Посох и Шляпа

$$$$$

Рынок на Саторской площади, обширном замощенном пространстве за черными воротами Университета, был в самом разгаре. Говорят, в Анк-Морпорке продается все, кроме пива и женщин, которые просто берутся напрокат. И большую часть товаров можно найти на Саторском рынке, который с годами, прилавок за прилавком, разросся так, что последние ряды уткнулись в древние камни самого Университета. Университетские стены оказались очень удобным местом для расстановки рулонов ткани и полок с амулетами. Никто не заметил, как створки ворот отошли назад. Но из Университета хлынула тишина, которая мигом распространилась по шумной, забитой людьми площади, словно первые струйки свежей воды прибоя, просачивающиеся в затхлое болото. По правде говоря, это была вовсе не тишина, а могучий рев антишума. Тишина не есть противоположность звука, это просто его отсутствие. Но это был звук, лежащий по другую сторону тишины, анти-шум, и его призрачные децибелы заглушили рыночный гвалт, точно накинутый на площадь бархат. Люди дико оглядывались, раскрывая рты, словно золотые рыбки и почти с таким же успехом. Все головы повернулись в сторону ворот. Что-то еще исходило оттуда - помимо какофонии затишья. Ближайшие к пустому проему прилавки со скрипом поползли по мостовой, роняя по пути товары. Их владельцы метнулись в стороны, а прилавки врезались в следующий ряд и неумолимо поползли дальше, громоздясь друг на друга, пока не образовали широкую полосу чистого пространства, протянувшуюся до самого края площади. Ардроти Длиннопосох, Поставщик Пирожков, Полных Индивидуальности, высунулся из-за своего разгромленного лотка как раз вовремя, чтобы узреть появление волшебников. Он хорошо знал волшебников - или до сего момента ему казалось, что он их знает. Это были рассеянные старикашки, по-своему достаточно безобидные, в одеждах, напоминающих чехлы от старых диванов, всегда готовые купить любой из образчиков его продукции, цена на который была снижена по причине почтенного возраста или большей индивидуальности, чем та, с которой могла примириться осторожная домохозяйка. Но эти волшебники были для Ардроти чем-то новым. Они вступили на Саторскую площадь так, словно та им принадлежала. Из-под их каблуков вылетали крошечные голубые искры. И похоже, они каким-то образом стали выше ростом. Или, возможно, они так себя держали. Да, точно... В генах Ардроти была небольшая примесь магии, и сейчас, когда он наблюдал за тем, как волшебники шагают через площадь, она шепнула ему, что для его здоровья лучше будет сложить все ножи, специи и мясорубки в небольшой мешок и убраться с ним из города в течение ближайших десяти минут. Последний из группы волшебников отстал от коллег и высокомерно оглядел площадь. - Здесь раньше были фонтаны, - заметил он. - Вы, люди, ну-ка, прочь! Торговцы уставились друг на друга. Волшебники всегда говорили повелительным тоном, но в этом голосе прозвучала резкость, которую никто прежде не слышал. В нем проступали сжатые кулаки. Взгляд Ардроти метнулся вбок. Там, поднявшись, словно ангел мщения, над руинами своего прилавка с засахаренными морскими звездами и заливными мидиями, вытряхивая из бороды моллюсков и отплевываясь от уксуса, возвышался Мискин Кобл, который, по слухам, спокойно открывал устриц одной рукой. Годы, в течение которых он отрывал от скал раковины и сражался с гигантскими моллюсками в Анкской бухте, наделили его телосложением, обычно ассоциирующимся с тектоническими плитами. Он не столько вставал на ноги, сколько раздвигался вширь. Он протопал к волшебнику и указал дрожащим пальцем на остатки своего прилавка, где с полдюжины предприимчивых омаров решительно пытались вырваться на свободу. Вокруг его рта подергивались мускулы, похожие на разгневанных угрей. - Это ты сделал? - вопросил он. - С дороги, деревенщина! - хмыкнул волшебник. Эти три слова, по мнению Ардроти, мгновенно обеспечили волшебнику среднюю продолжительность жизни стеклянного барабана. - Ненавижу волшебников, - прорычал Кобл. - По-настоящему ненавижу. Так что я тебе сейчас врежу, понял? Он замахнулся, и его кулак полетел вперед. Волшебник приподнял бровь, вокруг продавца моллюсков вспыхнуло желтое пламя, послышался звук, напоминающий треск разрывающегося шелка, и Кобл исчез. Остались только сапоги. Они одиноко стояли на мостовой, и из них сочились тонкие струйки дыма. Никто не знает, почему, вне зависимости от мощности взрыва, на месте человека всегда остаются дымящиеся сапоги. Похоже, это одна из постоянных и необъяснимых вещей. Внимательно наблюдавшему Ардроти показалось, что волшебник сам потрясен не меньше толпы, но маг прекрасно справился со своим волнением и, взмахнув посохом, изрек: - Пусть это послужит хорошим уроком. Никто не смеет поднять руку на волшебника, понятно? Отныне здесь многое изменится. Да, что тебе? Последнее относилось к Ардроти, который попытался незаметно проскользнуть мимо. Торговец быстро порылся на своем лотке с товаром. - Я просто гадал, не пожелает ли ваша честь купить один из этих прекрасных пирожков, - торопливо проговорил он. - Полных питатель... - Смотри внимательно, продавец пирогов, - сказал волшебник. Он вытянул руку, сделал пальцами странное движение и достал из воздуха пирог. Этот пирог был пышным, золотисто-коричневым и с великолепной корочкой. Ардроти хватило одного взгляда, чтобы понять, что пирог до краев наполнен первосортной постной свининой, а обширными пустотами под тестом, заполненными чудесным свежим воздухом и являющихся основным источником прибыли, здесь даже не пахнет. Это был один из тех пирогов, которыми мечтают стать поросята, когда вырастут. У Ардроти упало сердце. Его разорение плавало перед ним в воздухе, увенчанное тающим во рту пирогом. - Хочешь попробовать? - спросил волшебник. - Там, откуда он взялся, таких еще полно. - Откуда бы он ни взялся, - пробормотал Ардроти. Он посмотрел на лицо волшебника и в безумном блеске этих глаз увидел, как мир переворачивается с ног на голову. Он отвернулся, признавая поражение, и направился к ближайшим городским воротам. "Мало им людей убивать, - горько думал он, - они еще и средств к существованию нас лишают." Ведро воды выплеснулось на лицо Ринсвинда, вырвав его из жуткого сна, в котором сотня женщин в масках пытались подравнять ему прическу при помощи палашей. Причем, стрижка была и так короткой, дальше некуда. Некоторые люди, увидев подобный кошмар, отнесут его на счет страха перед кастрацией, но подсознание Ринсвинда сразу узнало "смертельный-страх-того-что-тебя-пошинкуют-на-мельчайшие-кусочки". Оно узнавало этот страх с первого взгляда, поскольку сталкивалось с ним постоянно. Ринсвинд сел. - С тобой все в порядке? - с беспокойством спросила Канина. Ринсвинд обвел глазами загроможденную палубу и осторожно ответил: - Необязательно. Одетых в черное работорговцев поблизости не наблюдалось - по крайней мере, в вертикальном положении. Зато вокруг толпились члены команды, причем все держались на почтительном расстоянии от Канины. Только капитан стоял относительно близко, и на его лице играла бессмысленная ухмылка. - Они уплыли, - сообщила Канина. - Забрали все, что могли, и уплыли. - Сволочи, - вставил капитан. - Но гребут быстро! Он звонко шлепнул Канину по плечу. Девушка поморщилась, а он добавил: - Для женщины она дерется просто здорово. Да! Ринсвинд неуверенно поднялся на ноги. Корабль бодро скользил по волнам в сторону далекого размытого пятна на горизонте, которое, должно быть, являлось пупземельным побережьем Клатча. Ринсвинд остался цел и невредим. Он слегка приободрился. Капитан дружески кивнул им обоим и торопливо удалился, чтобы отдать команды, имеющие отношение к парусам, канатам и прочим корабельным штукам. Канина