Неукротимый

Глава 8

Покинув офис Лекси, я возвращаюсь на работу, к Хэппи, который оттаскивает меня в сторону для личного разговора: — Ты разобрался с девчонкой? Уставившись на него, я рассматриваю его лицо. Я криво улыбаюсь. Что, бл*дь, это с ним? Когда он ловит мой взгляд, он также смотрит на меня в ответ: — Не смотри на меня так. Это мое дело, также как, и твое. Ты помнишь, что я тоже владелец этой гребаной компании? Помнишь, почему ты обратился ко мне? Ты слишком импульсивен. Даже психически неуравновешен. И ты это знаешь. Я просто хочу защитить мои инвестиции. Мужик, я не позволю тебе все испортить. Люблю тебя, как брата, но я не позволю тебе это сделать. Не поз... Не позволит мне? Я шагаю к нему, огонь вспыхивает в моих глазах, он что-то кладет мне в руку. Часть меня умоляет отступить мою злую часть. Но злая часть... она всегда выигрывает. Глянув на визитную карточку, ярость захватывает мой разум. Подняв кулак, я бью моего друга, и попадаю куда-то в область рта. Споткнувшись, он падает на задницу. Игнорируя мои пульсирующие костяшки пальцев, я сжимаю руку, чтобы облегчить боль, затем кидаю карточку ему на грудь. Мой взгляд сосредоточивается на крови, капающей из его рта, я сжимаю руки в кулаки, и считаю до десяти, чтобы не накинуться на него еще раз. И еще раз. В голове стучит от необходимости сделать именно это. — Друг, не нужно мне говорить о чертовых врачах. Я сказал "друг" так, чтобы это звучало, как будто он совсем и не друг. — Я в порядке. Я, черт возьми, здоров. Хэппи встает, из кармана рубашки вытаскивает носовой платок, и тяжело дыша, вытирает им кровь на губе. — Вот поэтому, бро, я думаю, что тебе надо кое-кого посетить. Мы смотрим друг на друга. — С тобой не все в порядке. Я не думаю, что с тобой было все хорошо хоть один день в твоей жизни. Хэппи мой друг, а также он заноза в заднице. Отворачиваюсь, чтобы позволить себе успокоить чудовище, которое живет в моей голове. Я глубоко вздыхаю: — Никаких врачей. Вопрос закрыт. Что сегодня на повестке дня? Он сразу же отвечает: — Наведение порядка. Склад А. Мои брови поднимаются, а на лице появляется садистская улыбка. Похоже, в конце концов, я смогу на кого-то направить свою злость. Сидя на складном стуле за пять долларов из хозяйственного магазина, я чувствую, как растет мой гнев, когда смотрю на предателя, который напрасно пытается рассказать свою историю. Но он лжет. Я распознаю ложь. Я король лжи. А он действует мне на нервы. Хэппи пинает его под колени. Он падает на них. Пухленький мужичок среднего возраста дрожит, умоляя: — Мистер Т, пожалуйста, не делайте это. Моя семья, они... Он прикусывает язык, после того, как упомянул про семью. Как будто я приду за ними. Парень совсем меня не знает. Это не мой стиль. Заведя руку за спину, я вытаскиваю из моих слаксов свою полуавтоматическую пушку 32-калибра. Она красавица, но моя любимая – 45. Я не буду использовать мою малышку на этом куске дерьма. Я не хочу ее замарать его мерзкой кровью. Смотрю вниз прямо ему в глаза. Я удерживаю его взгляд. Используя ствол пистолета, я рассеяно почесываю им мой висок, и спрашиваю еще раз: — Что ты рассказал Хамиду, Патрик? И не говори «ничего», потому что фотографии не лгут. И по тому, как он качал головой, и улыбался, как будто выиграл в гребаную лотерею, я знаю, ты что-то ему рассказал. Он дрожит, и плачет. Сопли вытекают из его носа прямо в рот. — Ничего? Ты не сказал ничего? Встав, я делаю к нему два шага, и вздыхаю на его плачевное