Франц Гальдер, прощаясь с Паулюсом перед его отбытием в Лейпциг, сказал как нечто
уже определенное:
– Фюрер все-таки решил сохранить в СССР колхозную систему, а не раздавать землю
крестьянам, так как у частника труднее выбрать продукты, а колхозы при Сталине уже давно
приучены к тому, чтобы их грабили подчистую… Так что ни вермахт, ни весь народ впредь
нуждаться не будут!
«Но сначала, – домыслил Паулюс, – Польша…»
Перед отъездом в Лейпциг он был исполнен чувства воинского долга, но дома ему
пришлось пережить неприятный момент. Конечно, жена догадывалась, ради чего он едет и
что втайне готовится, а потому Елена-Констанция, аристократка до мозга костей, чересчур
резко осудила и Гитлера, и весь вермахт, не пожалела она слов и для осуждения мужа:
– Война с Польшей, которую вы начинаете, – это чудовищная несправедливость.
Поляки и так бедные люди, им всегда не везло, а вы собираетесь усугублять их страдания.
– Опомнись, Коко, о чем ты?
– Это вам надо опомниться. Если в семье муж и сыновья посходили с ума, то мне,
матери и женщине, сам великий Господь указал хранить свой разум в истинной святости…
С этим Паулюс и отъезжал. Ему предстояло быть начальником штаба 16-й танковой
дивизии, которой командовал Вальтер фон Рейхенау и которая в Лейпциге заканчивала свое
формирование. Именно эта дивизия – вот она, судьба! – стала ядром для образования 6-й
армии, которой суждено сложить свои кости на площади Павших борцов в Сталинграде.
Впрочем, тогда никакой астролог не мог бы предугадать ее будущего, и Паулюс, прибыв в
Лейпциг, сначала установил деловой контакт с Рейхенау, служить при котором не мог ни
один генеральштеблер, все давно разбежались, как мыши при виде кота.
– Что вы хотите? – миролюбиво сказал Рейхенау. – В моих служебных формулярах
четко записано, что я, спортсмен и пьяница, обладаю «нетрадиционным» характером. Я
только не кусаюсь, но способен дать коленом под зад даже фюреру…
Рейхенау, кастовый офицер прусского происхождения, был, бесспорно, чертовски
талантлив как водитель танковых колонн, но карьеру он сделал еще в 1933 году, сразу и бес-
поворотно примкнув к Гитлеру, и – так рассказывали! – его дерзости побаивался сам фюрер.
Но Паулюс, будучи покладист, ладил и с этим легкоатлетическим чудовищем: Рейхенау с
утра делал пробежку, метал ядро или копье, забивал мячи в футбольные ворота, а Паулюс как
проклятый сидел в штабе, взбадривая себя кофе и сигаретами, писал, переписывал, дописы-
вал, вычеркивал, сокращал, уточнял, а вечером, пока Рейхенау еще не напился, он приносил
ему на подпись бумаги, и Рейхенау, сверкая моноклем, говорил ему:
– Дай-ка гляну, что я там намудрил…
Где бы ни служил Паулюс, он нигде не заводил себе любимцев, никого из коллег не
отличая, но в 6-й армии он явно симпатизировал адъютант-капитану танковых войск Аль-
фреду фон Виттерсгейму, и тот, ощутив приязнь начальника штаба, иногда откровенно под-
трунивал над Паулюсом:
– Вы в роли Гнейзенау при маршале Блюхере.
– А вот это не ваше дело, фон Виттерсгейм… Лучше быть Гнейзенау, чтобы таскать
на веревке маршала Блюхера!
– Яволь! Мне все понятно, господин генерал…
1 сентября ударом небывалой силы Гитлер обрушился на несчастную Польшу. Никто в
мире не мог предвидеть, какой силой обладает германский вермахт, который буквально раз-
мял под гусеницами польские гарнизоны. Европейцы по сводкам газет знакомились с неизвестными
ранее именами: Клюге, Гот, Рундштедт, Клейст, Хубе, Гёпнер, Рейхенау и, нако-
нец, Роммель. Паулюс занял место в штабном танке с рацией, невольно щелкая зубами, как
волк, когда машину бросало наверх и тут же свергало вниз. Через полоску триплекса он раз-
глядывал, как фланирует вдали польская кавалерия, как ползут допотопные танки поляков.
