Сыновья уже вышли в офицеры, изредка появлялись в доме в форме танкистов (корот-
кие черные кителя, на головах черные пилотки). Но любимицей Паулюса всегда оставалась
дочь Ольга, ставшая женой барона Альфреда Кутченбаха 2
, который носил мундир эсэсовца
(тоже черный).
В звании зондерфюрера СС барон появился в доме Паулюсов, привлеченный не только
матримониальными планами, но и русскими эмигрантами, с которыми был давно связан.
Один из его предков еще при Николае I торговал сыром в Тифлисе, а сам барон делал карьеру
военного переводчика с русского языка. Череп и кости в эмблеме его фуражки никого в семье
Паулюсов не пугали, ибо звание зондерфюрера СС присваивалось тогда в Германии многим
профессорам, врачам, даже кинорежиссерам (от этой чести не смел отказаться даже знаме-
нитый писатель Ханс Фаллада).
На правах зятя Кутченбах был откровенен с Паулюсом, однажды признавшись, что
боится, как бы его не послали в Россию:
– Легко догадаться, с какими целями! Вы, наверное, слышали, что русские недавно
провели аресты наших агентов в Кузбассе, Баку и Челябинске, а сейчас, по слухам, фюрер
сильно заинтригован танковым производством в Сталинграде. Меня тоже готовили не для
того, чтобы я читал Достоевского в подлиннике…
Очевидно, Альфред Кутченбах обладал какой-то информацией по ведомству Риббен-
тропа, и весною он намекнул, что сейчас возникает дипломатическое напряжение между
Москвою и Хельсинки. Сталин как будто решил покорить Финляндию, а Шапошников,
будучи начальником Генштаба, возражает Сталину.
– Смелый человек! – заметил Паулюс.
– Да. Сталин к нему прислушивается, единственного называя по имени-отчеству, а не
«товарищем». Мало того, он простер свое внимание к Шапошникову вплоть до того, что
позволяет курить ему в своем кабинете, когда вздумается…
Сталин давно подумывал приобщить финнов к миру социализма, а Гитлер решил поко-
рить Литву: вермахт получил приказ о захвате Мемеля (Клайпеды), чтобы затем присоеди-
нить к Германии всю Прибалтику. Литве был предъявлен ультиматум – чтобы отвела свои
войска и полицию от побережья, а Гитлер, страдая морской болезнью и вволю наблевавшись,
прибыл в Мемель на крейсере «Дойчланд» уже как хозяин, и Литва с этого времени вошла
в сферу германских интересов.
Альфред Кутченбах сообщил Паулюсу:
– Сейчас следует ожидать известий с Дальнего Востока…
Верно! Отброшенные от озера Хасан, японцы вдруг открыли фронт в Монголии – на
реке Халхин-Гол, и здесь они получили столь мощный удар, что их 6-я армия была окружена
и разгромлена полностью. Действия на Халхин-Голе никак не были схожи с топтанием на
месте у озера Хасан, а советскими войсками командовал неизвестный еще тогда Жуков…
Это имя ничего не говорило обитателям германского генштаба:
– На всякий случай, кажется, пора заводить на этого человека особое досье, как на
человека способного.
Между тем Франц Гальдер пребывал в миноре, чем-то озабоченный, и – человек рез-
кий! – однажды при встрече с Паулюсом как бы вскользь обмолвился:
– Кажется, наш фюрер начинает зарываться…
Паулюс, верный своим принципам не вмешиваться в политику, только пожал плечами.
В дневнике Франца Гальдера появилась красноречивая запись, свидетельствующая о том,
что он умел многое предвидеть: «Трудно поверить в пакт между англичанами и русскими,
но это сейчас – единственное, что может остановить Гитлера …»
Гальдер не пророк, но он удачно напророчил.