уселась на Сундук, который, похоже, ничуть не возражал. - Он так благодарен нам, что пообещал довезти до самого Аль Хали, - поведала она. - Я думал, мы об этом и договаривались, - удивился Ринсвинд. - Я же сам видел, как ты передавала ему деньги... - Да, но он все равно намеревался захватить нас и, добравшись до Клатча, продать меня там как рабыню. - Что? А как же я? - возмутился Ринсвинд, но тут же фыркнул: - Ну разумеется, на мне одежды волшебника, он бы не осмелился... - Гм. Вообще-то, он сказал, что тебя ему пришлось бы отдать даром, - призналась Канина, сосредоточенно ковыряя воображаемую заусеницу на крышке Сундука. - Даром? - Да. Гм. Типа: к каждой проданной наложнице прилагается один волшебник бесплатно. Гм. - А прилагать нас друг к другу обязательно? Канина посмотрела на него долгим, пристальным взглядом и, когда Ринсвинд так и не улыбнулся, со вздохом спросила: - Почему вы, волшебники, так нервничаете в обществе женщин? Такая клевета заставила Ринсвинда возмутиться. - Нет, мне это нравится! - возопил он. - Да будет тебе известно... послушай, как бы там ни было, дело в том, что вообще я отлично лажу с женщинами, меня выводят из равновесия только женщины с мечами. - Он какое-то время обдумывал свои слова, а потом добавил: - Если уж на то пошло, меня выводит из равновесия любой человек с любым мечом. Канина продолжала усердно ковырять заусеницу. Сундук удовлетворенно скрипнул. - Я знаю кое-что еще, что точно выведет тебя из равновесия, - пробормотала она. - Гм-м? - Шляпа пропала. - Что?! - Я ничего не могла поделать, они похватали все, что можно... - Пираты смылись вместе со шляпой? - Не смей говорить со мной таким тоном! Я в это время не дрыхла без задних ног... Ринсвинд лихорадочно замахал руками. - Нет-нет, не заводись, я не говорил никаким таким тоном... Я просто должен все обдумать... - Капитан сказал, что пираты, возможно, направятся в Аль Хали, - услышал он слова Канины. - Там есть одно местечко, где собирается преступный элемент, и мы сможем... - Не понимаю, почему мы должны что-то предпринимать, - перебил ее Ринсвинд. - Шляпа хотела держаться подальше от Университета, а я не думаю, что эти работорговцы когда-либо заглянут в Анк-Морпорк, чтобы опрокинуть стакан-другой шерри. - Ты позволишь им удрать с ней? - искренне изумилась Канина. - Что ж, кто-то должен это сделать. И я смотрю на происходящее следующим образом: почему бы этим человеком не стать мне? - Но ты сказал, что это символ волшебства! То, к чему стремятся все волшебники! Ты не можешь бросить ее на произвол судьбы! - Может, поспорим? Ринсвинд откинулся на поручни. Он испытывал странное удивление. Он что-то решил. Это было его решение. Оно принадлежало ему. Никто не заставлял его принимать это решение. Иногда ему казалось, что вся его жизнь состоит из неприятностей, в которые он попадает из-за абсолютно посторонних людей. Но на этот раз он принял решение, и дело с концом. Мир спасет кто-нибудь другой, а Ринсвинд пожелает ему удачи. Он принял решение. Его брови нахмурились. Почему он не испытывает никакой радости? "Потому что это неверное решение, идиот". "Прекрасно, - подумал он, - только голосов в башке мне не хватало. Убирайся вон." "Но мое место здесь." "Ты хочешь сказать, что ты - это я?" "Твоя совесть." "О-о." "Ты не можешь допустить, чтобы шляпу уничтожили. Это символ..." "Да ладно, знаю..." "...Символ магии, подчиняющейся Закону. Магии под контролем человечества. Ты же не хочешь вернуться в темную япоху..." "Чего?" "Япоху..." "Я хотел сказать эпоху?" "Точно. Эпоху. Вернуться на эпоху назад, во времена, когда правила сырая магия. Каждый день вся структура реальности сотрясалась до основания. Могу тебе сообщить, это было довольно жутко." "А откуда я об этом знаю?" "Расовая память." "О Создатель! И у меня она есть?" "Ну-у, частично." "Но почему опять я?" "В душе тебе известно, что ты - настоящий волшебник. Слово "Волшебник" выгравировано в твоем сердце." - Да, но вся беда в том, что я постоянно встречаю людей, которые требуют доказательств этому, - с несчастным видом объяснил Ринсвинд. - Что ты сказал? - переспросила Канина. Ринсвинд посмотрел на расплывчатое пятно на горизонте и вздохнул. - Да так, сам с собой разговариваю... Кардинг критически оглядел шляпу, обошел вокруг стола, взглянул на нее под другим углом и наконец изрек: - Неплохо. Откуда октарины? - Это просто очень хорошие анкские камни, - пояснил Лузган. - Но ты-то попался... Шляпа получилась роскошной. Лузган даже был вынужден признать, что выглядит она намного красивее настоящей. Старая шляпа аркканцлера имела довольно потрепанный вид; вышитые на ней золотой нитью узоры потускнели и вытерлись. Дубликат значительно отличался в лучшую сторону. В нем чувствовался стиль. - Особенно мне нравятся кружева, - заметил Кардинг. - Я с ней черт знает сколько возился. - А почему ты не прибег к магии? Кардинг пошевелил пальцами и схватил появившийся в воздухе высокий запотевший бокал, в котором под бумажным зонтиком и кусочками фруктов плескался какой-то тягучий и дорогой коктейль. - Она не сработала, - ответил Лузган. - Не получилось, гм, сделать все как следует. Почему-то. Пришлось каждую блестку пришивать вручную. Он взял коробку со шляпой в руки. Кардинг кашлянул в свой бокал. - Не убирай ее пока, - попросил он, забирая у Лузгана коробку. - Мне всегда хотелось примерить эту... Он повернулся к большому зеркалу, висящему у казначея на стене, и почтительно опустил шляпу на довольно засаленные волосы. Это был конец первого дня чудовства, и волшебникам удалось изменить все, кроме самих себя. Но нельзя сказать, что они не пробовали измениться - потихоньку, когда думали, что никто на них не смотрит. Даже Лузган предпринял такую попытку в уединении своего кабинета. Он умудрился стать на двадцать лет моложе, с торсом, на котором можно колоть камни, но стоило ему перестать концентрироваться на своей фигуре, как она сразу обмякла и не самым приятным образом вернулась к старому, знакомому обличью и возрасту. Во внешности есть нечто упругое. Чем дальше вы отбрасываете ее от себя, тем быстрее она возвращается. И тем сильнее бьет. Железные шары с шипами, палаши и большие тяжелые палки с вбитыми в них гвоздями считаются весьма страшным оружием, но они ничто по сравнению с двадцатью годами, которые внезапно обрушиваются на ваш затылок. Это потому, что чудовство не действует на вещи, которые по сути являются магическими. Тем не менее, волшебники все-таки внесли в свой облик ряд важных изменений. Мантия Кардинга, к примеру, превратилась в образчик подавляющей безвкусицы из кружев и шелка. Волшебник стал похож на большой кусок красного желе, задрапированный вязаными салфетками. - А она мне идет, что скажешь? - поинтересовался Кардинг и поправил поля шляпы, придав ей неуместно залихватский вид. Лузган ничего не ответил. Он смотрел в окно. Кое-что действительно изменилось в лучшую сторону. День прошел в трудах. Старые каменные стены исчезли. Теперь на их месте стояла довольно симпатичная ограда, за которой сверкал город - поэма из белого мрамора с красной черепицей. Река Анк перестала выглядеть забитой илом сточной канавой, которую Лузган знавал с детства, но обернулась поблескивающей, прозрачной, как стекло, лентой, где - о, очаровательный штрих! - в чистой, словно талый снег, воде {Жители Анк-Морпорка всегда утверждали, что вода в их реке немыслимо чистая Вода, прошедшая через такое количество человеческих почек, рассуждали они, просто обязана быть чистейшей на свете.