Паулюс приник к микрофону:
– Рейхенау, я – штаб. Цель. Справа. Видите?
И в ответ дребезжали мембраны шлемофона:
– Я – команда, Рейхенау. Цель. Вижу, старье! «Виккерс» и «Карден-Ллойд». Мне
смешно. Из какого сарая варшавские зазнайки вытащили эти старые консервные банки?
Рейхенау, даже не стреляя, просто раскатал в блин, как на блюминге, весь этот желез-
ный и ржавый хлам времен «санации» пана Пилсудского и велел увеличить скорость. По
крупповской броне звонко стучали клинки отважных варшавских жолнёров, об эту же
броню ломались пики польской кавалерии. Под гусеницами танков погибло все живое.
«Panzer – marsch!» – громыхало в наушниках шлемофонов… Под Варшавой их навестил
Гитлер, очень довольный успехами танкистов, а Паулюс не стал выделять себя, докладывая
фюреру:
– В этот момент Рейхенау подал прекрасную мысль… Рейхенау счел возможным…
Рейхенау исправил положение тем, что… Рейхенау совершил невозможное…
Говоря так, Паулюс невольно вспомнил своего бедного отца с его афоризмом: «Лучше
пусть не будет друзей, только бы не было врагов…» Гитлер ласково оттягал Рейхенау за ухо,
что заменяло жест сердечного поцелуя:
– Молодец, Рейхенау! Я чувствую, что вашу бесподобную Шестую армию впереди
ожидают великие дела…
В офицерском казино Рейхенау предложил выпить.
– Господа, – сказал он офицерам. – Напомню старую историю. После битвы при Ватер-
лоо великий Блюхер был однажды в обществе, где устроили игру в шарады. Был задан
вопрос: кто из присутствующих способен поцеловать себя в голову? Дамы пытались цело-
вать свое отражение в зеркалах, но это был не ответ на вопрос. Вдруг поднялся Блюхер и
сказал, что способен расцеловать свою голову. С этими словами он поцеловал голову Гней-
зенау, своего начальника штаба: «Вот моя голова!» – сказал Блюхер. – И при этом Рейхенау
поцеловал Паулюса…
Все было понятно, а объяснять не следует.
Рейхенау – да! – повезло, зато не повезло Гудериану.
Мощным рывком от Кенигсберга его танковый корпус возник на подступах к Бресту:
город немцы взяли с налету, а крепость не сдавалась. Ее гарнизоном командовал генерал
Константин Плисовский – бывший офицер царской армии. Наши историки, воспевая геро-
ическую оборону Брестской крепости в 1941 году, старательно умалчивали, что такой же
героизм был присущ и полякам в 1939 году. Гудериан, образно говоря, разбил себе лоб о
нерасторжимые ворота крепости, но поляки сдаваться не собирались. Три дня вокруг фор-
тов громыхало сражение, да такое, что все горожане попрятались в подвалах, а над Брестом
ветер раскручивал языки пламени. Штурм за штурмом – нет, не сдаются, а горы трупов нем-
цев растут. Гудериан откатился назад и вызвал авиацию. Бомбы рвались, танки – вперед, из
пушек – прямой наводкой. Сбили ворота, ворвались в крепость, а в ней – ни души: Плисов-
ский ночью обманул Гудериана и тишком вывел гарнизон так, что немцы даже не заметили
его отхода…
Это случилось в ночь на 16 сентября, а через день к микрофону московского радиове-
щания подошел Молотов…
……………………………………………………………………………………
36
Молотов! Так уж случилось, читатель, что пятый класс школы – последний в моей
жизни – я заканчивал в городе Молотовске (ныне Северодвинск) и хорошо помню школьные
учебники того времени по географии. На картах серым цветом были залиты многие страны
Европы, а поверх краски было оттиснуто: «Область государственных интересов Германии».
