Я просыпаюсь каждое утро и думаю, что сейчас открою глаза и увижу наш темный дощатый потолок, мой старый письменный стол в углу, фотографию Шуры на стене.
Но потолок надо мной белый.
Мы с Гуль живем теперь в приюте. Называется он ЦВС — Центр временного содержания детей, оставшихся без попечения родителей. Приют.
Идиотская ситуация.
Мы не нуждаемся в том, чтоб нас кто-то приютил. У нас есть свой дом.
Когда нас привезли сюда, я думал, что это ненадолго. Но мы здесь уже вторую неделю.
Я просыпаюсь каждое утро и думаю: а что, если это навсегда?
Тот день начался не очень хорошо. Я отвел Гуль в школьный лагерь, вернулся домой и еще раз пересчитал все деньги. Звучит, конечно, очень важно: «все деньги», а на самом деле у меня осталось сорок пять рублей — не деньги, а крохи.
И я пошел на улицу; я не мог сидеть один, мне надо было подумать, что предпринять.
Я брел куда глаза глядят, а когда поравнялся с торговым центром на углу, полил дождь. Пришлось зайти внутрь — переждать ливень.
Длинная лестница эскалатора ползла вверх, на зеркальные верхние этажи, и вниз — к подземной парковке и продуктовому магазину. Я сел на скамейку. С одной стороны от нее стояла какая-то пальма, усыпанная пластмассовыми мандаринами, с другой журчал фонтан. Было прохладно, играла тихая музыка.
Я сидел и думал, где можно раздобыть денег.
На работу меня не возьмут, возрастом не вышел.
Попросить у кого-то... у соседей? У знакомых? Тогда придется рассказать, что мамы нет...
Рядом со мной уселась женщина с кучей пакетов. Она достала портмоне и начала рыться в нем, что-то разыскивал. А я краем глаза смотрел на пачку тысячных купюр, которые распирали это ее портмоне. Если бы мне хотя бы одну такую зеленую бумажку...
Я никому не расскажу, о чем тогда думал. Это не те мысли, которыми стоит делиться. Потому что я сидел на скамейке целый час и мечтал... Нет, не мечтал, а строил планы, как бы исхитриться и стащить у кого-нибудь кошелек. Можно, например, отвлечь, толкнуть... Я понимал, что никогда не решусь на такое. Что я не сумею этого сделать. Но может быть, кто-то потеряет кошелек? Или хотя бы одну купюру обронит незаметно для себя?
В уме я уже потратил пару свалившихся с неба тысяч, и тут мои мечтания вдруг прервали:
— Привет! Ты что здесь делаешь? — услышал я знакомый голос.
Кира!
Она стояла передо мной насквозь промокшая, с волос капала вода. Дождь на улице еще продолжался.
— От дождя спасаюсь, — сказал я.
— Угу. Вот и я тоже, — кивнула Кира. — Как каникулы проводить?
— Ну как... — неопределенно помахал я рукой в воздухе. — Обыкновенно, как все.
— Слушай, а ты никуда не торопишься?
— А что? — обрадовался я.
Погулять с Кирой было бы очень здорово. Конечно, это мне полагалось бы ее пригласить, но Кира меня опередила:
— Пойдем в кино — в кинотеатре через полчаса сеанс?
Я сдуру чуть не сказал «пойдем». Так обрадовался, что на миг забыл главное — свои сорок пять рублей в кармане. Какое уж тут кино!
— А что за фильм? — спросил я, стараясь, чтобы это прозвучало небрежно.
— Фантастика какая-то.
— Нет, фантастику я что-то не очень, — я даже головой помотал для убедительности.
— Ну и ладно, — легко согласилась Кира. — Пойдем тогда просто кофе попьем?
Я снова запаниковал. Но вовремя глянул за стекло: дождь как раз кончился, и все, кто прятался в холле торгового центра от дождя, начали расходиться.
— А давай лучше купим мороженое и погуляем? Вон дождь кончился... Чего тут сидеть-то? — предложил я и подумал:
«Хоть бы согласилась. На мороженое у меня денег хватит!»
И она согласилась!
Это было последнее хорошее, что случилось тогда.
Я потратил последние сорок пять рублей на мороженое для Киры, мы побродили по парку. Даже и не помню, о чем мы разговаривали. Потом Кира заторопилась домой. Я тоже глянул на часы и понял, что мне через полчаса забирать из школы Гуль.
Утром-то я поел хлеба с солью и запил его сладким чаем, а теперь был уже пятый час, и есть хотелось ужасно.
Только денег ни копейки не осталось.
И тогда я вернулся в торговый центр и пошел вниз, в супермаркет.
В макаронах слишком много воздуха. Из горсти каких-нибудь рожков ничего не сваришь. А вот рис — другое дело.
Я двигался как во сне. Охранник посмотрел па меня подозрительно, а может быть, мне показалось. Но я поскорее взял тележку, положил в нее буханку хлеба, молоко и пошел к полкам с крупами. Мальчик у полки с гречкой и рисом не вызывает ни у кого интереса. Никто не подумает, что человек собирается воровать рис.
А ведь именно это я и хотел сделать.
Когда я, покрутив для отвода глаз пару разных пакетиков в руках, надорвал ногтем один из них и запустил руку в отверстие, сердце у меня застучало где-то в горле.
Я насыпал рис в оба кармана. Не много — чтоб карманы не оттопыривались. Но и не мало — чтоб хватило на кашу.
А у кассы улыбнулся девушке:
— Простите, я, оказывается, кошелек забыл. Можно тележка тут постоит, пока я сбегаю домой за деньгами?
И она мне тоже улыбнулась.
Я — на вид спокойнее некуда — вышел из магазина. Ужин у нас с Гуль сегодня был.
Денег не было.
Но я шел в сторону школы и старался не думать про деньги. Потому что как только я думал, что денег у нас теперь нет совсем и что я первый раз в жизни украл, мне становилось холодно.
Вся малышня носилась по двору, а пожилая учительница ашек сидела на лавочке и читала книжку.
Я поискал Гуль глазами. Не нашел. Учительница подняла голову, увидела меня и встрепенулась:
— Павел! Ты за сестренкой пришел?
Я каждый день в это время прихожу за сестрой, что за идиотский вопрос? Я был мрачный, голодный, без денег, я не знаю, чем завтра кормить Гуль, и мне ужасно захотелось нахамить.
— Ты... тебе... Павлик, тебе надо к директору зайти. Тебя искали...
И я сразу подумал: с Гуль случилось что-то плохое. Заболела, сломала ногу, упала, ударилась головой, увезли в больницу...
Гуль действительно увезли. Но не в больницу.
В кабинете директора меня посадили на диван, налили чаю, сунули в руки какое-то засохшее печенье, и Иван Алексеевич начал объяснять мне ситуацию. Там было все: от «ты же мужчина, глава семьи, пусть маленькой, но семьи» до «в приюте будет хорошо, а потом и мама найдется».
Я ничего не слушал. Во-первых, печенье оказалось очень вкусное, но мне дали только одно, а я хотел есть. Во-вторых, я опасался, что высыплется из кармана рис. А в-третьих, мама, конечно, найдется, о чем тут говорить.