} плавали, разевая рты, толстые карпы. С воздуха Анк-Морпорк, должно быть, выглядел ослепляюще. Он сиял. Тысячелетиями копившиеся отходы были сметены прочь. Этот вид вызывал у Лузгана странную неловкость. Казначей чувствовал себя не на месте, как будто примерил новую одежду, от которой чешется все тело. Конечно, на нем и в самом деле была новая одежда и от нее действительно чесалось тело, но причина крылась не в этом. Новый мир был очень даже славным, таким, каким ему следовало быть, и все же, все же... "Чего ж мне все-таки хочется? - подумал Лузган. - Изменить окружающую действительность или просто устроить ее более подходящим образом?" - Я говорю, тебе не кажется, что она была словно на меня сшита? - повторил Кардинг. Лузган повернулся. Его лицо ничего не выражало. - Гм? - Шляпа, приятель. - О-о. Гм. Очень... идет. Кардинг со вздохом снял вычурный головной убор, осторожно уложил его обратно в коробку и произнес: - Нужно нести. Он уже интересовался на ее счет. - Меня по-прежнему мучает вопрос: куда же подевалась настоящая шляпа? - заметил Лузган. - Никуда не девалась. Вот она, - твердо заявил Кардинг, постучав по крышке коробки. - Я имею в виду, гм, настоящую. - Это и есть настоящая. - Я хотел сказать... - Это Шляпа Аркканцлера, - тщательно выговаривая слова, провозгласил Кардинг. - Тебе бы следовало это знать, ведь это ты ее сшил. - Да, но... - обречено начал казначей. - В конце концов, ты же не станешь заниматься подделками? - Да нет.. - Это просто шляпа. Она - то, что думают о ней люди. Люди видят, что ее носит аркканцлер, и считают, что это подлинная шляпа. В некотором смысле, она и есть подлинная. Вещи определяются родом своих занятий. И люди, естественно, тоже. Фундаментальные основы волшебства, вот что это такое. - Кардинг сделал драматическую паузу и вложил коробку со шляпой в руки Лузгана. - Можно сказать, "когито эргот шляппо". Лузган изучал древние языки и теперь постарался показать себя с наилучшей стороны. - "Я мыслю, следовательно, я шляпа"? - догадался он. - Что-что? - поднял бровь Кардинг. Они начали спускаться по ступенькам к новому воплощению Главного зала. - "Я счел себя безумной шляпой"? - предположил Лузган. - Заткнись, а? Над городом все еще висела дымка, и в лучах заходящего солнца серебряная с золотом завеса тумана приобрела цвет крови. Койн сидел на табурете, положив посох себе на колени.. Лузгану пришло в голову, что он еще ни разу не видел мальчишку без этого посоха. Странно. Большинство волшебников держат свой посох под кроватью или вешают его над камином. Лузгану не нравился этот посох. Он был черным, но не потому, что таков был его цвет, а скорее потому, что посох выглядел подвижной щелью, открывающей путь в другие, очень неприятные измерения. У посоха не было глаз, но, тем не менее, Лузгану казалось, что палка смотрит на него так, будто ей ведомы его сокровеннейшие помыслы, о которых он сам даже понятия не имеет. Несколько дюжин самых старших волшебников толпились вокруг табурета и с благоговением таращились на пол. Лузган вытянул шею, чтобы посмотреть, что там такое, и увидел... Плоский мир. Диск плавал в лужице черной ночи, каким-то образом вставленной прямо в плиты, и Лузган вдруг ощутил ужасающую уверенность в том, что это действительно Плоский мир, а не какое-нибудь его изображение или проекция. Там были разводы облаков и все такое прочее. Казначей видел заиндевевшие пустоши Пупземелья, Противовесный Континент, Круглое море, Краепад, все крошечное и окрашенное в пастельные цвета, но самое что ни на есть настоящее... Кто-то что-то говорил ему. - Гм? - откликнулся он, и внезапное падение метафорической температуры рывком вернуло его к реальности. Он с ужасом осознал, что Койн только что обратился к нему с каким-то замечанием. - Что ты сказал? - заизвинялся он. - Просто этот мир... такой красивый... - Наш Лузган - эстет, - объявил Койн, и у парочки волшебников, которые знали это слово, вырвался короткий смешок. - Но что касается мира, то его можно улучшить. Я сказал, что повсюду, куда ни посмотри, мы видим жестокость, бесчеловечность и жадность. А это говорит о том, что миром управляют очень плохо. Лузган почувствовал, что на него обратились взгляды двух дюжин пар глаз. - Гм, - отозвался он. - Ну, человеческую природу не изменишь... В зале воцарилась мертвая тишина. Лузган внезапно засомневался. - Или изменишь? - уточнил он. - Поживем - увидим, - заявил Кардинг. - Но если мы изменим мир, то человеческая природа тоже изменится. Правда, братья? - У нас есть город, - сказал один из волшебников. - Я лично создал замок... - Мы правим городом, но кто правит миром? - вопросил Кардинг. - В нем насчитывается с тысячу мелких королей, императоров и вождей. - Ни один из которых даже читать не умеет, - вставил какой-то волшебник. - Патриций умел читать, - возразил Лузган. - Он умел листать страницы, - парировал Кардинг. - А кстати, что случилось с той ящерицей? Ладно, неважно. Суть в том, что миром должны править мудрецы и философы. Его надо направлять. Мы потратили столетия на междоусобные раздоры, но все вместе... кто знает, что мы можем сделать, если объединимся? - Сегодня - город, завтра - весь мир, - выкрикнул кто-то из задних рядов. Кардинг кивнул. - Завтра - весь мир, а.... - Он произвел быстрые подсчеты. - А в пятницу - вся вселенная! "Таким образом, к выходным мы освободимся", - подвел итог Лузган. Он вспомнил о коробке, которую держал в руках, и протянул ее Койну. Но Кардинг быстро заступил ему дорогу, плавным движением выхватил у него коробку и размашистым жестом преподнес мальчику. - Шляпа аркканцлера, - объявил он. - Мы считаем, она твоя по праву. Койн принял подношение. Лузган впервые заметил, что на его лице отразилась неуверенность. - А разве формальной церемонии не будет? - спросил мальчик. Кардинг кашлянул. - Я... э-э, нет, - ответил он. - Нет, не думаю. - Он глянул на других старших волшебников, и те покачали головами. - Нет. У нас ее никогда не было. Не считая банкета, разумеется. Э-э. Видишь ли, это ведь не коронация: аркканцлер, понимаешь ли, он возглавляет братство волшебников, он, - под золотистым взглядом голос Кардинга постепенно затихал, - он, понимаешь... он... первый... среди... равных... Посох зловеще зашевелился и, повернувшись, нацелился в его сторону. Кардинг торопливо отступил. Койн, похоже, снова прислушался к какому-то внутреннему голосу. - Нет, - произнес он наконец, и, когда заговорил опять, его голос приобрел тот объем и гулкость, которых, если вы не волшебник, вам удастся добиться только при помощи большого количества очень дорогой звуковоспроизводящей аппаратуры. - Церемония состоится. Церемония должна состояться, люди должны знать, что волшебники правят миром, но пройдет она не здесь. Я сам выберу место. И все волшебники, что когда-либо проходили через эти ворота, будут присутствовать на ней, понятно? - Некоторые из них живут довольно далеко, - осторожно заметил Кардинг. - Дорога отнимет время, так что... - Они волшебники! - выкрикнул Койн. - И могут оказаться здесь в мгновение ока! Я дал им такую власть! Кроме того, - его голос понизился и вновь принял нормальное звучание, - с Университетом покончено. Он не был домом для магии, он был ее тюрьмой. Я построю нам другой дом. Он вынул шляпу из коробки и улыбнулся ей. Лузган и Кардинг затаили дыхание. - Но... Они оглянулись. Это заговорил Хакардли, хранитель Закона. Волшебник в изумлении то открывал, то закрывал рот. Койн повернулся и приподнял одну бровь. - Но ты, надеюсь, не станешь закрывать Университет? - дрожащим голосом осведомился старый волшебник. - Он нам больше не нужен, - заявил Койн. - Это обиталище пыли и старых книг. Мы оставили его позади. Не так ли... братья? Собравшиеся ответили дружным невнятным бормотанием. Им было трудно представить себе жизнь без древних камней. Ну, хотя, если подумать, пыли здесь, конечно, много, да и книги довольно старые... - В конце концов... братья... кто