А зори здесь тихие

11

По­чему нем­цы ук­ло­нились от боя? Ук­ло­нились, опыт­ным ухом на­вер­ня­ка оце­нив ог­не­вую мощь (точ­нее ска­зать, не­мощь) про­тив­ни­ка?

Неп­раз­дные это бы­ли воп­ро­сы, и не из лю­бопытс­тва Вас­ков го­лову над ни­ми ло­мал. Вра­га по­нимать на­до. Вся­кое дей­ствие его, вся­кое пе­ред­ви­жение для те­бя яс­нее яс­но­го быть дол­жно. Толь­ко тог­да ты за не­го ду­мать нач­нешь, ког­да со­об­ра­зишь, как сам он ду­ма­ет. Вой­на — это ведь не прос­то кто ко­го пе­рес­тре­ля­ет. Вой­на — это кто ко­го пе­реду­ма­ет. Ус­тав для это­го и соз­дан, что­бы го­лову те­бе ос­во­бодить, чтоб ты вдаль ду­мать мог, на ту сто­рону, за про­тив­ни­ка.

Но как ни вер­тел со­бытия Фе­дот Ев­гра­фыч, как ни пе­рек­ла­дывал, од­но вы­ходи­ло: нем­цы о них ни­чего не зна­ли. Не зна­ли: зна­чит, те двое, ко­торых по­решил он, не до­зором бы­ли, а раз­ведкой, и фри­цы, не ве­дая о судь­бе их, спо­кой­но под­тя­гива­лись сле­дом. Так вы­ходи­ло, а ка­кую вы­году он из все­го это­го из­влечь мог, по­ка бы­ло не­понят­но.

Ду­мал стар­ши­на, во­рочал моз­га­ми, та­совал фак­ты, как кар­точную ко­лоду, а от де­ла не от­вле­кал­ся. Чут­ко сколь­зил, без­звуч­но и толь­ко что уша­ми не пря­дал по нес­по­соб­ности к это­му. Но ни зву­ка, ни за­паха не да­рил ему ве­терок, и Вас­ков шел по­ка что без за­дер­жек. И дев­ка эта не­путе­вая сза­ди пле­лась. Фе­дот Ев­гра­фыч час­то пог­ля­дывал на нее, но за­меча­ний де­лать не при­ходи­лось. Нор­маль­но шла, как при­каза­но. Толь­ко без лег­кости, вя­ло — так это от пе­режи­того, от свин­ца над го­ловой.

А Га­ля уж и не пом­ни­ла об этом свин­це. Дру­гое сто­яло пе­ред гла­зами: се­рое, за­ос­трив­ше­еся ли­цо Со­ни, по­лузак­ры­тые, мер­твые гла­за ее и зат­вердев­шая от кро­ви гим­настер­ка. И... две ды­роч­ки на гру­ди. Уз­кие, как лез­вие. Она не ду­мала ни о Со­не, ни о смер­ти — она фи­зичес­ки, до дур­но­ты ощу­щала про­ника­ющий в тка­ни нож, слы­шала хруст ра­зор­ванной пло­ти, чувс­тво­вала тя­желый за­пах кро­ви. Она всег­да жи­ла в во­об­ра­жа­емом ми­ре ак­тивнее, чем в дей­стви­тель­ном, и сей­час хо­тела бы за­быть это, вы­чер­кнуть — и не мог­ла. И это рож­да­ло ту­пой, чу­гун­ный ужас, и она шла под гне­том это­го ужа­са, ни­чего уже не со­об­ра­жая.

Фе­дот Ев­гра­фыч об этом, ко­неч­но, не знал. Не знал, что бо­ец его, с кем он жизнь и смерть оди­нако­выми ги­рями сей­час взве­шивал, уже был убит. Убит, до нем­цев не дой­дя, ни ра­зу по вра­гу не выс­тре­лив...