Сегодня понедельник, я иду в школу. На улице похолодало, солнце висит в серо-голубом небе, как тусклая золотая монетка. Погода наладилась, но не совсем.
С пятницы мама живет у Пенни в больнице — спит на раскладушке в ее палате. Я еще не видела маму после всего. Может, она теперь меня ненавидит.
За мной ухаживает миссис В. — кормит, переодевает. Даже Ириска скучает без Пенни, кладет голову мне на колени и грустно смотрит в глаза. А что я могу сделать?
Папа сам не свой. Он все время что-то роняет: ключи, вилки. Начинает говорить — и замолкает на полуслове. Не бреется.
— Чак! Да возьми же себя в руки! — наконец не выдерживает миссис В. — Прими горячий душ, выпей стакан апельсинового сока, и тебе станет легче, вот увидишь. Ты же напугаешь ребенка, если заявишься в больницу в таком виде!
— Ты права, — соглашается папа. — Мелоди готова?
— Я сама посажу ее в автобус. Вперед, в душ!
И папа уходит в ванную.
Я стучу по клавиатуре, спрашиваю:
«Пенни лучше?»
— Да! Да! Лучше! Мама утром сказала, что ей отменили капельницу. Она ела яблочное пюре. И жаловалась, что ей гипс мешает. Требовала Душку — я ее уже постирала, сегодня отнесу. Пенни поправится, не переживай.
Я с облегчением вздыхаю. Миссис В. кладет мне в рот очередной кусочек омлета, но я даже не могу глотать. Желудок сжался от страха.
«Нога?»
— Нога в гипсе. Неудобно, конечно, но что делать. Врачи говорят, она еще носиться с ним будет, когда немножко окрепнет.
Хорошо, что миссис В. никогда мне не врет.
«Коляска?» — печатаю я.
Нет ничего ужаснее, чем инвалидная коляска для такой малышки.
— Никаких колясок! Наоборот, ей надо как можно больше двигаться — так врачи говорят.
Меня понемногу отпускает.
«Голова?» — спрашиваю я.
Миссис В. понимает, о чем я.
— Мозг не пострадал. Ни капельки.
Я медленно выдыхаю.
«Точно?»
— Да точно, точно. Я же была у нее вчера. Она ударилась головой, когда упала, но машина повредила ей только ногу, голова не задета.
Сигналит автобус, и миссис В. выкатывает меня на улицу. Она еще раз проверяет, на месте ли ранец, надежно ли застегнуты ремни, и крепко обнимает меня на прощание.
— Ты готова с ними встретиться? Выдержишь?
Я киваю. После того, что случилось с Пенни, горстка надутых пятиклашек мне нипочем.
Пока опускается подъемник, водитель сочувственно спрашивает:
— Как твоя сестричка? Такая беда...
«Поправляется, — печатаю я. — Спасибо».
Гус кивает, прочитав ответ, и закатывает меня на подъемник.
Вот как быстро разлетаются плохие новости. Наверное, в школе тоже уже все в курсе.
Я машу на прощание миссис В. Всю дорогу до школы в автобусе непривычно тихо — никто из детей «с особыми потребностями» не визжит, не рычит и не кричит, как обычно.
На улице холодно, поэтому нас сразу ведут в класс. Я будто новыми глазами смотрю на своих одноклассников. Вот они все:
Фредди, который хочет «вж-ж-жик» на луну.
Эшли, наша топ-модель.
Вилли, фанат бейсбола.
Мария, для которой любой человек — друг.
Глория, которая любит музыку.
Карл, который любит поесть.
Джилл, которая была раньше как Пенни.
Никто из них не умеет злиться.
И я, одиннадцатилетняя мечтательница, которая стремится вырваться из СК-5, как из заточения, и разговаривает через компьютер с женским именем Эльвира. Я уже не знаю, где мое место — здесь или в другом, большом мире.
А вот и Кэтрин. Она сегодня отлично одета — на ней широкие горчичные брюки, черный свитер и жилетка.