из вас заходил в последние несколько дней в эту вашу темную библиотеку? Магия теперь внутри вас, а не заточена между крышками переплетов. Разве вас это не радует? Есть ли здесь кто-нибудь, кто за прошедшие двадцать четыре часа не сотворил больше чудес, настоящих чудес, чем за всю предыдущую жизнь? Есть ли здесь кто-нибудь, кто в глубине своей души искренне со мной не согласен? Лузган содрогнулся. В самой глубине его души пробудился другой, внутренний Лузган, который теперь рвался наружу, высказаться. Это был Лузган, который ощутил внезапную тоску по тем спокойным дням, когда магия была кроткой и смирной, шлепала по Университету в старых тапочках, всегда находила время выпить стаканчик шерри, не была похожа на раскаленный меч, пронзающий мозг, и, самое главное, не убивала людей. Лузган с ужасом почувствовал, что его голосовые связки напряглись, как струна, и приготовились выразить несогласие. Посох пытался найти его. Лузган чувствовал, как он его ищет. Посох испарит его, совсем как бедного старину Биллиаса. Лузган крепко сжал зубы, но это не помогло. Его грудь набрала воздуха. Зубы скрипнули. Беспокойно топчущийся на месте Кардинг наступил ему на ногу. Лузган завопил. - Извини, - бросил Кардинг. - Что-то случилось, Лузган? - поинтересовался Койн. Лузган, внезапно ощутив себя свободным, с наслаждением прыгал на одной ноге. По мере того как его ступню охватывала мучительная боль, по телу распространялась волна облегчения, и он был необычайно благодарен, что семнадцать стоунов кардинговой массы избрали пальцы именно его ноги, чтобы обрушиться на них всей своей тяжестью. Его вопль разбил сковывающие волшебников цепи. Койн вздохнул и поднялся со своего табурета. - Хороший выдался денек, - сообщил он. Было два часа утра. По улицам Анк-Мор-порка в полном одиночестве змеились струйки речного тумана. Волшебники не одобряли людей, которые шляются по улицам после полуночи, так что никто и не шлялся. Вместо этого все спали беспокойным зачарованным сном. На Площади Разбитых Лун, где некогда торговали таинственными удовольствиями, где в освещенных факелами и занавешенных лавках припозднившийся гуляка мог купить все что угодно - от тарелки заливных угрей до венерической болезни, - на этой площади клубился туман, и оседающая влага капала в промозглую пустоту. Лавки исчезли. Их сменили сверкающий мрамор и статуя, изображающая какого-то духа и окруженная ярко освещенными фонтанами. Глухой плеск фонтанов был единственным звуком, разрушающим холестерин молчания, который сжимал в своих тисках сердце города. Тишина царила и в темном массивном здании Незримого Университета. Если не считать... Лузган крался по утопающим в тени коридорам, словно двуногий паук, перебегая - или, по крайней мере, быстро хромая, - от колонн к дверным проемам, пока не достиг мрачных дверей библиотеки. Здесь он нервно вгляделся в окружающую темноту и после некоторого колебания тихо, очень тихо постучал. От тяжелой деревянной двери исходила тишина. Но в отличие от той тишины, которая держала в плену остальной город, это была внимательная, настороженная тишина. Это была неподвижность спящей кошки, которая только что открыла один глаз. Почувствовав, что терпение на пределе, Лузган опустился на четвереньки и попытался заглянуть под дверь. Приблизив рот к пыльной, дышащей сквозняком щели под самой нижней петлей, он прошептал: - Эй! Гм. Ты меня слышишь? Он был уверен, что вдалеке, в темноте, что-то шевельнулось. Казначей предпринял еще одну попытку, с каждым ударом хаотически бьющегося сердца перескакивая от ужаса к надежде и обратно. - Слышь? Это я, гм. Лузган. Помнишь? Ты не мог бы поговорить со мной, пожалуйста? Возможно, там, внутри, две больших кожистых ступни мягко крались из дальнего угла к двери, а может, это просто поскрипывали нервы Лузгана. Он попытался сглотнуть, избавляясь от сухости в горле, и рискнул позвать еще раз: - Слышь, все хорошо, но только, слышь, библиотеку хотят закрыть! Тишина стала громче. Спящая кошка навострила ухо. - То, что происходит, совершенно неправильно! - признался казначей и тут же зажал рот рукой, ужаснувшись чудовищности собственных слов. - У-ук? Это был наислабейший из всех возможных звуков, похожий на тараканью отрыжку. Лузган, внезапно приободрившись, плотнее прижал губы к щели. - Патриций там, с тобой? - У-ук. - А его маленький песик? - У-ук. - О-о. Хорошо. Лузган разлегся в уютно обволакивающей его ночи и забарабанил пальцами по холодному полу. - А меня, гм, пустить не хочешь? - осмелился попросить он. - У-ук! Лузган скорчил в темноте гримасу. - Ну хорошо, ты не мог бы, гм, впустить меня хотя бы на пару минут? Нам нужно срочно обсудить кое-что как мужчине с мужчиной. - Э-эк. - То есть с обезьяной. - У-ук. - Слушай, может, тогда ты выйдешь? - У-ук. Лузган вздохнул. - Вся эта показная преданность очень хороша, но ты там загнешься с голоду. - У-ук у-ук. - Другой вход? - У-ук. - О, пусть будет по-твоему. Лузган снова вздохнул. Как ни странно, после этого разговора он почувствовал себя лучше. Остальные обитатели Университета жили как во сне, тогда как библиотекарю только и нужны были - спелые фрукты, регулярное пополнение запаса каталожных карточек и возможность где-то раз в месяц перескакивать через ограду личного зверинца патриция {Почему-то ни у кого не хватало смелости спросить орангутана, что он там делает.}. Все это странным образом успокаивало Лузгана. - Значит, с бананами у тебя порядок? - осведомился Лузган после очередной паузы. - У-ук. - Никого не впускай, хорошо? Гм. Я думаю, это ужасно важно. - У-ук. - Прекрасно. Лузган поднялся на ноги, отряхнул колени, после чего приблизил рот к замочной скважине и добавил: - И никому не доверяй. - У-ук. В библиотеке стояла полутьма - сомкнутые ряды магических книг испускали слабое октариновое сияние, вызванное утечкой чудотворной энергии в мощном оккультном поле. Этого сияния было достаточно, чтобы освещать груду полок, который была забаррикадирована дверь. Бывший патриций сидел в банке на столе библиотекаря. Сам библиотекарь, завернувшись в одеяло, сгорбился в кресле и держал на коленях Вафлза. Время от времени библиотекарь съедал банан. Лузган между тем хромал по гулким коридорам Университета обратно в свою спальню, где ему ничего не угрожало. Но поскольку его уши нервно ловили в воздухе малейший звук, он сразу услышал - на самом пределе восприятия - далекие всхлипы. Несколько необычный звук для Университета. Поздней ночью в выстланных коврами коридорах крыла, предназначенного для старших волшебников, можно было услышать разные звуки - например, храп, тихое позвяки-вание бокалов, немелодичное пение, изредка свист и шипение неудавшегося заклинания. Но тихий плач был здесь настолько в новинку, что Лузган неожиданно для себя самого свернул в коридор, ведущий к комнатам арк-канцлера. Дверь была распахнута настежь. Лузган сказал себе, что делать этого не стоит, напрягся, приготовившись уносить ноги, и заглянул внутрь. Ринсвинд не мог отвести глаз. - Что это? - прошептал он. - Думаю, какой-то храм, - ответила Канина. Ринсвинд стоял и смотрел вверх. Люди, заполняющие улочки Аль Хали, наталкивались на него и друг на друга, образуя нечто вроде человеческого броуновского движения. "Храм", -думал он. Храм был большим, внушительным, и архитектор использовал все известные приемы, чтобы сделать его еще больше и внушительнее, чем на самом деле, и показать всем, кто на него смотрит, что они очень мелкие, обыденные и у них нет такого количества куполов. Это было одно из тех зданий, которые выглядят именно так, как вы всю оставшуюся жизнь будете их вспоминать. Ринсвинд считал себя знатоком храмовой архитектуры, но местные фрески на огромных и действительно