Помню, что вместе с папой я был на какой-то лекции, и лектор политпросвещения почти
упоенно восхвалял гитлеровскую машину Германии, но при этом не забывал издеваться над
англичанами и французами…
Итак, 17 сентября 1939 года Молотов по радио заявил о полной «несостоятельности»
Польского государства, возвещая ему конец. Ни Англия, ни Франция не пришли на выручку
полякам, а с востока в Польшу были введены советские войска, и бывшая великая Речь
Посполитая оказалась в тисках: с запада – немцы, с востока – русские.
Одна старая женщина из Белоруссии недавно рассказывала:
– Помню, как входили красные. Сначала летели самолеты с красными
звездами, и мы даже радовались, что помогут. Потом ехали конники – много-
много. А когда показалась армия, мы смеялись… что такое? Шинели
длиннющие, некрасивые, такому чучелу даже в плен стыдно сдаваться. Ведь
наши польские жолнеры были одеты с иголочки, любо-дорого посмотреть!
Московские газеты возвещали о «братской миссии» Красной Армии, освобождающей
украинцев и белорусов для их окончательного воссоединения, но в сводках командования
уже появилось слово «пленные». Если мы несли на знаменах освобождение от «панского
ига», то, простите, откуда могли взяться пленные? Впрочем, польские офицеры, когда мы
предлагали сложить оружие, зачастую тут же стрелялись. Они кончали с собой перед нем-
цами, они убивали себя и перед советскими командирами. «Рука дружбы», протянутая Ста-
линым в Польшу, оказалась с острыми когтями хищника: сразу же покатились в Сибирь из
Польши эшелоны арестованных, тысячи и тысячи семей были разлучены навсегда. Зачем
это делалось? Или опять «враги народа»? Друзей мы не приобрели. А если врагов и не было,
так они сразу появились…
22 сентября в поверженном Бресте состоялся парад.
Объединенный парад победителей – войск немецких и советских, дружно марширо-
вавших перед трибуной, с которой их приветствовал генерал Гейнц Гудериан и комбриг
С. М. Кривошеин. Оркестры гремели, над крышами домов с воем проносились немецкие
«мессершмитты», а советские войска склоняли знамена, чествуя колонну гитлеровских тан-
ков…
Этот совместный парад был вычеркнут из нашей истории! Но помнить о нем надо.
Будем же знать, что после парада Гудериан дружески потчевал Кривошеина, сказав ему за
выпивкой:
– Поляки – храбрецы, каких мало на белом свете. Второй раз штурмовать крепость
Бреста я бы не мог… Ах, сколько тут поляки положили моих парней! Теперь из Берлина
приехала целая миссия, каждый день вывозят трупы солдат в Германию…
Брест вошел в состав СССР, но в праздничные дни, 1 Мая или 7 Ноября, в Бресте сози-
далась трибуна – для почетных гостей, и немецкие генералы принимали парады нашего гар-
низона. Советские войска уже вступили в Прибалтику, часть польских земель Сталин пере-
дал литовцам – вместе с древним городом Вильно, в котором тогда жили одни поляки, а
литовцев было меньше одного процента, но литовцы сразу превратили его в свою столицу
и назвали – Вильнюс. Вступив на территорию Прибалтики, войска вели себя тактично, ни
во что не вмешиваясь: по приказу наркома Ворошилова от 25 октября им было запрещено
общаться с жителями, они не имели права отвечать на вопросы о том, какова жизнь в Совет-
ском Союзе. Если красноармейцев и выводили в город, то обязательно в сопровожденииВ. С. Пикуль. «Барбаросса»
37
политруков, которые следили за ними, а рядовые с удивлением озирали витрины магазинов,
переполненные товарами, их шокировало, что на улицах все хорошо одеты, никто не падает
с голоду, никто не молит о милостыне, нигде не видно трущоб, о которых им всегда говорили.