состояние: — Ничего личного. Просто бизнес. Подношу дуло пистолета к его лбу, глубоко вдыхаю, и закрываю глаза. Выдох. Раздается выстрел. Улыбаясь как идиотка, и витая в облаках, я иду, чтобы провести немного времени с Никки. Действительно, мне необходимо это после всего произошедшего на этой неделе. Каждую неделю мы с Никки обязательно встречаемся в местном кафе. Где-то, где сможем посидеть и вдали от шума провести наш ланч. Помешивая кофе, и избегая моего взгляда, она выглядит виновато. — Я ничего не знала об этом парне, и это меня волновало. Я... — она кашляет, — Я поспрашивала тут и там... Я прерываю ее, задыхаясь: — Никки, ты не могла. Подняв руки вверх в успокаивающем жесте, она добавляет: — Я не могла позволить лучшей подруге встречаться с кем попало, не так ли? Ничего не вышло, крошка, так как я ни черта не узнала. Люди знают его. Люди знают о нем. И люди предпочтут проглотить бритвенное лезвие, чем рассказать что-то о Твитче. Вывод: он не только жуткий, но еще этот мужчина зарыл свои секреты глубже, чем священник из Ватикана. Я не знаю, что делать с этой информацией. Поэтому не делаю ничего. Я меняю тему: — Ты понимаешь, что через две недели твой день рождения? Она закатывает глаза: — Да, мам, я понимаю, но даже не пытайся сменить тему, крошка. Хитро улыбаясь, она шепчет: — Какой он? Она умрет, если не узнает. Я чувствую, это желание все узнать, исходит от нее волнами. Подумав, я вздыхаю, и растворяюсь на стуле: — Когда все хорошо, тогда это самая лучшая и самая прекрасная вещь, которую я когда-либо испытывала. Так хорошо, что мне становится жаль тех людей, которые не испытывали подобного. Она широко улыбается, и я продолжаю: — Но, когда все плохо... Ники, все плохо. Чертова греческая трагедия. Это ужасает. И действительно, чертовски пугает, — помешивая кофе, который в принципе, больше не нужно мешать, я шепчу: — Он пугает меня. Я наблюдаю, как улыбка сползает с ее лица. Теперь она выглядит обеспокоенной. Я тянусь через стол, беру ее за руку, и честно говорю: — Но эти хорошие моменты... — я мечтательно вздыхаю. — Я смогу пережить плохие, так как у меня есть хорошие. Потому что хорошие моменты — умопомрачительны. Так что ты должна понять, что я собираюсь плыть по течению, и брать то, что предлагают. Никки все еще выглядит обеспокоенной, но в ее глазах появляется мечтательность. Вот то, что я обожаю в Никки. В душе она романтик. — Ладно, крошка. Ты умнее всех моих знакомых, так что, несмотря на то, что я беспокоюсь за тебя, знаю, что ты все сделаешь правильно. Но обещай мне одну вещь: если все станет слишком напряженным, ты бросишь все это, даже независимо от хорошего. Я сразу же отвечаю: — Обещаю. А потом я задаюсь вопросом, почему я лгу в лицо моей лучшей подруге У мальчика есть еще пять минут, чтобы сюда добраться, или он уволен. А это дерьмовое начало первого рабочего дня. Он не позвонил, даже зная, что опаздывает, и я официально разозлен. Если он еще не понимает, что глубоко в дерьме, то скоро это поймет, как только придет. Внезапно зазвонил мой телефон. Лекси: Как проходит первый рабочий день Майкла? Пожалуйста, будь с ним любезным. Твитч, он хороший ребенок. Мой гнев слегка угас. Я не понимаю, как у нее это получается, но она просто делает это. Она— мой личный способ управления гневом. И она боится тебя. Из-за этой внезапной непрошенной мысли я хмурюсь. Я: Я напишу тебе, как только он появится. Она тут же отвечает. Лекси: Пожалуйста, не делай ничего необдуманно. Прошу.. Как