внушительных стенах совершенно не походили на религиозные. Во-первых, участники изображенных сцен получали удовольствие. Они почти наверняка получали удовольствие. Да, точно. Было бы удивительно, если бы они не получали удовольствия. - Они ведь не танцуют? - спросил Ринсвинд в отчаянной попытке не поверить собственным глазам. - Или, может, это какая-то акробатика? Канина взглянула вверх, щуря глаза от резкого, белого света солнца. - Не сказала бы, - задумчиво отозвалась она. Ринсвинд вдруг опомнился. - Не думаю, что ты, девушка, должна смотреть на подобные вещи, - строго заявил он. - А волшебникам, - улыбнувшись, сладким голосом парировала Канина, - это вообще запрещено. Предполагается, что они от такого слепнут. Ринсвинд снова поднял голову, готовый рискнуть, ну, может, одним глазом. "Этого следовало ожидать, - сказал он себе. - Они тут все темные и невежественные. Зарубежные страны - это, в общем, зарубежные страны. Они живут по-другому." Хотя в кое-каких областях, решил он, они живут очень даже похоже, только с несколько большей изобретательностью и, судя по всему, гораздо чаще. - Храмовые фрески Аль Хали известны по всему миру, - поведала Канина, продираясь сквозь толпу детей, которые не оставляли попыток продать Ринсвинду свои товары или познакомить его с симпатичными родственницами. - Что ж, по-моему, неудивительно, - согласился Ринсвинд. - Слушай, отвали, а? Нет, я не хочу это покупать, что бы это ни было. Нет, я не хочу с ней знакомиться. С ним тоже. И с этой тварью тоже, мерзкий ты мальчишка. А ну слезайте! Последний возглас относился к группе детишек, невозмутимо едущих верхом на Сундуке, который терпеливо топал следом за Ринсвиндом, не делая попыток стряхнуть незваных наездников. "Наверное, ему чего-то не хватает", - подумал Ринсвинд и немного оживился. - Как по-твоему, сколько на этом континенте людей? - поинтересовался он. - Не знаю, - не оборачиваясь, ответила Канина. - Миллион, наверное. - Будь у меня хоть капля благоразумия, меня бы здесь не было, - с чувством заявил Ринсвинд. Они провели в Аль Хали - в городе, который служил воротами к таинственному континенту Клатча, - уже несколько часов, и Ринсвинд начинал испытывать страдания. По его мнению, в приличном городе обязан присутствовать хотя бы небольшой туман, и люди должны жить в домах, а не проводить все свое время на улицах. Приличный город прекрасно обходится без песка и жары. А что касается ветра... У Анк-Морпорка был знаменитый запах, в котором чувствовалось столько индивидуальности, что даже самые крепкие люди плакали, впервые вдохнув его. Зато у Аль Хали был ветер, дующий из необозримых пространств пустынь и континентов, расположенных ближе к Краю. Это был мягкий ветерок, но дул он без остановки и в конце концов оказывал на гостей города такое же воздействие, какое терка для сыра оказывает на помидор. Через какое-то время вам начинало казаться, что он уже снял с вас всю кожу и скребет прямо по нервам. Чувствительным ноздрям Канины ветер нес ароматические послания из самого сердца континента. Сюда входили стужа пустынь, вонь от львиных стай, гниющего в джунглях компоста и кишечных газов антилоп гну. Ринсвинд, разумеется, не чувствовал ни одного из этих запахов. Приспособляемость - чудесная вещь, и большинство морпоркцев оказались бы в затруднительном положении, если бы их попросили унюхать горящий матрас с расстояния двух шагов. - Куда дальше? - спросил он. - Надеюсь, туда, где нет ветра? - Мой отец бывал в Хали, когда разыскивал Потерянный Город И, - отозвалась Канина. - И я, кажется, припоминаю, что он очень хвалил "сук". Это нечто вроде базара. - Полагаю, нам лучше пойти и поискать лавки с подержанными шляпами, - предложил Ринсвинд. - Потому что вся эта идея совершенно... - Я надеюсь, что на нас нападут. Это кажется мне самым разумным планом. Мой отец говорил, что очень немногим из тех чужестранцев, кто входил на сук, удавалось выйти обратно. По его словам, там сшиваются такие типы, которым человека убить - раз плюнуть. Ринсвинд должным образом обдумал эту информацию. - Ну-ка, изложи-ка мне это еще раз, а? - попросил он. - После того как ты сказала, что на нас должны напасть, у меня вроде как в ушах зазвенело. - Мы же сами хотим встретиться с преступным элементом... - Не так уж и хотим, - ответил Ринсвинд. - Я бы выбрал другую формулировку. - И как бы ты сказал? - Э-э, думаю, выражение "не хотим" достаточно точно отражает общую мысль. - Но ты же сам согласился, что мы должны найти шляпу! - Но не погибнуть в процессе ее поиска, - обреченно возразил Ринсвинд. - Вряд ли это принесет пользу. Во всяком случае, мне. - Мой отец всегда утверждал, что смерть - не более чем сон, - заметила Канина. - Ага, шляпа поведала мне то же самое, - подтвердил Ринсвинд, сворачивая следом за девушкой в узкую, заполненную народом улочку между белыми мазаными стенами. - Но, на мой взгляд, после этого "сна" проснуться утром будет несколько трудновато. - Послушай, - попыталась вразумить его Канина, - это не так уж и рискованно. Ты же со мной. - Да, а ты так и нарываешься на неприятности, - обвиняюще заявил Ринсвинд. Канина увлекла его в тенистый переулок. Свита из юных предпринимателей не отставала. - Это работает старушка носследственность. - Заткнись и постарайся выглядеть как жертва, ладно? - Уж это я могу, - согласился Ринсвинд, отбиваясь от одного особо настырного члена малолетней Торговой палаты. - У меня было полно практики. В последний раз говорю, дрянной ребенок, я никого не хочу покупать! Ринсвинд мрачно взглянул на окружающие стены. По крайней мере, здесь не было этих будоражащих картинок, но горячий ветер попрежнему гнал клубы пыли. А Ринсвинду осточертело смотреть на песок. Сейчас он больше всего нуждался в паре кружечек холодного пива, холодной ванне и смене одежды. Хотя вряд ли он почувствовал бы себя лучше, но хотя бы получил удовольствие от того, что чувствует себя ужасно. Впрочем, здесь, наверное, и пиво-то не продают. Забавно, но в холодных городах, таких как Анк-Морпорк, самый популярный напиток - пиво, вызывающее ощущение прохлады, а вот в местах, подобных этому, где небо - как раскаленная печка с открытой дверцей, люди утоляют жажду крошечными порциями тягучей жидкости, от которой в горле разгорается настоящий пожар. И архитектура совершенно не такая как надо. В местных храмах стояли статуи, которые, в общем, были просто неуместными. В этом городе не место настоящим волшебникам. Разумеется, здесь присутствует какой-то доморощенный эквивалент, чародеи или нечто в том же духе, но порядочной магией это не назовешь... Канина шагала впереди, что-то напевая себе под нос. "А она тебе очень даже нравится. Я-то вижу", - раздался в голове у Ринсвинда какой-то голос. "О черт, - подумал Ринсвинд, - это, случайное, не моя совесть опять прорезалась? " "Это твое вожделение. Тут довольно душно, не правда ли? Ты так и не навел порядок с тех пор, как я в последний раз сюда заглядывало." "Слушай, проваливай, а? Я волшебник! Волшебники руководствуются велением головы, а не сердца!" "А за меня голосуют твои железы, которые утверждают, что твой мозг остался в гордом одиночестве." "Да? Но тогда ему принадлежит решающий голос." "Ха! Это ты так думаешь. Кстати, твое сердце не имеет к происходящему никакого отношения. Это просто мускульный орган, который обеспечивает циркуляцию крови. Попробуй взглянуть на ситуацию следующим образом - девушка тебе нравится, да? " "Ну-у..." Ринсвинд поколебался. "Да, - подумал он, - э-э..." "Она довольно интересная собеседница. Приятный голос?" "Ну, конечно..." "Тебе хотелось бы почаще бывать в ее обществе? " "Ну..." Ринсвинд с некоторым удивлением осознал, что да, хотелось бы. Не то чтобы он был совсем непривычен