– Гляди-ка, – перешептывались, – эвон сколько колбас на витрине сразу и никаких
хвостов с улицы не тянется. Это как же понимать? Ведь они же капиталисты прогнившие…
Да у нас в Сызрани покажи такое – враз бы набежали с кошелками!
Страшный сентябрь, определивший трагедию миллионов людей, этот сентябрь закан-
чивался, и московский аэропорт снова украсился знаменами со свастикой – столицу вновь
посетил Риббентроп; Гитлер уже объявил о ликвидации Польского государства, теперь
СССР и Германия становились соседями, имея общую границу, и требовалось определить
демаркационную линию. На карте раздела польских земель расписались Сталин и Риббен-
троп, при этом Сталин подмигивал своим соратникам:
– Обдурил я Гитлера… провел его…
28 сентября между Германией и СССР был заключен пакт о дружбе, и Лаврентий Берия
сразу же распорядился, чтобы в концлагерях охранники не вздумали оскорблять «врагов
народа» кличками «фашист», ибо отныне все изменилось:
– Теперь слово «фашист» уже не может быть ругательным…
31 октября на сессии Верховного Совета Молотов указал советским людям, как пра-
вильно все понимать:
– Оказалось достаточно короткого удара по Польше со стороны сперва германской
армии, а затем Красной Армии, чтобы ничего не осталось от Польши, этого уродливого
детища Версальского договора… Идеологию гитлеризма, – я цитирую Молотова, – можно
признавать или отрицать. Но любой человек поймет, что идеологию нельзя уничтожить
силой. Поэтому не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война
за уничтожение гитлеризма, прикрываемая фальшивым флагом борьбы за демократию…
Теперь Германия находится в положении государства, стремящегося к миру (!), тогда как
Англия и Франция стоят против заключения мира (!)…
С ног все было переставлено на голову. Отныне – в глазах советских людей – Гитлер
должен выглядеть миротворцем, а демократы Англии и Франции переходили в разряд «под-
жигателей войны». Сталину теперь казалось, что перед ним открыта дорога на Запад, а в
Берлине исподтишка уже готовился поход на Восток.
…Я заканчиваю. 1 сентября 1939 года стало первым днем второй мировой войны, и в
этот же день в СССР был принят «Закон о всеобщей воинской обязанности». Сопоставьте эти
события, и вы сразу почуете приторный запах пороха. Затем была ликвидирована трудовая
пятидневка с семичасовым рабочим днем, рабочие и служащие потеряли право переходить
с одной работы на другую. Шумели? Да еще как шумели:
– За что кровь проливали? За что боролись?
За что боролись, как говорится, на то и напоролись. Теперь стоило опоздать на работу
хотя бы на пять-десять минут, и можно было закончить жизнь за колючей проволокой. Но
Сталин, кажется, уже начал понимать, что мы опаздывали. Нас уже обгоняли. Советский
Союз отстал, и никакие рекорды и никакие стахановцы не могли скрыть это всеобщее отста-
вание…
………………………………………………………………………………………
Ничего для себя поучительного, кроме ужасов, Паулюс из польской кампании не
вынес. Но из опыта боев были выделены два главных требования к насыщению вермахта:
это полная моторизация, это устойчивая радиосвязь.
Паулюс вернулся в Берлин, устало сказав жене:
– Наши ролики крутились исправно. Правда, случались неувязки организационного
порядка, но они легко устранимы в следующих кампаниях… скорее всего во Франции.В. С. Пикуль. «Барбаросса»
38
– О, боже! – разрыдалась Коко.
В эти же дни Гитлер, будучи в хорошем настроении, решил поговорить с начальником
генштаба – Францем Гальдером:
– Вам следует знать, что все захваченные польские земли отныне следует считать
только удобным плацдармом для стратегического развертывания войск ради полного уни-
чтожения большевистской заразы. Но выступить против России мы сможем лишь тогда,
когда у нас будут развязаны руки на Западе…
«Зиг хайль!» – ревели на улицах, и этот возглас означал: «Да здравствует победа!»
