но в то время я не мог позволить себе посещать скачки, несмотря на то что при старании всегда можно было кое-что выиграть. Тогда еще не применялась ни проверка слюны, ни другие методы, с помощью которых выявляют искусственно возбужденных лошадей, и допинг применялся чрезвычайно широко. Но рассчитывать шансы лошадей, получивших стимулирующие средства, определять их состояние еще в загоне и ставить последние деньги, полагаясь на наблюдения, граничащие с интуицией, - все это едва ли может продвинуть молодого человека, имеющего жену и ребенка, в его занятиях литературой, которые требуют всех его сил и всего времени.
С точки зрения любых норм мы по-прежнему были очень бедны, и я все еще, чтобы немного сэкономить, говорил жене, что приглашен на обед, а потом два часа гулял в Люксембургском саду и, вернувшись, рассказывал ей, как великолепен был обед. Если не обедать, когда тебе двадцать пять и ты сложен, как тяжеловес, голод становится нестерпимым. Но голод обостряет восприятие, и я заметил, что многие люди, о которых я писал, имели волчий аппетит, любили хорошо поесть и в подавляющем большинстве всегда были не прочь выпить.
В ресторане «Тулузский негр» мы пили хороший кагор, заказывали четверть бутылки, полбутылки, а то и целый графин и обычно на одну треть разбавляли вино водой. Дома, над лесопилкой, у нас было корсиканское вино, отличавшееся большой крепостью и низкой ценой. Это было подлинно корсиканское вино, и даже если его разбавить водой наполовину, оно все же оставалось вином. В Париже в то время можно было неплохо жить на гроши, а периодически не обедая и совсем не покупая новой одежды, можно было иной раз и побаловать себя.
Из «Селекта» я сразу ушел, как только увидел там Гарольда Стирнса, который наверняка заговорил бы о лошадях, а от этих животных я только что с чистой совестью и легким сердцем решил отречься навсегда. Исполненный в тот вечер сознания своей праведности, я прошел мимо всего набора завсегдатаев «Ротонды» и, презрев порок и стадный инстинкт, перешел на другую сторону бульвара, где было кафе «Купол». В «Куполе» тоже было полно, но там сидели люди, которые хорошо поработали.
Там сидели натурщицы, которые хорошо поработали, и художники, которые работали до наступления темноты, и писатели, которые закончили дневной труд себе на горе или на радость, и пьяницы, и всякие любопытные личности - некоторых я знал, а другие были просто так, реквизитом.
Я прошел через зал и подсел к Пасхину, с которым были две сестры-натурщицы. Пасхин помахал мне, когда я еще стоял на тротуаре улицы Деламбра, размышляя, зайти выпить или нет. Пасхин был очень хороший художник, и он был пьян - целеустремленно и привычно пьян, но при этом сохранял полную ясность мысли. Обе натурщицы были молодые и хорошенькие. Одна - смуглая брюнетка, маленькая, прекрасно сложенная, обманчиво-хрупкая и порочная. Другая - ребячливая и глупая, но очень красивая недолговечной детской красотой. Ее фигура уступала фигуре сестры - она была какая-то очень худая, как, впрочем, и все той весной.
- Добрая сестра и злая сестра, - сказал Пасхин. - У меня есть деньги. Что будешь пить?
- Une demi-blonde24 - сказал я официанту.
- Выпей виски. У меня есть деньги.
- Я люблю пиво.
- Если бы ты действительно любил пиво, ты бы сидел у Липпа. Ты, наверно, работал.
- Да.
- Двигается?
- Как будто.
- Прекрасно. Я рад. И тебе пока еще
ничего не надоело?
- Нет.
- Сколько тебе лет?
- Двадцать пять.
- Хочешь переспать с ней? - Он посмотрел на темноволосую сестру и улыбнулся. - Ей это будет полезно.
- Наверно, с нее на сегодня хватит и вас.
Она улыбнулась мне, приоткрыв губы.
- Он распутник, - сказала она, - но очень милый.
- Ты можешь пойти с ней в студию.
- Нельзя ли без свинства? - сказала светловолосая сестра.
- А тебя кто спрашивает? - отрезал Пасхин.
- Никто. Захотела и сказала.
- Будем чувствовать себя свободно, - сказал Пасхин. - Серьезный молодой писатель, и доброжелательный мудрый старый художник, и две молодые красивые девушки, у которых впереди вся жизнь.
Так мы и сидели, и девушки прихлебывали из своих рюмок, Пасхин выпил еще один коньяк с содовой, а я пил пиво, но никто не чувствовал себя свободно, кроме Пасхина. Брюнетка то и дело меняла позу, выставляя себя напоказ, поворачивалась в профиль так, чтобы свет подчеркивал линии ее лица, и показывала мне обтянутую черным свитером грудь. Ее коротко подстриженные волосы были черные и гладкие, как у восточных женщин.
- Ты целый день позировала, - сказал ей Пасхин. - Тебе непременно надо демонстрировать этот свитер здесь, в кафе?
- Мне так нравится, - сказала она.
- Ты похожа на яванскую куклу, - сказал он.
- Не глазами, - сказала она. - Это не так просто.
- Ты похожа на бедную, совращенную poupee25.
- Может быть, - сказала она. - Но зато живую. А о тебе этого не скажешь.
- Ну, это мы еще увидим.
- Прекрасно, - сказала она. - Я люблю доказательства.
- Тебе их было недостаточно сегодня?
Ах, это, - сказала она и подставила лицо последним отблескам вечернего света. - Тебя просто взбудоражила работа. Он влюблен в свои холсты, - сказала она мне. - Вечно какая-нибудь грязь.
- Ты хочешь, чтобы я писал тебя, платил тебе, спал с тобой, чтобы у меня была ясная голова и чтобы я еще был влюблен в тебя, - сказал Пасхин. -Ах ты, бедная куколка.
- Я вам нравлюсь, мосье, не правда ли? - спросила она.
- Очень.
- Но вы слишком большой, - сказала она огорченно.
- В постели все одного роста.
- Неправда, - сказала ее сестра. - И мне надоел этот разговор.
- Послушай, - сказал Пасхин. - Если ты считаешь, что я влюблен в холсты, завтра я нарисую тебя акварелью.
- Когда мы будем ужинать? - спросила ее сестра. - И где?
- Вы с нами поужинаете? - спросила брюнетка.
- Нет. Я иду ужинать со своей legitime26. - Тогда жен называли так. А теперь говорят: моя reguliere27.
- Вы обязательно должны идти?
- И должен и хочу.
- Ну, тогда иди, - сказал Пасхин. - Да смотри не влюбись в машинку.
- В таком случае я стану писать карандашом.
- Завтра акварель, - объявил он. - Ну ладно, дети мои, я выпью еще рюмочку, и пойдем ужинать, куда вы захотите.
- К «Викингу», - сказала брюнетка.
- Именно, - поддержала ее сестра.
- Ладно, - согласился Пасхин. - Спокойной ночи, jeune homme28. Приятных снов.
- И вам того же.
- Они не дают мне спать, - сказал он. - Я никогда не сплю.
- Усните сегодня.
- После «Викинга»? - Он ухмыльнулся, сдвинув шляпу на затылок. Он был больше похож на гуляку с Бродвея девяностых годов, чем на замечательного художника. И позже, когда он повесился, я любил вспоминать его таким, каким он был в тот вечер в «Куполе». Говорят, что во всех нас заложены ростки того, что мы когда-нибудь сделаем в жизни, но мне всегда казалось, что у тех, кто умеет шутить, ростки эти прикрыты лучшей почвой и более щедро удобрены.