………………………………………………………………………………………
Между тем Гитлер от начала 1939 года повел себя несколько странно. 12 января во
время приема в рейхсканцелярии дипломатического корпуса, аккредитованного в Берлине,
фюрер, обходя шеренгу послов, посланников и доверенных, вдруг задержался подле мос-
ковского полпреда и вдруг начал с ним беседовать, чего ранее никогда не делал. Это была
сенсация, газеты всего мира задавались вопросом: что бы это могло значить? Наконец, 30
января, выступая по радио, Гитлер в своей речи ни разу не лягнул Сталина, ни разу не облаял
Москву, он уже не метал в сторону России и привычные громы и молнии… Политики были
встревожены!
Остановить Гитлера взялись англичане с французами – миссия союзников по волнам
Балтики тихо подплывала к бывшему «парадизу Российской империи». Английскую делега-
цию возглавлял адмирал Драке, французскую – генерал Думенк, их окружала свита офице-
ров и чиновников от дипломатии, чтобы вовремя подсказывать Драксу и Думенку, что гово-
рить в Москве, о чем большевиков спрашивать, что отвечать, споря…
И если бы, как предрекал Гальдер, возникла новая ось Лондон – Париж – Москва, в
этом случае Гитлер не рискнул бы развязать войну. Но Сталину агрессивное поведение Гит-
лера импонировало больше, нежели неуверенная политика этих английских и французских
гуманистов и демократов…
Переговоры с англо-французами Сталин поручил Ворошилову; к тому времени быв-
ший наркоминдел Литвинов уже проживал под домашним арестом, а вот почему переговоры
не вел новый нарком Молотов – этого я не знаю. Но странно, что Сталин сделал «дипло-
мата» из своего друга Клима, человека полуграмотного, заносчивого, прифранченного с тем
шиком, который был свойствен полковым писарям времен еще царской армии… Правда,
Дракс и Думенк тоже не были дипломатами, и, может быть, именно по этой причине Сталин
и приказал разговаривать с ними именно своему приятелю.
Англичане и французы хотели бы видеть СССР на своей стороне, чтобы воспетая в пес-
нях «страна героев» не пожалела для них крови (как не пожалела ее Россия в 1914 году). На
Западе уже знали, что следующей жертвой Гитлера, обреченной на заклание, станет Польша,
но говорить о ней англичане и французы остерегались, зная, что в Варшаве не слишком-то
хорошо отзываются о Советской России. Но вот вопрос: если Гитлер пожелает напасть на
Россию, то прежде всего он должен прокатиться на своих роликах через Польшу, —это
ясно; а если Сталину пожелается участвовать во всеобщей войне против Германии, то ему
тоже никак не миновать Польши, чтобы выйти к рубежам Германии. Наконец, если оставить
Польшу в покое, а следовать прямиком на Восточную Пруссию, то Красной Армии придется
пропахать гусеницами танков поля в странах Прибалтийских республик… Вот так и суда-
чили за круглым столом, не желая касаться Польши, но все же касаясь, не желая тревожить
Прибалтику, но все же тревожа ее, и тут Ворошилову подсунули записку – столь вырази-
тельную, что она достойна сохранения в анналах истории:
«Клим! Коба сказал, чтобы ты сворачивал свою шарманку и – поскорее…»
Ворошилов понял, что Коба – Сосо Джугашвили знает что-то такое, что ему, Вороши-
лову, еще неизвестно, и потому он сразу же прервал переговоры. Сталину же просто мешало
присутствие в Москве англо-французской делегации, ибо он получил телеграмму от Гит-
лера, который предупреждал: кризис в отношениях между Германией и Польшей назрел,
есть угроза, что в войну с поляками будет вовлечена и Россия, а потому он призывал Сталина к переговорам на самом высоком уровне, обещая прислать Иоахима Риббентропа, министра
иностранных дел.
…В глубине души Сталин всегда восхищался Гитлером, и даже – об этом умалчивать
нельзя! – он явно завидовал фюреру, в очень короткий срок достигшему такой небывалой
власти.
– Вот молодец! – говорил о нем Сталин. – Всех скрутил в бараний рог, а немцы
молиться на него готовы. Только почему у него в концлагерях так мало народу? Всего каких-
то полмиллиона… для удержания власти этого мало!