— Классный прикид, — говорю я ей.
— Спасибо! Представляешь, сама все выбирала!
— У меня для тебя кое-что есть, — говорю я и показываю на ранец.
Порывшись, Кэтрин выуживает из него открытку, которая чуть не стала причиной непоправимого. Она читает и начинает часто-часто моргать.
— Мелоди! Спасибо тебе! — Кэтрин наклоняется ко мне, обнимает. Потом ее лицо становится очень серьезным. — Миссис Валенсия мне рассказала. Как Пенни?
«Лучше», — печатаю я.
— Знаешь, а ты ведь, наверное, ее спасла.
«Как?»
— А так! Ты же задержала маму. Ей пришлось соображать, чего ты вопишь и дерешься, будто тебя живьем режут.
«Не смогла остановить».
— Ты все сделала правильно. Я тобой горжусь.
«Правда?»
— Конечно, правда. А если еще учесть, что ты до этого пережила в аэропорту... Поговорим об этом?
«Нет», — печатаю я и отворачиваюсь.
Ко мне подходит Мария и крепко обнимает.
— Ты молодец, Мелодик. Большая молодец.
Я не знаю, то ли она об игре, то ли о чем другом, но глаза у меня уже на мокром месте, и нос покраснел. Вот бы так же крепко обнять Марию, чтобы она поняла, как мне нужна ее поддержка! Но я не могу ее обнять. Просто говорю:
— Спасибо.
Я до сих пор не знаю, понимает ли Фредди, что вокруг него происходит, или живет полностью в своем мире. Поэтому я удивлена его вопросом:
— Мелли вж-ж-жик на самолетике? — Он смотрит на меня с явным интересом и даже немного с завистью.
— Нет, Фредди. Ни вжик, ни самолетика, — печатаю я и нажимаю на кнопку, чтобы Эльвира произнесла это вслух.
Фредди, сразу погрустнев, разворачивает коляску и уезжает.
Подходит миссис Шеннон, присаживается на корточки рядом со мной.
— У тебя, наверное, голова лопается от всего, что случилось за эти дни.
«Бум!» — печатаю я, но даже не улыбаюсь.
— Поговорим за обедом, хорошо?
«Да».
— Пойдешь на инклюзивные уроки?
«Да».
Все выходные я думала или о Пенни, или о том, как вести себя дальше в школе. И в конце концов решила не прятаться.
— Ты молодчина! — миссис Шеннон сжимает мою руку, улыбается и уходит к другим ученикам.
По расписанию у пятиклассников литература, но мисс Гордон заболела, поэтому на первый инклюзивный урок я иду к мистеру Диммингу.
— Ты уверена, Мелоди? — спрашивает Кэтрин.
Вместо ответа я разворачиваю коляску и направляюсь к дверям кабинета истории. Кэтрин кладет руку мне на плечо — так вместе мы и заходим.
На столе мистера Димминга стоит невзрачный пластмассовый кубок. В классе необычно тихо.
Мистер Димминг откашливается, переступает с ноги на ногу, ослабляет пальцем воротничок слегка застиранной белой рубашки (на нем снова старый коричневый костюм и поношенные туфли).
— Здравствуй, Мелоди! — с преувеличенной радостью произносит он.
Я молчу.
Он топчется на месте, будто хочет в туалет. Я на удивление спокойна: ни одного случайного движения, ни единого звука. Просто смотрю на него — и всё.
Потом перевожу взгляд на Роуз, но та делает вид, что смотрит в другую сторону.
Все молчат.
Наконец я нарушаю тишину. Спрашиваю, включив звук почти на максимум:
— Почему вы бросили меня?
Жаль, нет видеокамеры, чтобы заснять редкие кадры: в пятом классе — абсолютная тишина, все застыли. Только незаметно переглядываются: кто первый начнет?
Наконец поднимается Роуз, оборачивается ко мне и говорит:
— Честное слово, Мелоди, мы не собирались тебя бросать.
Я никак не реагирую: просто смотрю на нее и жду.
