Джек Лондон. Морской волк

Глава тридцатая

Немудрено, что мы назвали наш остров Островом Усилий. Две неделитрудились мы над возведением хижины. Мод непременно хотела помогать мне, и ячуть не плакал, глядя на ее исцарапанные в кровь руки. Вместе с тем я не могне гордиться ею. Было поистине что-то героическое в том, как эта изнеженнаяженщина переносила столь тяжкие лишения и невзгоды и напрягала все своислабые силы, стараясь выполнять тяжелую работу. Она таскала камни, помогаямне строить хижину, и слушать не хотела, когда я молил ее предоставить этодело мне. Еле-еле удалось мне уговорить ее взять на себя более легкиеобязанности -- готовить пищу и собирать дрова и мох на зиму. Стены хижины росли довольно быстро, и все шло как по маслу, пока передомной не встал вопрос: из чего делать крышу? Без крыши и стены ни к чему! Унас, правда, были запасные весла, и они могли послужить стропилами, но чемих покрыть? Трава для этого не годилась, мох тоже, парус необходимо былосохранить для шлюпки, а брезент уже прохудился. -- Винтере пользовался шкурами моржей, -- заметил я. -- А у нас есть котики, -- подсказала Мод. И на следующий день началась охота. Стрелять я не умел -- пришлосьучиться. Однако, изведя тридцать патронов на трех котиков, я решил, что нашибоеприпасы иссякнут, прежде чем я постигну это искусство. К тому же я ужепотратил восемь патронов на разжигание костра, прежде чем догадалсясберегать огонь, прикрывая тлеющие угли сырым мхом. Теперь в ящикеоставалось не больше сотни патронов. -- Придется бить зверя дубинкой, -- заявил я, окончательно убедившись,что стрелок из меня не получится. Я слышал от охотников, что так делают. -- Как это можно! -- запротестовала Мод. -- Эти животные так красивы!Это же просто зверство. Стрелять еще куда ни шло... -- Нам нужна крыша, -- сурово возразил я. -- Зима уже на носу. Или мы,или они -- другого выбора нет. Жаль, конечно, что у нас мало патронов, но ядумаю, что от удара дубинкой они будут даже меньше страдать, чем от пуль. Иуж, конечно, бить их я пойду один. -- Вот в том-то и дело, -- взволнованно начала она и вдруг смутилась изамолчала. -- Конечно, -- сказал я, -- если вы предпочитаете... -- Ну, а чем я буду заниматься? -- спросила она мягко, что, как я зналпо опыту, означало настойчивость. -- Вы будете собирать дрова и варить обед, -- не раздумывая долго,отвечал я. Она покачала головой. -- Нет, вам нельзя идти одному, это слишком опасно. Знаю, знаю, --поспешно продолжала она, заметив, что я собираюсь возражать. -- Я слабаяженщина, пусть так. Но может статься, что именно моя маленькая помощь испасет вас от беды. -- Помощь? Ведь их надо бить дубинкой, -- напомнил я. -- Конечно, это будете делать вы. А я, верно, буду визжать иотворачиваться, как только... -- Как только появится опасность? -- пошутил я. -- Это уж позвольте мне решать самой, когда отворачиваться, а когданет, -- с величественным видом отрезала она. Разумеется, дело кончилось тем, что на следующее утро Мод отправиласьсо мной. Сев на весла, я привел шлюпку в соседнюю бухту. Вода вокруг наскишела котиками, и на берегу их были тысячи; они ревели так, что намприходилось кричать, чтобы услышать друг друга. -- Я знаю, что их бьют дубинками, -- сказал я, стараясь приободриться ис сомнением поглядывая на огромного самца, приподнявшегося на ластахпримерно в тридцати футах от берега и смотревшего прямо на меня. -- Весьвопрос в том, как это делается? -- Давайте лучше наберем для крыши травы, -- сказала Мод. Она была напугана не меньше меня, да и немудрено было испугаться,увидав вблизи эти сверкающие клыки и пасти, похожие на собачьи. -- А я всегда думал, что они боятся людей, -- заметил я. -- Впрочем, счего я взял, что они не боятся? -- добавил я, продолжая грести вдоль пляжа.