к женской компании, просто ему всегда казалось, что от женщин следует ждать одних неприятностей. К тому же всем известно, что женский пол плохо влияет на магические способности. Хотя Ринсвинд был вынужден признать, что конкретно его магические способности, будучи примерно такими же, как у резинового молотка, с самого начала выглядели довольно сомнительно. "Тогда тебе нечего терять, правда? " - угодливо подбросило мысль его вожделение. И именно в этот момент Ринсвинд осознал, что в окружающей его действительности не хватает чего-то очень важного. Ему потребовалось какое-то время, чтобы понять, чего именно. Вот уже несколько минут никто не пытался что-нибудь ему продать. В Аль Хали, наверное, это означало, что ты мертв. Они с Сундуком и Каниной остались одни в длинном, тенистом переулке. С некоторого расстояния доносился шум городской суеты, но в непосредственной близости от того места, где они находились, не было ничего, кроме выжидающей тишины. - Они убежали, - заметила Канина. - Значит, на нас сейчас нападут? - Возможно. За нами по крышам следуют трое мужчин. Ринсвинд, сощурившись, взглянул вверх, и примерно в этот же миг трое человек, облаченных в развевающиеся черные одежды, легко спрыгнули в переулок, преграждая дорогу. Оглянувшись, волшебник увидел, как еще двое вынырнули из-за угла. Все пятеро держали в руках длинные сабли, и, хотя нижняя половина их лиц была скрыта повязками, сомнений быть не могло - все вновь прибывшие почти наверняка зловеще ухмылялись. Ринсвинд постучал по крышке Сундука и предложил: - Фас. Сундук какое-то мгновение стоял как вкопанный, затем развернулся, подошел к Канине и уселся рядом с ней. У него был слегка самодовольный и несколько смущенный вид. - Ах ты... - рявкнул волшебник и дал ему пинка ногой. - Чемодан вшивый. Придвинувшись поближе к девушке, которая с задумчивым видом оглядывала окрестности, Ринсвинд спросил: - Ну и что теперь? Предложишь им по-быстрому сделать химзавивку? Незнакомцы осторожно приблизились. Ринсвинд заметил, что все их внимание сосредоточено исключительно на Канине. - У меня нет оружия, - сообщила она. - А что случилось с твоим знаменитым гребнем? - Оставила на судне. - У тебя что, вообще ничего нет? Канина слегка переменила положение, чтобы держать в поле зрения как можно больше разбойников. - Ну, есть пара шпилек для волос, - уголком рта сообщила она. - Они на что-нибудь годятся? - Не знаю. Никогда не пробовала. - Это из-за тебя мы оказались в такой ситуации! - Расслабься. Я думаю, они просто возьмут нас в плен. - О, тебе хорошо говорить. На тебя на этой неделе не установлена специальная скидка. Сундук, который не совсем понимал, что происходит, пару раз щелкнул крышкой. Один из незнакомцев осторожно вытянул вперед саблю и ткнул Ринсвинда в поясницу. - Видишь, они хотят куда-то нас отвести, - сказала Канина, но вдруг заскрежетала зубами. - О нет! - Что теперь? - Я не могу! - Чего не можешь? Канина обхватила голову руками. - Не могу позволить себе сдаться без борьбы! Я слышу, как тысяча моих предков-варваров обвиняет меня в предательстве! - с жаром прошептала она. - А ты попробуй не сдаваться. - Нет, правда. Это не займет и минуты. В воздухе внезапно что-то мелькнуло, и ближайший незнакомец, издавая булькающие звуки, небольшим бесформенным комком рухнул на землю. Затем локти Канины отлетели назад и врезались в животы тех, кто подкрадывался сзади. Ее левая рука, отскочив, пронеслась мимо уха Ринсвинда со звуком, напоминающим треск рвущегося щелка, и повалила человека, стоящего за спиной волшебника. Пятый разбойник попытался спастись бегством, но был сбит с ног подсечкой и, падая, сильно ударился головой о стену. Канина скатилась с него и села, тяжело дыша. Ее глаза оживленно блестели. - Мне не нравится в этом признаваться, но теперь я чувствую себя гораздо лучше, - заявила она. - Хотя только что предала благородные парикмахерские традиции. О-о. - Ага, - мрачно подтвердил Ринсвинд, - а я все думал, когда же ты их заметишь. Канина обвела глазами шеренгу лучников, появившихся у противоположной стены. На их лицах застыло то флегматичное, бесстрастное выражение, которое присуще людям, уже получившим деньги за будущую работу и не особенно возражающим против того, что эта работа требует кого-то убивать. - Пора пускать в ход шпильки, - констатировал Ринсвинд. Канина не шелохнулась. - Мой отец всегда говорил, что на людей, до зубов вооруженных эффективным метательным оружием, бесполезно идти в лобовую атаку, - объяснила она. Ринсвинд, который был знаком с Коэновой манерой выражаться, посмотрел на нее с недоверием. - Ну, вообще-то он говорил, - добавила Канина, - "никогда не пинай в зад дикобраза." Лузган не представлял себе, как переживет завтрак. Он спрашивал себя, не стоит ли ему переговорить с Кардингом, но у него возникло леденящее ощущение, что старый волшебник не станет его слушать и, в любом случае, не поверит ему. По правде говоря. Лузган сам не поверил бы себе... Хотя нет, поверил бы. Ему никогда не забыть увиденного, хотя он намеревался приложить к этому все усилия. В эти дни одна из проблем жизни в Университете заключалась в том, что то здание, в котором вы засыпали, могло превратиться в совсем другое, когда вы просыпались. Комнаты взяли себе привычку меняться и перемещаться - следствие беспорядочно распространяющейся магии. Она накапливалась в коврах, заряжая волшебников до такой степени, что пожать кому-нибудь руку означало почти наверняка превратить его во что-нибудь. Накопившийся запас магии уже превышал магическую вместимость Университета. И если не принять меры, то вскоре даже простолюдины смогут пользоваться магией. Леденящая мысль, но в голове Лузгана кипело уже столько леденящих мыслей, что ее можно было использовать в качестве кубка для льда, и казначей не собирался тратить время на еще одну проблему. Однако обыкновенная география домашнего пространства была не единственной трудностью. Напор чудотворной энергии оказывал влияние даже на пищу. Тот плов, который вы поднимали вилкой с тарелки, к тому времени, как попадал к вам в рот, вполне мог превратиться во что-то другое. В удачных случаях оно могло оказаться несъедобным. В самых неудачных оно оказывалось съедобным, но не тем, что было бы приятно съесть, а тем более, проглотить недожеванным. Лузган нашел Койна в помещении, которое вчера поздно вечером было кладовой для половых щеток. Теперь кладовая стала значительно просторнее. Лузган даже не знал, с чем ее сравнить - поскольку никогда не слышал о самолетных ангарах, хотя редко в каком ангаре встретишь мраморные полы и кучу статуй. Пара щеток и небольшое помятое ведро, стоящие в темном уголке, выглядели здесь не к месту. Хотя раздавленные в лепешку столы в бывшем Главном зале выглядели еще непривычнее. Главный зал, благодаря бурным потокам магии, пронизывающим Университет, сжался до размеров предмета, который бы Лузган, если бы когда-нибудь видел подобную штуку, назвал телефонной будкой. Казначей с превеликой осторожностью пробрался в комнату и занял свое место в совете волшебников. Воздух казался маслянистым от растворенной в нем магии. Лузган создал себе кресло рядом с Кардингом и нагнулся к уху старого волшебника. - Ты не поверишь, но... - начал было он. - Тише! - прошипел Кардинг. - Это поразительно! Койн сидел на табурете в центре круга. Одна рука лежала на посохе, другая была вытянута и держала что-то маленькое, белое и похожее на яйцо. Оно было странно нечетким. Это было что-то огромное и находящееся страшно далеко. А мальчишка запросто держал эту штуку в руке. - Что он делает? - шепотом спросил Лузган. - Сам толком не знаю, - пробормотал в ответ Кардинг. - Насколько мы можем понять, он создает для волшебников