Еще в 1933 году он пытался установить с Гитлером тайные контакты, но союз между
ними не состоялся по той причине, что контакта не желал сам Гитлер, называвший Ста-
лина… Чингисханом! Но Сталин по-прежнему считал, что с Гитлером надо не бороться, а
находить с ним точки соприкосновения, так что задачи немецкой дипломатии были облег-
чены. Может быть, зная о симпатиях к нему Сталина, фюрер спокойно взирал на то, как
немецкие коммунисты бегут в СССР, где их сразу же ставили к стенке как «троцкистов»,
«фашистов» или «шпионов».
А вот слова Гитлера, сказанные им однажды:
– Сталин, безусловно, заслуживает нашего уважения, так как в своем роде он попросту
гениальный парень…
Итак, все было готово, и московский аэродром украсился флагами со свастикой. 23
августа грузно приземлились два мощных «Фокке-Вульф-200»; Риббентрона встречали
согласно общепринятому протоколу, а он, выходя на трап самолета, сказал по-русски:
– Господи, даже не верится… опять я в России!
Проезжая по улицам Москвы вместе с Молотовым (они учились когда-то в одной
петербургской гимназии), Риббентроп спросил, как поживает предмет их общего юноше-
ского увлечения. Молотов понял, что Риббентроп спрашивает об Анне Ахматовой, и он отве-
тил, что она… жива. Живет и работает!
– Ты уж, Вячеслав, – дружески просил Риббентроп, – сделай так, чтобы ее ваши дер-
жиморды не обижали…
Может, не случись такой беседы, и гибель талантливой поэтессы была бы приближена,
а Риббентроп невольно «спас» ее от неизбежной расправы. Сталин принимал Риббентропа
очень радушно, о чем впоследствии Риббентроп рассказывал: «Я чувствовал себя в Кремле
словно в кругу своих старых партийных товарищей…»
Между гитлеровской Германией и сталинской Россией был заключен договор о нена-
падении сроком на десять лет, скрепленный подписями Риббентропа и Молотова, повторяю,
еще когда-то в юности обоюдно влюбленными в талант Анны Ахматовой… Вот после этого,
читатель, и говори, что история – наука скучная!
Финал этой встречи в Кремле известен.
Сталин поднял бокал с вином – за здоровье Гитлера.
– Я знаю, – сказал он, – как немецкий народ обожает своего вождя! Так выпьем за
здоровье Гитлера…
Теперь, после подписания договора, Гитлер мог не бояться, что СССР откроет второй
фронт, вступаясь за поляков вместе с Англией и Францией; теперь Гитлер мог не пересчи-
тывать свиные туши в государственных холодильниках, немецким шоферам отныне не надо
было разбавлять бензин чистым спиртом, – Сталин, согласно договоренности, сразу начал
снабжать Германию сырьем, горючим, ценными металлами, мясом и хлебом. Любая анти-
фашистская пропаганда в СССР была запрещена…
Конечно, такой «успех» следовало отметить хорошей выпивкой! У себя на даче, в Кун-
цеве, Сталин устроил вечеринку. Подвыпив, «вождь народов» выразительно глянул на Кали-
нина, и «всенародный староста», тряся козлиной бородкой, прошелся перед ним вприсядку; Сталин мигнул потом Микояну – и тот, воспрянув от стола с закусками, охотно сплясал для
него лезгинку.
Ах, если б я это выдумал! Увы… сохранились очевидцы, засвидетельствовавшие
эту отвратительную картину, при изображении которой вспоминается Иван Грозный с его
опричниками…
………………………………………………………………………………………
По улицам Берлина, в сиянии ламп и витрин, бесконечным потоком, постанывая сире-
нами и квакая клаксонами, катили «бенцы», «хорьхи», «опели», «испаносуизы», «фиаты»
и «форды». Среди прохожих было немало военных, державшихся свысока, и немецкая
публика, приученная обожать свой вермахт, легко определяла войсковую принадлежность:
белый кант – пехота, красный – артиллерия, голубой – авиация, желтый – связисты. Возле
газетных киосков выстраивались длинные очереди. Немцы торопливо разворачивали гро-
мадные (метр на метр) листы «Фелькишер беобахтер», официоза нацистской партии.