только я начинаю набирать ответ, дверь моего кабинета открывается, и с опущенной головой входит Майкл, медленно заходя в мой кабинет. Я быстро печатаю Лекси. Я: Он здесь. Успокойся, мама медведица. Поднимаясь, я говорю ему: — Рад, что ты, наконец, пок... Я замолкаю на полуслове, когда он подходит ближе ко мне, и замечаю распухшую губу. Встречаю его на полпути, и хмурюсь, когда, аккуратно приподнимая его подбородок, смотрю ему в лицо. Сжав челюсти, он закрывает глаза и позволят мне осмотреть его. Под одним глазом у него чернеет пятно гематомы, сломан нос, и разбита губа. Дерьмо. Кто-то поработал на нем кулаками. Они повсюду неслабо побили его. Мне интересно, насколько хреново выглядят остальные части его тела прямо сейчас, но я не буду спрашивать. Я не хочу забирать у него то, что осталось от его достоинства. Парень выполнил то, как я ему и сказал, он купил новую одежду, и сделал аккуратную, короткую стрижку. Новые джинсы порваны, его новые кроссовки сбиты, а белая майка-поло запачкана кровью и грязью. Отпустив его подбородок, я кладу руки на бедра, и вздыхаю: — Что случилось, парень? Он равнодушно отвечает: — Мне сказали передать вам вот это. Потянувшись к своему заднему карману, он вытаскивает сложенный листок бумаги, который испачкан кровью. Я беру бумагу, и всматриваюсь в его лицо. Кровь стекает из его сломанного носа, и капает на персидский ковер. Как только он понимает это, поднимает руку к носу, стремясь остановить кровь, и испугано шепчет: — Извините. Я не хотел. Подойдя к своему столу, я вытаскиваю из коробки парочку платков, и протягиваю их ему. Трясущейся рукой он берет их, а я озадаченно спрашиваю: — Ты боишься меня? Приложив смятый платочек к носу, он спрашивает: — А должен? — Честно? Да. Кивая, он смотрит мне в глаза: — Хорошо. Тогда да. Я боюсь вас. Мне нравится этот мальчик. Его дерзость, по идее, должна меня раздражать. Но нет. Разворачиваю записку, и читаю. "Ты хотел войны, ты получил ее". Я уже знаю ответ до своего вопроса, но мне нужно подтверждение этого. Война — это серьезно. В какой-то степени. — Это от Хамида или Фрэнка? Фрэнк безобидный. Он никогда бы не написал такого. Его власть досталась ему от отца. Я знаю, что ему не хочется быть в положении, которое ему дали. Я подразумеваю, что он принц мафии. Он принц итальянской мафии, который влюблен в принцессу русской мафии. Если бы им был я, я бы на хрен, застрелился. Майкл смотрит на меня широко раскрытыми глазами, и я вздыхаю: — Хамид, тупой ублюдок. Это, безусловно, уже слишком для Хамида. Он действует тактикой запугивания. Которая мало чем отличается от моей, но одно мое присутствие внушает страх людям вокруг меня. Я ничего не делаю для этого. А если делаю, то они обычно теряют кое-что. Я имею в виду их жизни. Хамид — иранец, хитрая гребанная крыса. Он нападет на тебя, пока ты будешь стоять спиной к нему. Парень жаждет власти. К черту наркотики. Власть — его главный наркотик. И однажды, это его убьет. Щуря глаза на своего нового ЛА (прим. пер. - личного ассистента), я с интересом спрашиваю: — Если бы у тебя был выбор, сделать что-нибудь Хамиду без последствий, что бы ты выбрал? Глаза Майкла темнеют: — Я бы выковырял ему глаза. Чем-нибудь ржавым. И тупым. Я ухмыляюсь. Я знал, что мне понравится этот ребенок. Вытаскиваю телефон из кармана, игнорирую входящую смс, и звоню Хэппи. Как только он отвечает, я удерживаю свой взгляд на Майкле и говорю моему деловому партнеру: — У нас проблема, с которой надо