— Мы встретились пораньше, чтобы вместе позавтракать...
Я перебиваю:
— Мне никто об этом не сказал. Почему?
Все молчат, и я все понимаю без слов: потому что без меня лучше, вот почему.
Я быстро моргаю.
— Ну, мы решили, что из-за тебя мы ничего не успеем. Тебя ведь надо кормить и все такое, — запинаясь, объясняет Клер.
И опять становится тихо-тихо. Кажется, слышно, как у меня стучит сердце.
— Тебя вырвало за столом, но тебя никто не бросал.
— Вообще-то да, — шепчет Родни.
Клер смотрит в парту.
— Кто занял мое место?
Клер, не глядя на меня, медленно поднимает руку.
— Мы позавтракали за десять минут, — говорит Роуз, ковыряя пальцем какое-то пятнышко на учебнике истории. — Из-за нервов есть никому не хотелось. И сразу же поехали в аэропорт.
Встает Коннор — он, кажется, не знает, куда девать руки.
— Короче, мы приехали в аэропорт рано, а там выяснилось, что двенадцатичасовой рейс отменили, но еще можно успеть на утренний.
Молли продолжает:
— Мы быстро-быстро прошли регистрацию, а на посадку вообще пришлось бежать. Мистер Димминг и тот несся как спринтер.
— Обо мне никто не подумал?
Снова становится тихо, а потом Элена — она тоже здесь — говорит:
— Я подумала. Я первая садилась в самолет и, как только отдала посадочный талон, вспомнила про тебя и сказала мистеру Диммингу.
Мистер Димминг опять переступает с ноги на ногу.
— Мне было не до того. Я всех пересчитывал, проверял, у кого какие места, смотрел, чтобы никто ничего не забыл. Я попросил ребят позвонить к тебе домой — у Роуз ведь есть в мобильном твой номер.
Теперь все смотрят на Роуз. Медленно она поднимает на меня глаза, по щеке у нее катится слезинка.
— Ты бы все равно не успела. Я... уже достала телефон, нашла твой номер, а потом посмотрела на остальных и... — Роуз умолкает.
Я будто вижу, как там все было. Они стоят в аэропорту и уже представляют себя в передаче «Доброе утро, Америка!»: вот огромный кубок, а вот — я.
— Мы переглянулись, — продолжает Роуз еле слышно, — и каждый качнул головой: нет.
Каждый? Все до единого?
Всхлипнув, Роуз договаривает:
— Я захлопнула телефон, и мы сели в самолет. И я... так и не позвонила.
Тишина, оказывается, может быть оглушительной.
Наконец мистер Димминг произносит:
— Прости нас, Мелоди. Прости.
Роуз плачет, уткнувшись носом в парту.
— Перед самой игрой у нас хотел взять интервью журналист из «Вашингтон пост», — говорит Молли. — Но он сразу ушел, когда узнал, что тебя нет в команде.
Коннор встает, выходит в центр класса, берет с учительского стола кубок, несет его мне и, запинаясь и облизывая губы, говорит:
— Мелоди, команда, ну... мы то есть... хотим отдать его тебе. Ну, как бы извиниться. — С этими словами он ставит кубок на мой столик.
Маленький кубок только с виду бронзовый, на самом деле это крашеная пластмасса. Название школы на табличке — и то написано с ошибкой. Мне становится смешно — я сначала улыбаюсь, а потом начинаю хохотать в голос. Даже не знаю, случайно или намеренно, я задеваю кубок рукой — он летит на пол и разбивается.
Сначала все растерянно смотрят на меня, но, видя, что я не бросаюсь на них с кулаками, тоже начинают смеяться — не очень уверенно, но все же. Даже Роуз улыбается сквозь слезы.
Я врубаю Эльвиру на полную мощность и говорю:
— Обойдусь без вашего кубка. — Потом отыскиваю нужную клавишу и добавляю: — Так вам и надо.
С улыбкой на лице я включаю коляску, плавно разворачиваюсь и уезжаю.