-- Быть может, стоит мне только смело выйти на берег, как они обратятся вбегство и покажут такую прыть, что я еще, пожалуй, и не догоню их. И все ж я медлил. -- Мне рассказывали, как один человек забрел на гнездовье диких гусей,-- сказала Мод. -- Они заклевали его. -- Гуси? -- Да, гуси. Я слышала об этом от своего брата, когда была маленькой. -- Но я же знаю, что котиков бьют дубинками! -- настаивал я. -- А я думаю, что из травы крыша получится ничуть не хуже, -- сказалаМод. Сама того не желая, она только подзадорила меня. Не мог же я показатьсебя трусом. -- Была не была! -- воскликнул я и, табаня одним веслом, началпричаливать к берегу. Выпрыгнув из шлюпки, я смело пошел на гривастого секача, окруженногосвоими многочисленными самками. Я прихватил с собой обыкновенную дубинку,какою гребцы добивают раненых котиков, вытащенных из воды охотниками. Онабыла всего в полтора фута длиной, и я в своем неведении даже не подозревал,что при набегах на лежбища применяются дубинки длиною в четыре-пять футов.Самки расползались при моем приближении; расстояние между мной и секачом всеуменьшалось. Он сердито приподнялся на ластах. Я был от него уже футах вдвенадцати и продолжал идти вперед, ожидая, что он вот-вот пустится от менянаутек... Сделав еще несколько шагов, я испугался: а вдруг он не побежит? Ну чтож, тогда я стукну его дубинкой, -- решил я. Со страху я даже позабыл, чтомоя цель -- убить зверя, а не обратить его в бегство. Но в эту минуту онфыркнул, взревел и бросился на меня. Глаза его сверкали, пасть была широкоразинута, и в ней зловеще белели клыки. Без ложного стыда должен признаться,что в бегство обратился не он, а я. Он преследовал меня неуклюже, но весьмапроворно и был всего в двух шагах, когда я прыгнул в шлюпку. Я оттолкнулсяот берега веслом, но он успел вцепиться в него зубами. Крепкое деревохрустнуло и раскололось, как яичная скорлупа. Мы с Мод были ошеломлены. Асекач нырнул под шлюпку и принялся с силой трясти ее, ухватившись зубами закиль. -- Боже мой! -- вскричала Мод. -- Лучше вернемся. Я покачал головой. -- То, что делают другие, могу сделать и я, а я знаю наверное, чтокотиков бьют дубинками. Но секачей придется оставить в покое. -- Лучше бы вам их всех оставить в покое! -- сказала Мод. -- Только не вздумайте говорить: "Пожалуйста, прошу вас!" -- воскликнуля и, боюсь, довольно сердито. Она промолчала, но я понял, что мой тон задел ее. -- Простите! -- сказал или, вернее, прокричал я, чтобы покрыть стоявшийнад лежбищем рев. -- Если вы будете настаивать, мы, конечно, вернемся, но,честно говоря, я бы этого не хотел. -- Только не вздумайте говорить: "Вот что значит брать с собоюженщину!" -- сказала она с обворожительной лукавой улыбкой, и я понял, чтопрощен. Проплыв еще немного вдоль берега, чтобы собраться с духом, я сновапричалил и вышел из шлюпки. -- Будьте осторожны! -- крикнула мне вслед Мод. Я кивнул ей и предпринял фланговую атаку на ближайший гарем. Все шлохорошо, пока я, подобравшись к одной из самок, лежавшей в стороне, не сделалпопытку ударить ее по голове. Я промахнулся, а она зафыркала и проворнопоползла прочь. Я подбежал ближе, замахнулся вторично, но угодил не вголову, а в плечо. -- Берегитесь! -- услышал я отчаянный крик Мод. Увлеченный охотой, я не глядел по сторонам и, обернувшись, увидел, чтоменя атакует сам владыка гарема. Преследуемый по пятам, я снова бросился кшлюпке. Но на этот раз Мод уже не предлагала мне отказаться от моей затеи. -- Я думаю, вам лучше не трогать гаремы, а заняться одинокими котиками,-- сказала она. -- Эти