разобраться. Немедленно. Хэппи отвечает: — Что случилось? — Мы возьмем с собой мальчика для... — я ухмыляюсь, — ... обучения. Нам нужно десять мужчин. Вооруженных чем-то видимым. Чем-то большим. Хэппи смеется: — О. дерьмо. Кое-кто собирается устроить разборку. Улыбнувшись, я прикусываю кончик языка: — Черт да. Ты с нами? Хэппи становиться серьезным: — Ты ведь знаешь, я прикрою твою спину, бро. Всегда. И он сделает это. Я не знаю, где был бы сейчас, если бы у меня не было Хэппи и Юлия. Я просто отвечаю: — Десять минут. Прислонив краешек телефона к подбородку, какое-то время я нахожусь в таком положении, сжав губы в раздумьях. Указывая телефоном на Майкла, я говорю: — Приведи лицо в порядок. Мы начинаем обучение через 10 минут. Выражение неверия на его лицо забавно. Настолько забавно, что я посмеиваюсь, подходя к нему, и похлопываю его по плечу. — Не беспокойся. Тебе это понравится. С ухмылкой я покидаю свой кабинет. Подъезжая на трех внедорожниках к складу, которым пользуется Хамид, мы достаточно эффектно появляемся, чтобы он лично вышел нас поприветствовать. Хамид стоит в пункте приема, дерзко ухмыляясь, в черных слаксах и черной рубашке. Его волосы торчат на молодежный манер, ничто в нем не выдает его происхождение. Его бледная кожа, зеленые миндалевидные глаза, невысокий рост, и темные волосы никак не выдают его иранскую культуру. Когда все три машины останавливаются, и десять вооруженных мужчин, плюс один избитый подросток выходят из машин, я клянусь, он покрывается потом. Он должен. Сегодняшний день он запомнит на всю, оставшуюся ему жизнь. Жду своих людей, чтобы они стали в линию позади меня, сначала я щелкаю пальцем на Майкла, затем указываю на место около себя. Он присоединяется ко мне достаточно быстро. Хэппи встает с другой свободной от него стороны, формирую защитный барьер для моего нового сотрудника. Как только Хамид все это видит, он понимает, что совершил ошибку. Его глаза вспыхивают, потом щурятся в замешательстве, а затем расширяются, и он с трудом сглатывает. Мы подходим к нервничающему мужчине. Он приветствует нас: — Салам, Твитч, Хэппи. Чем обязан? Его акцент напоминает, что в Австралии он живет только несколько лет. Это меня злит. Мой глаз дергается, я стискиваю зубы, и абсолютно спокойно говорю: — Ты объявил войну. И избил моего личного ассистента, из-за тебя он опоздал в свой первый рабочий день. Я думаю, ты точно знаешь, почему я здесь, Хамид. И ты смеешь приветствовать нас иранскими словами о мире? Ага, правильно, недоумок. Я знаю, что означает «salam». Улыбка Хамида исчезает с его лица. — Я не знал, что он на вас работает. Мальчик... Майкл перебивает его: — Вообще-то, босс, это первое, что я ему сказал. И я хотел рассмеяться от выражения, которое появляется на лице Хамида. Честно, я не так уж и зол, как мог бы, но этот мужик нуждается в уроке «Что происходит, когда ты трогаешь меня и мое». — Ты должен быть готов к войне прежде, чем объявлять ее. Это правда? — спрашиваю я у Хамида. Уставившись на Майкла, он отвечает: — Я думал, мальчик врет, чтобы перестать работать. Я также думаю, что ты нечестно присваиваешь моих людей, хотя бы этого, — он указывает пальцем на Майкла. — Очевидно, я был неправ. Приношу свои извинения. Кивая, я показываю рукой на склад: — Я думаю, нам нужно побольше поговорить об этом. Не так ли? Не веря моему спокойному голосу, Хамид ненадолго прищуривает глаза, прежде чем улыбнуться: — Конечно, входите. Он ведет нас в свой кабинет на складе, затем