новый дом. Вокруг размытого яйцеобразного предмета, словно отблески далекой грозы, мелькали зиг заги разноцветного света. Сияние освещало Койна снизу, придавая лицу мальчика вид маски. - Не понимаю, как мы все там поместимся, - отозвался казначей. - Кардинг, прошлой ночью я видел... - Все, - сказал Койн. Он поднял яйцо, которое время от времени вспыхивало внутренним огнем и выстреливало крошечными белыми протуберанцами. "Оно не только очень далеко, - подумал Лузган, - оно еще и чрезвычайно тяжелое". Тяжесть здесь теряла свое значение и выворачивалась наизнанку, создавая странное царство противоположностей, где свинец - невесомый вакуум. Лузган снова схватил Кардинга за рукав. - Кардинг, слушай, это очень важно. Когда я заглянул в... - Я тебя серьезно прошу - прекрати. - Но посох, его посох, он не... Койн поднялся на ноги и направил посох на стену, в которой немедленно появилась дверь. Дернув за ручку, он отворил ее и шагнул через порог, предоставив волшебникам трусцой кинуться следом. Мальчик пересек садик аркканцлера (стайка волшебников тянулась за ним, как хвост - за кометой) и, не останавливаясь, дошел до берега Анка. Здесь росло несколько дряхлых ив, а река текла - или, по крайней мере, двигалась, - огибая петлей небольшой, кишащий тритонами лужок, известный под оптимистичным названием "Услада Волшебников". Летними вечерами, когда ветер дул в сторону реки, здесь было приятно прогуляться после ужина. Над городом по-прежнему висела теплая серебристая дымка. Койн преодолел мокрую траву и, остановившись в центре лужка, подбросил яйцо в воздух. Оно описало полую дугу и с чавкающим звуком шлепнулось на землю. - Отойдите подальше, - повернулся к подоспевшим волшебникам Койн. - И приготовьтесь удирать. Он направил октироновый посох в сторону наполовину ушедшего в грязь яйца. Из кончика посоха вылетела октариновая молния и, ударив в яйцо, заставила его взорваться дождем искр, оставивших после себя синее и пурпурное свечение. На мгновение воцарилась тишина. Дюжина волшебников выжидающе рассматривала яйцо. Налетевший ветерок совершенно нетаинственно встряхнул ивы. И больше ничего. - Э-э... - подал голос Лузган. Вот тогда земля содрогнулась в первый раз. С деревьев упали несколько листьев, и вдали, перепугавшись, сорвалась с поверхности воды какая-то птица. Звук начался с низкого стона, который скорее ощущался, чем слышался, словно ноги у всех внезапно превратились в уши. Деревья задрожали, их примеру последовала парочка волшебников. Грязь вокруг яйца запузырилась. И взорвалась. Земля сползла с него, словно лимонная кожура. Капли дымящейся грязи окропили волшебников, бросившихся искать укрытия под деревьями. Только Койн, Лузган и Кардинг остались наблюдать за тем, как на лугу поднимается сверкающее белое здание, с которого сыплются трава и комки земли. Позади рвались в небо другие башни; сквозь воздух прорастали контрфорсы, объединяя все в одно целое. Лузган заскулил, почувствовав, как почва уплывает из-под ног и заменяется плитками с серебряной искрой. Этот пол неумолимо устремился вверх, заставив казначея покачнуться, и вознес всю троицу высоко над деревьями. Крыши Университета промелькнули и остались далеко внизу. Анк-Морпорк раскинулся у них под ногами, как карта; река была плененной змеей, а равнины - туманным, смазанным пятном. У Лузгана заложило уши, но подъем продолжался - все выше и выше, в облака. Наконец, промокшие и замерзшие, они вырвались под обжигающие лучи солнца. Вокруг во всех направлениях простирался облачный покров. Рядом поднимались другие башни, ослепительно сверкающие в резком свете дня. Кардинг неуклюже опустился на колени, осторожно потрогал пол и подал Лузгану знак сделать то же самое. Лузган прикоснулся к поверхности, которая была куда более гладкой, чем камень. На ощупь она походила на теплый лед, а с виду - на слоновую кость. Она не была абсолютно прозрачной, но создавалось впечатление, что ей хотелось бы таковой стать. У Лузгана возникло отчетливое ощущение, что если он закроет глаза, то пол под ним вообще пропадет. Его взгляд встретился со взглядом Кардинга. - Не смотри на, гм, меня, - буркнул он. - Я тоже не знаю, что это такое. Оба волшебника взглянули на Койна. - Это магия, - пояснил мальчик. - Да, господин, но из чего это сделано? - спросил Кардинг. - Из магии. Из сырой магии. Затвердевшей. Свернувшейся. Обновляющейся с каждой секундой. Для постройки нового дома лучше материала не найдешь. Посох полыхнул огнем, рассеивая облака. Внизу появился Плоский мир, и отсюда, сверху, можно было увидеть, что он действительно представляет собой диск, приколотый к небесам при помощи стоящей в его центре горы Кори Челе-сти, на которой обитают боги. Волшебники узрели Круглое море, которое было настолько близко, что в него, наверное, можно было нырнуть прямо отсюда; заметили громадный, сплюснутый континент Клатч. Краепад, окружающий Край света, казался сверкающей дугой. - Он слишком большой, - пробормотал Лузган себе под нос. Мир, в котором жил казначей, простирался ненамного дальше ворот университета, и Лузган никогда не жаловался на его размеры. В таком мирке человек может чувствовать себя уютно. А вот где он точно не может чувствовать себя уютно, так это стоя в воздухе на высоте полумили от земли на чем-то, чего, некоторым фундаментальным образом, просто не существует. Эта мысль повергла его в шок. Он был волшебником, и он беспокоился насчет магии. Осторожно, бочком, он придвинулся к Кардингу. - Это не совсем то, чего я ожидал, - заметил старый волшебник. - Гм? - Отсюда, сверху, он кажется гораздо меньше... - Ну, не знаю. Послушай, я должен сказать тебе... - Посмотри-ка на Овцепики. Такое впечатление, можно протянуть руку и коснуться их. Они разглядывали отделенную от них двумя сотнями лиг величественную горную гряду, сверкающую, белую и холодную. Ходили слухи, что если путешествовать в сторону Пупа через потаенные долины Овцепиков, то в промерзших землях под самой Кори Челести можно обнаружить тайное царство Ледяных Великанов, которые были заточены там после последней великой битвы с богами. В те дни горы были островками в огромном море льда, и лед до сих пор правил в Овцепиках. - Что ты сказал, Кардинг? - улыбнулся сияющей золотом улыбкой Койн. - Воздух здесь очень чистый, господин. И горы кажутся такими близкими, маленькими. Я сказал, что почти могу дотронуться до них. Койн махнул ему, приказывая молчать, и, вытянув худенькую руку, традиционным жестом закатал рукав, показывая, что никаких фокусов здесь нет. Сделав ладонью зачерпывающее движение, он повернулся к волшебникам, сжимая в пальцах то, что несомненно было пригоршней снега. Двое волшебников в потрясенном молчании смотрели, как снег тает и капает на пол. Койн расхохотался. - Вам так трудно в это поверить? - спросил он. - Хотите, я достану вам жемчужин с краевого побережья Крулла или из песков Великого Нефа? Было ваше старое волшебство хотя бы вполовину таким же могущественным? Лузгану показалось, что в голосе мальчика зазвучали металлические нотки. Койн напряженно всматривался в их лица. Наконец Кардинг вздохнул и вполне спокойно ответил: - Нет. Всю свою жизнь я искал магию, а нашел лишь разноцветные огни, простенькие фокусы и старые, высохшие книги. Волшебство ничего не сделало для мира. - А если я скажу тебе, что собираюсь распустить ордена и закрыть Университет? Хотя, разумеется, мои старшие советники займут подобающее положение. Костяшки пальцев Кардинга побелели, но он лишь пожал плечами. - Тут мало что можно сказать, - отозвался старый волшебник. - Какой толк от свечи в полдень? Койн повернулся к Лузгану. Посох тоже. Филигранные резные узоры холодно смотрели на казначея. Один из них, у самого