Праздник, который всегда с тобой

Проблема телосложения

Много позже, уже после того, как Зельда перенесла свое первое так называемое нервное расстройство, мы как-то оказались одновременно в Париже, и Скотт пригласил меня пообедать с ним в ресторане Мишо на углу улицы Жакоб и улицы Святых Отцов. Он сказал, что ему надо спросить меня о чем-то очень важном, о том, что для него важнее всего на свете, и что я должен ответить ему честно. Я сказал, что постараюсь. Когда он просил меня сделать ему что-нибудь честно, а это не легко было сделать, и я пытался выполнить его просьбу, то, что я говорил, сердило его, причем чаще всего уже потом, когда у него было время поразмыслить над моими словами. Он был бы рад их уничтожить, а иногда и меня вместе с ними. За обедом он пил вино, но оно на него не подействовало, так как перед обедом он ничего не выпил. Мы говорили о нашей работе и о разных людях, и он спрашивал меня о тех, кого мы давно не встречали. Я знал, что он пишет что-то хорошее и по многим причинам работа у него не ладится, но говорить он хотел со мной не об этом. Я все ждал, когда же он перейдет к тому, о чем я должен сказать ему правду, но он коснулся этой темы только в самом конце, словно это был деловой обед. Наконец, когда мы ели вишневый торт и допивали последний графин вина, он сказал: - Ты знаешь, я никогда не спал ни с кем, кроме Зельды.
- Нет, я этого не знал.
- Мне казалось, что я говорил тебе. - Нет. Ты говорил мне о многом, но не об этом.
- Вот про это я и хотел спросить тебя.
- Хорошо. Я слушаю.
- Зельда сказала, что я сложен так, что не могу сделать счастливой ни одну женщину, и первопричина ее болезни в этом. Она сказала, что все дело в моем телосложении. С тех пор как она мне это сказала, я не нахожу себе места и хочу знать правду.
-Пойдем в кабинет, сказал я.
-Куда?
- В туалет, сказал я. Мы вернулись в зал и сели за свой столик.
-Ты совершенно нормально сложен, сказал я.
-Абсолютно. И тебе не о чем беспокоиться. Просто, когда смотришь сверху, все уменьшается. Пойди в Лувр и погляди на статуи, а потом приди домой и посмотри на себя в зеркало.
- Эти статуи могут быть непропорциональны.
- Нет, они очень неплохи. Многих людей вполне удовлетворило бы такое телосложение.
- Но почему она так сказала?
- Для того чтобы сбить тебя с толку. Это древнейший в мире способ сбить человека с толку. Скотт, ты просил меня сказать тебе правду, и я мог бы сказать тебе значительно больше, но это правда, и остальное не важно. Можешь сходить к доктору.
- Не хочу. Я хотел, чтобы ты сказал мне честно.
- Теперь ты веришь мне?
- Не знаю, сказал он.
- Пошли в Лувр, сказал я.
Он совсем рядом, только перейти мост. Мы пошли в Лувр, и он посмотрел на статуи, но все еще сомневался.
- Одна девушка, сказал он, была очень мила со мной. Но после того, что сказала Зельда...
- Забудь о том, что сказала Зельда, посоветовал я. Зельда сумасшедшая. Ты абсолютно нормальный человек. Просто поверь в себя и сделай то, чего хочет эта девушка. Зельда просто погубит тебя.
- Ты ничего не знаешь о Зельде.
- Ну хорошо, сказал я. Остановимся на этом. Но ты пришел обедать для того, чтобы задать мне вопрос, и я попытался ответить тебе честно. Но он все еще сомневался.
- Хочешь, посмотрим картины,-- преложил я.
- Ты видел здесь что-нибудь, кроме Моны Лизы? У меня нет настроения смотреть картины, сказал он. Я обещал кое с кем встретиться в баре "Ритц". Много лет спустя в баре "Ритц", когда уже давно кончилась вторая мировая война, Жорж, который стал теперь старшим барменом, а в те дни, когда Скотт жил в Париже, был chasseur (1), спросил меня:
-А кем был этот мосье Фицджеральд, о котором все меня спрашивают?
- Разве вы не знали его?
- Нет. Я помню всех клиентов того времени. Но теперь меня спрашивают только о нем.
- И что вы отвечаете?
- Что-нибудь интересное, что им любопытно услышать. Но скажите, кем же он был?
- Это был американский писатель, который писал в начале двадцатых годов и позже и некоторое время жил в Париже и за границей.
- Но почему я его не помню? Он был хороший писатель?
- Он написал две очень хорошие книги и одну не закончил, но те, кто хорошо знает его творчество, говорят, что она была бы очень хорошей. Кроме того, он написал несколько хороших рассказов.
- Он часто бывал в нашем баре?
- Кажется, часто.
- Но вы не бывали у нас в начале двадцатых годов. Я знаю, что в те годы вы были бедны и жили в другом квартале.
- Когда у меня были деньги, я ходил в "Крийон".
- Я знаю и это. Я очень хорошо помню, когда мы познакомились.
- Я тоже.
- Странно, что я совсем его не помню,сказал Жорж.
- Все эти люди умерли.
- Однако людей не забывают, хоть они и умерли, и о нем меня все время спрашивают. Вы должны рассказать мне о нем что-нибудь для моих мемуаров.
- Хорошо.
- Я помню, как вы с бароном фон Бликсеном явились сюда однажды ночью... В каком это было году? Он улыбнулся.
- Он тоже умер.
- Да. Но его забыть нельзя. Вы понимаете, о чем я говорю?
- Его первая жена прекрасно писала, сказал я.
- Она написала, пожалуй, самую лучшую книгу об Африке, какую мне приходилось читать. Кроме книги сэра Сэмюэля Бейкера о притоках Нила в Абиссинии. Включите это в свои мемуары. Раз вы теперь интересуетесь писателями.
- Хорошо, сказал Жорж.
- Барон был человеком, которого нельзя забыть. А как называлась эта книга?
- "Вне Африки", сказал я. Бликсен очень гордился тем, как писала его первая жена. Но мы познакомились задолго до того, как она написала эту книгу.
- А мосье Фицджеральд, о котором меня все время спрашивают?
- Он бывал тут во времена Фрэнка.
- Тогда я был chasseur. Вы ведь знаете, что такое chasseur?
- Я собираюсь написать о нем в книге о первых годах жизни в Париже, которую буду писать. Я дал себе слово, что напишу ее.
- Прекрасно, сказал Жорж.
- Я опишу его таким, каким увидел впервые.
- Прекрасно, сказал Жорж. Раз он заходил сюда, я его вспомню. Люди все-таки не забываются.
- А туристы?
- Это совсем другое. Но вы говорите, что он ходил сюда очень часто.
- Часто для него.
- Вы напишите о нем, как вы его помните, и раз он ходил сюда, я его вспомню.
- Посмотрим, сказал я.

(1) Вышибала (франц.).