Мама

11

Сколько я мог ещё проспать, если бы Тру не разбудил меня, вылизывая моё лицо своим влажным языком? Наверное, часов до 12 точно. Устав физически и морально, поняв, что смысла делать что-то уже нет, осознав всю свою никчёмность, я все-таки встал, когда на часах было без пятнадцати одиннадцать. Умывшись и позавтракав, я занялся своими делами, которые должны помочь мне заглушить в себе желание кому-нибудь вонзить нож в горло. Погода стояла безупречной, но по радио передавали штормовое предупреждение в три часа дня. За это время я пересортировал все свои журналы и комиксы в алфавитном порядке, заняв им место на нижней полке у кровати. Также я вымыл Тру маминым шампунем, которым она ещё не успела полить цветы. Дважды постирал одежду от темной, словно темень, крови, но всё безутешно. На них ещё остались доказательства моей преступной жизни. Вешать её на улице было бы слишком рискованно. Я решил, что подвал подходящее место. Сейчас туда не заходит ни мама, ни я, ни кто-либо ещё. В детстве мама всегда запрещала заходить мне туда, пугая меня монстрами и чудовищами, русалками и подвальными гномами. Но, повзрослев, я понял, почему там опасно. Лампочка была расположена далёко от лестницы, ступеньки которые имели неровную поверхность. Одно лишние движение, неправильно поставил ногу, поспешил, и всё: конец.
Аккуратно ставя свои ноги, я все-таки без травм вошёл в него. Первое, что я заметил, войдя в подвал, это чемодан из дешевой кожи, покрытой пылью. Он небрежно лежал в дальнем углу, среди разбросанных листьев, которые влетели через открытое окошко. Я встал на стул и закрыл его. Позже я потянул этот загадочный, полных тайн чемодан к себе ближе, чтобы рассмотреть его под единственной лампочкой. Открыть его не составляло особого труда. В нем я обнаружил старые заметки, вырезанные из местной газеты; три старые фотографии: первая которая изображала мужчину средних лет, вторая – маленького мальчика, которому я мог дать приблизительно года два-три, и третья, которую я долго держал в руках, пытаясь прийти в себя. На ней была изображена моя мать, сидящая в обнимку с мужчиной, которого я уже видел на первой фотографии. Внизу было подписано маминым почерком: "Я люблю тебя, несмотря даже на то, что ты не моешь за собой посуду. Штат Мичиган. Блумфилд 1951". Далее я начал читать обрывки газет:

"Сенсации! В Блумфилде нашли трупы пятерых людей, которые были жестоко расчленены."

Заголовок был отчётливо виден, а всё остальное я разобрать не смог. Я взял следующий:

"Криса Дюфренса, обыкновенного библиотекаря, подозревают в убийстве пятерых людей, двое из которых были дети. Идёт следствие."

Я замер, пытаясь равномерно дышать. Моё сердце стучалось со скоростью света. Так вот кто мой отец. Он был убийцей.
Я продолжал читать заголовки газет:

"Оказалось, что жена опасного серийного убийцы, Криса Дюфренса, была с ним заодно. По словам самого Дюфренса, она внушала ему желание убивать и расчленять людей."

Я всматривался в фотографию в газете, где была изображена моя мама в широкополой шляпе. Она улыбалась. По моей щеке потекла слеза, которую я поспешно вытер. Далее я взял первую фотографию, и долго всматриваясь, я понял, кто это за ребёнок. Это я.
Я собрал все газетные обрывки и фотографии обратно в чемодан и вышел из подвала. Новость о том, что мой отец тоже преступник вывела меня из равновесия. Я не был шокирован или поражён. Я словно догадывался об этом, будто я об это когда-то знал, но забыл. Значит я был не единственной жертвой моей матери. Был ещё отец. Прошло много времени, как отец покинул нас. Я его даже не видел, не считая на тех фотографий, что нашёл в чемодане. Увидеть его, поговорить, узнать, что действительно произошло я хотел, но какой от этого прок? Я даже не знаю, на свободе ли он; в этом ли чертовом Блумфилде или уехал при первом же попавшимся шансе; жив или гниет под землёй... Эти вопросы терзали все моё существо.
***
Предупреждение синоптиков оказалось правдой: была сильная гроза. Я лежал на кровати под звуки дождя, которые барабанили о крышу. В комнате было темно, лишь короткие вспышки грозы освещали помещение. В скором времени я уснул невинным детским сном, в надежде, что вся моя жизнь была лишь очередным кошмаром.