Для человека, который меня не слышит, Паша все же удивительно разумен.
Это он залез в дом через чердак. А не воры.
И ночью мы с ним сидели в темном доме вдвоем.
Было хорошо.
Я и не думала, что так скучаю по своим людям.
Паша сел рядом со мной. Взял меня в руки. И разговаривал со мной. Обо всем.
Он рассказал мне, что все очень плохо. Что мама больше никогда не придет. И что даже проститься с ней детям не удалось.
— Иногда мне кажется, мама просто уехала. Далеко-далеко. И вернется через двадцать лет. Или через тридцать.
— Мне тоже так кажется про Шуру. В сущности, это так и есть. Я же знаю, что Шура сидит в зеленом саду под яблоней. Качается на качелях. Ест лимонное желе. И трава щекочет ей босые ноги. Только она не приедет. Да и зачем.
— И я всё думаю, Лялька, думаю. Где теперь мама? Успела ли она подумать про это? Ну — про то, где хочет оказаться. Хорошо тем, кто верит во всякий там рай. Только если честно, маме рай не светит. Ну, такой, настоящий рай, куда попадают только самые хорошие. А грешники в ад — знаешь про это, Лялька? Если так и есть, то моей маме надеяться не на что.
— Если бы ты меня слышал... Люди попадают в тот мир, в который верят. Я и Шуре это говорила всегда.
— Я, знаешь, Лялька, что думаю? Пусть она делает там только то, чего ей хочется! Я не верю, что эти черные и фиолетовые картины — то, чего она хотела. Не хотела она этого. Она просто устала от всего. Вот сидит она там, перед ней — загрунтованный холст... И — все, что она пожелает. Все такое яркое, светлое. И можно рисовать с натуры. Понимаешь, Лялька?
— Понимаю.
— Я, Лялька, хочу скорее вырасти. Мне еще пять лет ждать. Через пять лет я смогу жить в своем доме и ни у кого не спрашивать разрешения.
А еще Паша рассказал про Гуль.
Тоже плохо.
Но он отнесет меня к ней.
И я шепну ей.
Скажу ей.
Крикну.