поворачивается и заявляет: — Было бы лучше оставить ваших людей снаружи. Я не хотел бы, чтобы мои мулы были обескуражены, и думали, что что-то не так. Мулы. Так некоторые производители наркотиков называют людей, которые упаковывают товар, а также раздают его дилерам. В любом случае, мои люди здесь, так что я киваю Хэппи, который говорит им подождать нас снаружи. Майкл пытается остаться с мужчинами, но я кивком головы подзываю его, чтобы заходил со мной. Он торопливо заходит, понурив голову. Когда Хэппи присоединяется к нам, Хамид спрашивает: — Напитки? Я хмурюсь. Он, целую минуту наблюдает за мной, потом ухмыляется, и садится за свой стол: — Вся эта враждебность из-за ребенка? Мы, все трое, стоим перед столом, и Хэппи говорит: — Вся эта враждебность из-за войны. Хамид взмахивает рукой: — Это было до того, как я понял, что ты не отбираешь у меня людей. Я говорю: — Передай Патрику привет. Хамид бледнеет. Дело в том, что мне пришлось избавиться от одного их своих людей из-за этого мудака, и это раздражает меня. Он заикается: — Ч-что ты имеешь в виду? Игнорируя его попытку разыграть из себя идиота, я говорю ему: — Конечно, сейчас тебе трудно будет связаться с тем местом, где он находится прямо сейчас, — я наклоняю голову на бок, и щурюсь. — Очень трудно. Можно сказать, он ушел... под землю... на какое-то время. Хэппи добавляет: — Надолго. Он, возможно, никогда не вернется. Фальшивая бравада Хамида испаряется, и его лицо приобретает обеспокоенное выражение: — Я не ходил к нему. Он пришел ко мне! И он не сказал ничего, что я бы уже не знал. Теперь, мы поговорили, и я извинился, и нет никакой потребность в этом. Мы разойдемся, и забудем об этом. Хоть он и пытался, чтобы это звучало, как утверждение, это все равно было больше похоже на просьбу. Хэппи и я смотрим друг на друга, прежде чем Хэппи кивает в моем направлении. Я внутренне ухмыляюсь. Обходя стол, я говорю, подходя к Хамиду: — Знаешь, что? Я думаю, ты прав. Я не думаю, что Патрик сказал тебе что-то, чего бы ты не знал. Но я действительно думаю, что ты знал, почему Майкл ушел от тебя. И я не думаю, что тебе хотелось отдавать парня мне, не так ли? Хамид хмурит брови, я придвигаюсь ближе: — И? Он ехидно отвечает: — Это не важно, Твитч. Все кончено. Не будет войны. Я не буду извиняться еще раз. И я думаю, тебе и твоим людям пора уходить. Добравшись до спинки стула Хамида, наконец я наклоняюсь к его голове, и достаточно громко шепчу так, чтобы услышали все. — В любви и на войне все средства хороши. Так же быстро, как атакуют змеи, я рукой беру в захват его шею, и сжимаю достаточно сильно, чтобы приостановить поступление воздуха. Хэппи никак не реагирует, зато Майкл шепчет: — Ни хрена себе. Хамид начинает цепляться за мои руки. Это ничего ему не дает. И в этот момент, я смотрю на Хэппи и дергаю подбородком. Он подходит, а я в это время тяну Хамида за шею вверх с его стула, и ставлю на ноги. Хэппи обходит его, и занимает мое место, также захватывая его за шею. Тяжело дыша, я говорю Хамиду: — Знаешь, я мечтаю, чтобы люди перестали вынуждать меня делать подобные вещи.