как-то безобиднее. Помнится, я даже где-то читала проэто. У доктора Джордана как будто. Это молодые самцы, недостаточновозмужавшие, чтобы иметь свои гаремы. Джордан, кажется, называет их"холостяками". Нужно только найти, где у них лежбище, и тогда... -- В вас, я вижу, пробудился охотничий инстинкт! -- рассмеялся я. Она мило вспыхнула. -- Я, так же как и вы, не люблю признавать себя побежденной, хотя мне иочень не по душе, что вы будете убивать этих красивых безобидных созданий. -- Красивых! -- усмехнулся я. -- Что-то я не заметил ничего красивого вэтих чудовищах, которые гнались за мной, оскалив клыки. -- Все зависит от точки зрения, -- рассмеялась она. -- Вам не хватаетперспективы. К наблюдаемому предмету не рекомендуется подходить слишкомблизко... -- Вот именно! -- воскликнул я. -- Что мне нужно -- так это дубинкуподлиннее. Кстати, можно воспользоваться сломанным веслом. -- Я припоминаю... -- сказала она. -- Капитан Ларсен рассказывал, какохотятся на лежбищах. Загоняют небольшую часть стада подальше от берега итам убивают. -- Ну, у меня нет особого желания загонять "небольшую часть стада", --возразил я. -- Есть еще "холостяки", -- сказала она. -- Они держатся особняком.Доктор Джордан говорит, что между гаремами остаются дорожки, и, пока"холостяки" не сходят с этих дорожек, повелители гаремов не трогают их. -- Вот как раз плывет один из них, -- указал я на молодого "холостяка",подплывавшего к берегу. -- Будем наблюдать за ним, и, если он выйдет изводы, я пойду следом. Котик выбрался на берег в свободном пространстве между двумя гаремами,повелители которых грозно заворчали, но не тронули его, и стал медленноудаляться, пробираясь по "дорожке". -- Ну попытаемся! -- бодро сказал я, выскакивая из шлюпки, но,признаюсь, сердце у меня ушло в пятки при мысли о том, что мне придетсяпройти сквозь все это громадное стадо. -- Не мешало бы закрепить шлюпку, -- сказала Мод. Она уже стояла на берегу рядом со мной, и я с изумлением посмотрел нанее. Она решительно кивнула. -- Ну да, я пойду с вами. Втащите шлюпку повыше на берег и вооружитеменя какой-нибудь дубинкой. -- Давайте лучше вернемся назад, -- уныло проговорил я. -- Обойдемся вконце концов и травой. -- Вы же знаете, что трава не годится, -- последовал ответ. -- Можетбыть, мне пойти вперед? Я пожал плечами, но в глубине души был восхищен ее смелостью и горд занее. Я дал ей сломанное весло, а сам взял другое. Не без страха двинулись мывперед. Мод испуганно вскрикнула, когда какая-то любопытная самка потянуласьносом к ее ноге, да и я не раз ускорял шаги по той же причине. Из обоихгаремов доносилось предостерегающее ворчание, но других признаковвраждебности мы не замечали. Это лежбище еще не видало охотников, и поэтомукотики здесь были не напуганы и довольно добродушны. В гуще стада шум стоял неимоверный. От него голова шла кругом. Яприостановился и ободряюще улыбнулся Мод. Мне удалось быстрее преодолетьсвою боязнь, она же все еще не могла побороть страха и, подойдя ко мнеближе, крикнула: -- Я боюсь, ужасно боюсь! А я не боялся. Мне еще было не по себе,однако мирное поведение котиков значительно умерило мою тревогу. Но Мод всядрожала. -- Я боюсь и не боюсь, -- лепетала она трясущимися губами. -- Это моежалкое тело боится, а не я. -- Ничего, ничего! -- ободрял я ее, инстинктивно обняв за плечи встремлении защитить. Никогда не забуду, какой прилив мужества я тогда ощутил. Изначальныеинстинкты заговорили во мне, и я почувствовал себя мужчиной, защитникомслабых, борющимся самцом. Но драгоценнее всего было сознание, что я защищаюлюбимое существо. Мод опиралась на меня, нежная и хрупкая, как цветок, идрожь ее утихала, а я