Во всем виноват Волан-де-Морт

===

  — Поговорить? — Драко многозначительно изогнул бровь, окинув так называемую «собеседницу» оценивающим взглядом. — В твоем случае получится не беседа, а пьяная исповедь. Нет, спасибо, я пас.

— Вот же ты проти-ивный, Малфой, — Поттер поджала губы, опираясь об стенку и следя жадным взором за блондином, который в данное мгновение выглядел фальшиво расслабленным. На самом деле спина его была напряжена, словно струна, а руки, сложенные на груди, недаром сжимались в кулаки, выдавая напряжение и непонимание происходящего. Да и вообще, вечно высокомерный взгляд теперь был не столь ледяным, нет, наоборот, в нем плескалось что-то иное, обжигающее.

— И не говори, — усмешка, усталый взгляд, снабженный непонятной горечью и тоской.

— Что, не привык видеть Поттера, всемирно известного Гарри Поттера, вот таким? Странно, правда? — растягивая уголки губ в горькой усмешке.

— Да уж, мальчик-который-выжил нынче уже не тот. Это грустно, не находишь? — делает шаг, скользя взглядом по брюнетке, что в данный момент, съехав по стенке спиной, закрыла глаза, время от времени трепыхая длинными ресницами.

— Не тот... ты прав. Ты чертовски прав, Малфой. А знаешь почему? — сопрано режет слух, а нотки злобы в голосе удивляют. Что с ней?

— Почему же? — еще шаг. До нее – пара метров.

— Гарри Поттер уже не тот. Гарри Поттера – больше нет. Вот так, — пожимает плечами, пьяно икая и запуская пятерню в густые, спутанные волосы, в данный момент больше похожие на клок шерсти загнанного зверька.

— А кто же есть? — Драко замирает, устремив цепкий взор на собеседницу.

— Есть? — в каждом слове – напускная радость и вязкая горечь.

— Да.

— Есть потерявшийся в себе человек. Вот знаешь, бывает так: жил себе организм, имел цель, строил планы на будущее, где в арсенале была милая жена и парочка шкодливых детишек, а потом бац – и все, — хмыкает, перебирая тонкими пальцами собственные волосы. — Нет этого больше. А есть нечто потерянное, непонятное, глупое, наивное и никому не нужное. И вроде все это смешно, если бы не было так горько.

Оба молчат.
Она думает о том, обреченном, о чем ранее себе запрещала даже вскользь мыслить, а он – борется с желанием запустить руку в ее волосы, вдохнуть аромат тела: слегка терпкий, но в то же время дико женственный.

Оба не знают, что делать дальше.
Она путается в выводах, нервно теребит рукав, сжимая шероховатую ткань в посиневших от напряжения пальцах, а он – нервно кусает губы, осознавая, что не так все – не так! Не об этом он думал, да и вообще не хотел подобного.
Сам себя обманывал, наверное.

— И сказать нечего, правда? — Малфой вздрагивает, ощущая на себе сканирующий взгляд дьявольских зеленых глаз, что манят глубиной и некой наивностью, обильно снабженной горечью познания этой гребаной жизни. Странная смесь – иррациональная даже.

— Я не знаю, что ты хочешь услышать, — пальцами сжимает переносицу, показывая данным жестом всю усталость, что сковывает, дурманит.

— Возможно, правду? — пытается встать, но тело, накачанное этилом, падает безвольной тряпкой вниз – обратно на пол.

— Правду? — на лице появляется улыбка – жестокая, напоминающая ипостась прежнего Драко Малфоя, более грубого, холодного, скованного ледяной броней. — А кто хочет этой правды, а, Поттер? Она калечит каждого, поверь мне. Эта самая правда – хуже всякой лжи, хуже гнили и иллюзорных зефирных фантазий. В ней нет смысла – совершенно. Она бьет жестоко, наотмашь, беспощадно.

— Так помоги мне, — пытается справиться со слезами. Где это видано, чтоб она – избранная – плакала? Даже такая – пьяная, плохо контролирующая эмоции, безбашенная. Нет, уж точно не до слез – кто-кто, но не слабачка, увольте.

— Что? — хмурится, сводит брови-линии к переносице, из-за чего на ней появляется характерная складка. — О чем ты?

— Помоги мне найти этот самый смысл, Драко. Помоги. Я запуталась.

— Ты не запуталась – ты пьяная в драбадан, — и знает ведь, что глупо все переводить в шутку, что нельзя так вечно – из пустого в порожнее, что она серьезно, что, возможно, даже душу открывает, но иначе не может. Он не из тех, кто помогает несчастным. Не умеет так – не то воспитание, круг общения не тот. Да и сам – не тот.

— Опять уходишь от разговора? Опять сведешь все на «нет»? — кривится от отвращения – к себе, в первую очередь. Забавно. Бывший враг – нынче единственный, кто способен излечить душу. И правда, Жизнь – редкая сука. Кто бы дал хоть намек, как с ней бороться... ан нет, сам трепыхайся, чай не маленький. Пора бы уже привыкнуть.

— Тебе нужны душещипательные беседы? — усмехается деланно холодно, на самом деле внутренне дрожа.

А ей закричать хочется: «Дурак, мне ты нужен! Даже вот такой – чертов эгоист, педант и редкостный сатрап», но она лишь машет рукой, мол, отстань, хватит уже, все и так понятно, да делает очередную попытку встать.

Едва ли не падает, да вот только руки – крепкие, неожиданно нежные – подхватывают в последний момент, прижимая к себе. И дыхание горячее обжигает шею, скользит по коже змейкой, заставляя истому обволакивать тело, даря жар и непривычное чувство легкости.

— Нужны, Поттер? — в серых глазах скользит поволока, и пламя адреналина пульсирует по венам, растекаясь по порам.

— Н-нужны? — глупо, зачем она дрожит? И колени почему подкашиваются? Неправильно все это, аморально. Не-пра-виль-но. Черт возьми, но почему на это наплевать?

— Глупая, — улыбается, скользя руками по тонкой талии. — Маленькая, глупая, потерявшаяся в жизни девочка.

— Я не...

— О чем ты хотела поговорить, Поттер? — смотрит ей в глаза, понимая, что дальше так не пойдет. Не сможет он держать себя в руках – не сможет! И стоит ей лишь сказать...

— Ни о чем. Мне пора, прости, — вырывается из его объятий, нетвердым, но уверенным шагом направляясь к комнате, чтоб выгнать всех оттуда, а позже забиться в конвульсивных рыданиях, сжимая в кулачках подушку и окропляя ткань слезами.

А он не держит ее – это лишнее.
Сползает по стенке, запуская пятерню в зачесанные назад волосы, да улыбается горько.

Сам все испортил – понимает остро, а мысль пронзает нутро, разъедая его.