Дотянувшись рукой до заднего кармана, я вытаскиваю свой складной нож из слоновой кости, и выдвигаю лезвие. — К сожалению, ты не оставил мне выбора своим откровенным неуважением. А я позволял этому продолжаться слишком долго. Поэтому сегодня я преподам тебе один единственный урок. Из-за отсутствия воздуха растет давление и его лицо становится темно-бордовым. Он задыхается, в его глазах появляется страх: — Что ты собираешься сделать? Смотрю сначала в его левый глаз, потом в правый, и автоматически заявляю: — Око за око. Хэппи сильнее сжимает его горло, запихивает ему в рот свернутый клубком носовой платок, и закрывает все это свободной рукой. Хамид пытается избавиться от захвата, но его громкие крики приглушены платком. Мужчина ошеломлен. Я мог бы отпустить его прямо сейчас. Это было бы ему уроком, но такой урок быстро забудется. Я хочу, чтобы этот ублюдок каждое утро просыпался, вспоминая обо мне. Я хочу, чтобы он запомнил меня на всю свою оставшуюся жалкую жизнь. Я говорю Хэппи: — Держи его крепче. Я не хочу оставить его без обоих. Глаза Хамида расширяются за секунду до того, как он начинает бороться сильнее, и закрывать глаза, а слезы катятся из уголков его глаз. Когда я замечаю, как что-то капает, я смотрю вниз, и вижу, что мужчина описался. Запах аммиака заполняет воздух, и я смотрю на него: — Сукин сын. Давай-ка сделаем это. И вырезаю его. Хамид кричит до тех пор, пока не начинает хрипеть, приглушенный импровизированным кляпом Хэппи. Часть есть. Он хнычет. Его тело неудержимо дрожит, и погружается в шоковое состояние. Он хватается руками за воздух. Выдавил все. Его дыхание тяжелеет, а тело успокаивается, это наводит меня на мысль, что он потерял сознание. Проклятье. Везучий сукин сын. Вероятно, должно быть печально, что я ничего не чувствую из-за того, что сделал это. Нет никаких угрызений совести, говорящих мне остановиться. Нет эмоций. Просто... ничего. Мой разум и я, абсолютно непринужденно делаем это кому-то, в ком мы уверены, что он виноват. Кому-то, кому надо преподать урок. После того, как я остаюсь удовлетворенным своей работой, я иду к двери около кабинета, и открываю ее. Ванная маленькая, ну да ладно. Мне не нравится, что на мне его кровь. Мою, и мою, и мою, пока не удостоверяюсь, что мои руки чистые. Я вхожу обратно в кабинет, и вижу Майкла, наклонившегося над мертвенно-бледным лицом Хамида, дергающим его тело, и рассматривающим его теперь зияющее углубление вместо глаза. Хэппи стоит сбоку, также осторожно наблюдая за тем, что делает Майкл. Майкл спрашивает в пустоту: — Он умрет? Я тихо отвечаю: — Нет. Но он будет жалеть, что не умер. Мальчик смотрит на меня: — Вы сделали это... — он выглядит смущенным, — ...за меня? — Отчасти — говорю ему. И это правда. Никто не смеет обижать моих сотрудников. Но Хамид сделал это. Если бы это был не я, это был бы кто-нибудь другой. Хамиду повезло, что это сделал я, потому что он и дальше продолжит проживать свою крысью жизнь. Майкл кивает, а я смотрю на Хэппи. Его глаза все еще наблюдают за мальчиком, а на лице — пораженное выражение. Да. Он вполне подходит. Вытаскиваю бумажник, беру из него визитку, и кладу ее на стол, чтобы написать записку Хамиду. «Объявить войну было ошибкой. И хочу заметить... я выиграл». Я всегда выигрываю. Подойдя к его обмякшему телу, отпускаю визитку, и она, кружась, падает на его грудь, потом иду к выходу, к своим людям. Когда мы приближаемся к внедорожнику, я приветствую одного из головорезов Хамида, и говорю ему: — Если ты хочешь, чтобы твой босс выжил, звони в скорую. Прямо сейчас. Его глаза расширяются, прежде чем он бежит к кабинету. Мои люди собрались, готовые уезжать, и мы выезжаем под звуки разверзнувшегося ада. Поворачиваюсь к Майклу, который сидит рядом, и наблюдает за мной широко раскрытыми глазами. Я ухмыляюсь, и взъерошиваю его волосы. Да. Мальчик справился прекрасно.