чувствовал, как крепнут мои силы. Я готов былсразиться с самым свирепым самцом из стада, и если бы в ту минуту оннабросился на меня, я встретил бы его бестрепетно и наверняка одолел бы. -- Все в порядке, -- проговорила Мод, с благодарностью подняв на меняглаза. -- Пойдемте дальше! И сознание, что она почерпнула силы во мне и полагается на меня,наполнило мое сердце ликованием. Сквозь все наслоения цивилизации во мне всеотчетливее звучало что-то унаследованное от моих далеких и забытых предков,живших на заре человечества, бивших зверя и спавших под открытым небом. Аведь мне, пожалуй, следует благодарить за это Волка Ларсена, подумал я,пробираясь вместе с Мод по дорожке между гаремами. Углубившись на четверть мили от берега, мы дошли до лежбища"холостяков" -- молодых самцов с гладкой лоснящейся шерстью, -- которые водиночестве копили здесь силы в ожидании того дня, когда они с боем проложатсебе дорогу в ряды счастливцев. Теперь у меня все сразу пошло на лад. Можно было подумать, что я всюжизнь только тем и занимался, что бил котиков. Крича, угрожающе размахиваядубинкой и даже подталкивая ею более медлительных, я быстро отогнал всторону десятка два "холостяков". Когда какой-либо из них пытался прорватьсяназад к морю, я преграждал ему путь. Мод принимала в этом самое деятельноеучастие и помогала мне, крича и размахивая сломанным веслом. Я заметил,однако, что наиболее тщедушным и неповоротливым она позволяла ускользнуть.Но я видел также, что, когда какой-нибудь особенно воинственно настроенныйзверь делал попытку прорваться, глаза у нее вспыхивали и она ловко ударялаего дубинкой. -- А ведь это увлекает! -- воскликнула она, останавливаясь визнеможении, чтобы передохнуть. -- Но я, кажется, должна присесть. Пока она отдыхала, я отогнал маленькое стадо, в котором, помягкосердечию Мод, осталось около двенадцати голов, шагов на сто дальше.Когда она присоединилась ко мне, я уже кончил бой и начал свежевать туши.Час спустя, нагруженные шкурами, мы гордо шествовали назад по дорожке междугаремами и дважды еще спускались к морю, сгибаясь под тяжестью своей ноши,после чего я решил, что на крышу нам теперь шкур хватит. Я поднял парус,вывел шлюпку из бухты, лег на другой галс и ввел судно в нашу бухточку. -- Точно в родной дом возвращаемся! -- проговорила Мод, когда шлюпкаврезалась в берег. Ее слова взволновали меня -- они прозвучали так естественно и вместе стем интимно, -- и я сказал: -- А мне уже кажется, что я никогда и не жил другой жизнью. Мир книг икнижников припоминается мне сейчас так смутно, словно это был сон, а насамом деле я всю жизнь только и делал, что охотился и совершал набеги належбища зверей. И словно вы тоже всегда участвовали в этой жизни. Вы... -- ячуть не произнес: "моя жена, моя подруга", но вовремя спохватился изакончил: -- отлично переносите трудности. Но чуткое ухо Мод уловило фальшь в моем голосе. Она поняла, что я думало чем-то другом, и бросила на меня быстрый взгляд. -- Это не то. Вы хотели сказать... -- ...что американская миссис Мейнелл ведет жизнь дикарки, и притомдовольно успешно, -- непринужденно произнес я. -- О! -- протянула она, но я мог бы поклясться, что вид у нее былразочарованный. Слова эти -- "моя жена, моя подруга" -- звучали в моей душе весь день иеще много дней. Но никогда не звучали они так настойчиво, как в тот вечер,когда я, сидя у очага, наблюдал, как Мод снимает мох с углей, раздуваетогонь и готовит ужин. Верно, крепка была моя связь с моим первобытнымпредком, если эти древние слова, прозвучавшие впервые в глубине веков, такзахватили и взволновали меня. А они звучали во мне все громче и громче, и,засыпая, я повторял их про себя.