набалдашника, неприятно смахивал на глаз. - Что-то ты молчалив, Лузган. Или ты со мной не согласен? "Нет. В этом мире однажды уже жило чудовство, и Диск поменял его на волшебство. Волшебство - магия для людей, а не для богов. Чудовство - не для нас. С ним что-то не так, и мы забыли, что именно. Мне нравилось волшебство. Оно не переворачивало мир вверх дном. Оно ему соответствовало. Было правильным. Волшебник - вот кем я хотел бы быть." Он посмотрел себе под ноги и прошептал: - Согласен. - Вот и ладненько, - удовлетворенно кивнул Койн и, подойдя к краю башни, взглянул на расстеленную далеко внизу карту улиц Анк-Морпорка. Башня Искусства поднималась едва на десятую долю этого расстояния. - Думаю, - произнес он, - церемонию мы проведем на следующей неделе, в полнолуние. - Э-э. Полнолуние случится только через три недели, - подсказал Кардинг. - На следующей неделе, - повторил Койн. - Если я говорю, что луна будет полной, значит, так тому и быть. Он какое-то мгновение продолжал смотреть на здания модели Университета, а затем ткнул вниз пальцем. - Что это? Кардинг вытянул шею. - Э-э. Библиотека. Да. Это библиотека. Э-э. Наступила давящая тишина. Кардинг почувствовал, что от него ждут продолжения. Что угодно, только не эта тишина... - Ну, знаешь, мы храним там книги. Девяносто тысяч томов, если не ошибаюсь. А, Лузган? - Что? О-о. Да. Около девяноста тысяч. Койн оперся на посох и устремил взгляд на библиотеку. - Сожгите их, - приказал он. - Все до единого. Полночь важно шагала по коридорам Незримого Университета, а Лузган с гораздо меньшей самоуверенностью осторожно крался к бесстрастным дверям библиотеки. Он постучал, и этот стук отдался в пустом здании настолько громким эхом, что волшебнику пришлось прислониться к стене и подождать, пока его сердце немного успокоится. Через какое-то время он услышал, будто кто-то двигает тяжелую мебель. - У-ук? - Это я. - У-ук? - Лузган. - У-ук. - Послушай, ты должен выйти! Он собирается сжечь библиотеку! Ответа не было. Лузган, обмякнув, упал на колени. - И он это сделает, - прошептал он. - Может быть, заставит сделать меня, это все его посох, он, гм, знает все, что тут происходит, знает, что я об этом знаю... Пожалуйста, помоги мне... - У-ук? - Прошлой ночью я заглянул к нему в комнату... Посох... посох светился, стоял посреди комнаты, как маяк, а мальчишка лежал на кровати и плакал. Я чувствовал, как этот посох проникает в его мозг, учит, нашептывает ему ужасные вещи, а потом он заметил меня, ты должен мне помочь, ты единственный, кто не поддался... Лузган умолк. Его лицо застыло. Сам того не желая, он медленно повернулся - вернее, его мягко развернули. Он знал, что Университет пуст. Все волшебники перебрались в Новый Замок, где у самого последнего из студентов покои были роскошнее, чем раньше у любого из старших магов. Посох, окруженный слабым октариновым сиянием, висел в воздухе в нескольких футах от него. Лузган с величайшей осторожностью поднялся на ноги, прижался спиной к каменной кладке и, не отрывая глаз от посоха, начал потихоньку скользить вдоль стены, пока не достиг конца коридора. На углу он заметил, что посох, хотя и не сдвинулся с места, тем не менее, повернулся вокруг своей оси так, чтобы следить за ним. Лузган тихо вскрикнул, подхватил подол мантии и бросился бежать. Посох возник прямо у него на пути. Лузган резко затормозил и постоял немного, пытаясь отдышаться. - Я тебя не испугался, - солгал он наконец и, развернувшись на каблуках, зашагал в другом направлении. По дороге он щелкнул пальцами и сотворил себе факел, который горел крошечным белым пламенем (и только окружающий его октариновый полумрак выдавал магическое происхождение огня). И снова посох встал перед ним. Пламя факела вытянулось в тонкую, свистящую струю, которая полыхнула и с тихим хлопком погасла. Лузган подождал, пока глаза перестанут слезиться от плавающих синих пятен. Если посох и был по-прежнему рядом, своим преимуществом он пользоваться не спешил. Когда зрение вернулось, Лузгану показалось, что он различает слева от себя темную тень. Лестницу, ведущую вниз, на кухню. Он бросился к ней, прыжками слетел по невидимым ступенькам и приземлился на неровных плитках пола. В глубине кухни сквозь решетку в стене просачивался слабый лунный свет, и Лузган знал, что где-то там, наверху, есть дверь, ведущая во внешний мир. Слегка пошатываясь, слыша, как грохочет в ушах собственное дыхание, словно он целиком засунул голову в морскую раковину. Лузган двинулся по бесконечной темной пустыне кухонного пола. Под ногами что-то звякало. Крыс здесь, разумеется, уже не было, но кухней в последнее время редко пользовались - университетские повара были лучшими в мире, однако сейчас любой волшебник мог сотворить себе яства, недоступные обычному кулинарному мастерству. Огромные медные сковородки висели без дела, и их блеск постепенно начинал тускнеть, а в кухонной плите под гигантской аркой камина мирно покоился давно остывший пепел... Посох лежал поперек двери, как засов. Когда Лузган подковылял ближе, посох повернулся, принимая вертикальное положение, и повис, излучая спокойную недоброжелательность. А затем плавно поплыл в сторону казначея. Лузган попятился, скользя на покрытых жирным налетом камнях. Что-то толкнуло его сзади под коленки, и он завопил, но потом, пошарив за спиной, обнаружил, что это всего лишь одна из колод для разделки мяса. Его рука, отчаянно ощупывая изрубленную поверхность, наткнулась на нечто нежданное, спасительное - на воткнутый в дерево большой мясницкий нож. Древним, как само человечество, инстинктивным жестом пальцы Лузгана сомкнулись вокруг рукояти. Он потерял осторожность, лишился терпения, утратил свое место в пространстве и времени, а еще он был так напуган, что чуть не потерял разум. Так что когда посох завис перед ним, Лузган вырвал нож из колоды, замахнулся со всей силой, которую смог собрать... И заколебался. Все, что было в нем от волшебника, восстало против уничтожения столь могущественной силы, силы, которую, вероятно, прямо сейчас можно использовать, которую он может использовать... Посох повернулся так, что оказался направленным прямо на Лузгана. За несколько коридоров оттуда, упершись спиной в дверь библиотеки, стоял библиотекарь. Стоял и смотрел на мелькающие по полу пятна голубого и белого света. До него донесся треск высвободившейся где-то вдалеке сырой энергии и еще какой-то звук, начавшийся на низких частотах, а закончившийся на такой высоте, что даже Вафлз, который лежал, закрыв голову лапами, перестал его слышать. А потом послышалось слабое, обыденное позвякивание, которое мог произвести оплавленный, искореженный нож, упавший на выложенный плитками пол. Это был один из тех звуков, которые превращают наступающую следом тишину в катящуюся теплую лавину. Библиотекарь завернулся в тишину, как в плащ, и поглядел вверх, на выстроившиеся ряд за рядом книги, каждая из которых слабо пульсировала в сиянии собственной магии. Книги, полка за полкой, опустили на него глаза {Или подняли, или скосили. План библиотеки Незримого Университета - вечный кошмар топографа. Присутствие огромного количества накопленной магии искажает измерения и гравитацию, скручивая их в такие спагетти, от которых М. К. Эшеру захотелось бы пойти и хорошенько отлежаться - или, возможно, отвисеться.}. Они все слышали. Он чувствовал их страх. Орангутан несколько минут стоял неподвижно, как статуя, после чего, похоже, пришел к какому-то решению. Он опустился на четвереньки, подошел к своему столу и после долгих поисков вытащил из ящика тяжелое, ощетинившееся ключами кольцо. Вернувшись на середину комнаты, библиотекарь неторопливо произнес: - У-ук. Книги вытянулись на своих полках и приготовились слушать.