– А все-таки фюрер гениальный ловкач! – восклицали читатели. – Мигом договорился
с Москвою…
В германской политике началась полоса фальшивого «ухаживания» за СССР, как за
очень богатой невестой с отличным приданым, но зато с очень скверным характером. Немцы
веселее стали взирать на жизнь, рестораны и пивные-бирштубе заполняла оживленная пуб-
лика, рассуждая:
– Гениально… даже не верится! Украина давно лопается от избытка сала, теперь-то
подкормимся. Спрашивается, зачем воевать с русскими, если они согласны торговать с нами?
Немцы читали в газетах о великих преимуществах колхозной системы, о «солнце
сталинской конституции», о передовом стахановском движении на производстве. Желая
окончательно задурманить мозги, Геббельс указывал, чтобы нацистские газеты выходили
под девизом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Выезжая по воскресеньям за город,
немцы дружно распевали советские песни:
Все выше, и выше, и выше
стремим мы полет наших крыл,
и в каждом пропеллере дышит…
Генерал-майор Эрнст Кёстринг, военный атташе при германском посольстве в Москве,
навестив Берлин, привез патефонные пластинки с новыми советскими маршами. Отыски-
вая нужную, он, между прочим, делился впечатлениями о первомайской демонстрации на
Красной площади, явившей сказочное изобилие народов СССР:
– Мимо трибуны Мавзолея проволокли громадный бюст Ленина, слепленный из шоко-
лада. Дюжина спортсменов-тяжеловесов вызвала смех Сталина, когда они показали ему кол-
басу длиною в трамвай. Комсомолки в трусиках несли на себе гигантский флакон одеколона
«Красная Москва»… Нашел, вот послушайте:
Гремя огнем, сверкая блеском стали,
Пойдут машины в яростный поход,
Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин
И первый маршал в бой нас поведет…
У Кёстринга собрались как раз танковые генералы. Гудериан, Гот и Гёпнер, с делови-
тым вниманием прослушав, сказали:
– У них разве есть первый маршал? – усмехнулся Гот.
– Ворошилов, уповающий на лошадей и тачанки.
Было смешно, а Гот не удержался от вопроса:
– Кёстринг, какова скорость их танка БТ-7?
– Шестьдесят два километра в час. Это на гусеницах, – пояснил атташе. – И восемь-
десят с чем-то на катках.
– Надеюсь, по гладкому шоссе? – спросили его.
– Нет, даже на грунтовых дорогах. Вы же знаете, господа, что большевики не слиш-
ком-то озабочены созданием дорог.
– Какова же броня?
– Только противопульная.
– Быстроходные самовары, – злобно фыркнул Гудериан…
Паулюса на этом вечере не было, с ним давно хотел повидаться фельдмаршал Эрвин
Вицлебен, которого генерал-майор застал в состоянии нервной депрессии, почти озлоблен-
ным.
– Я всегда очень низко котировал политический курс нашего фюрера. Но теперь я нико-
гда не прощу ему, что он заключил этот дурацкий пакт с большевиками.
Ненавидя Гитлера, фельдмаршал одинаково презирал и сталинское государство. В их
беседе участвовал молодой полковник Мартин Латтман, очень близкий семье Вицлебена, и
он, человек опытный, поспешно накрыл телефон подушкой.
– Так будет спокойнее… гестапо все прослушивает. А я крайне удивлен, что попал в
такую реакционную компанию.
Фельдмаршала эти слова Латтмана попросту взбесили.
– Молодой человек, – крикнул он, – попасть в компанию реакционеров – это еще не
самый худший вариант в жизни!
– Стоит ли об этом? – примирительно сказал Паулюс.
Но Вицлебена было уже не остановить.
– Да, стоит! – закричал он на генерала. – Стоит, тем более что наш телефон накрыт
подушкой… Разве вы, Паулюс, не допускаете мысли, что этот олух, – было понятно, о ком
идет речь, – способен даже вовлечь нас в войну с Россией. Я не против, но кто спасет нас
от поражения?
– Между нами договор о ненападении…
– Не смешите меня! – отвечал фельдмаршал. – Скоро фюрер снесет громадное яйцо,
а мы должны будем кудахтать…
