Септум

№7

  Внутри меня оборвалось всё. Абсолютно всё. А в висках бешено застучал пульс. Впервые в жизни я чувствовал непреодолимое желание кого-нибудь ударить. И желательно не кого-нибудь, а именно этого парня, чтоб отбить у того всю тягу к подобным глупостям. А после наподдать самому себе. Бить по этим бестолковым губам, сказавшим подобное, бить, пока они совсем не распухнут и не посинеют от ударов.
— Это что такое?! — сжав руку Септума сильнее, поднёс её ближе к его лицу, моментально срываясь на крик. — Что это такое, спрашиваю?!
— Неважно, — произнёс спокойно и выдержанно, словно речь действительно шла о какой-то ерунде и ни коим боком меня не касалась.
— Нет, важно!
— Пусти. Мне больно, — он попытался выдернуть руку, но я лишь вцепился в неё ещё крепче.
— Это татуировка?
— Не твоё дело.
— Это татуировка?! — повторил настойчивее и поскрёб пальцем, чтобы удостовериться.
— Да, татуировка! — подтвердил, глядя на меня с каким-то животным бесстрашием. — И что с того? Что? Что не так? Если ты не заметил, у меня и другие тату есть, — стал тыкать пальцем в себя самого. — Вот тут. И тут. И здесь тоже. Мне нравятся татуировки!
— А мне плевать на все остальные! — я звучно ударил ладонью по прилавку, отчего парень даже вздрогнул. — Какого чёрта ты набил именно это?! Ты идиот?! Рехнулся?! Совсем мозгов нет?!
— Ты снова меня оскорбляешь, — сухо предупредил он, но мне было уже всё равно.
— Оскорбляю? — с издёвкой в голосе переспросил я, криво ухмыльнувшись. — Серьёзно? С каких это пор правда считается за оскорбление?!
— Я просто хотел запомнить твои слова! Навсегда!

— Как... — у меня просто слов не хватало, чтобы выразить собственную ярость. — Как ты вообще мог это набить?!
— А как ты мог это сказать?! — он резко подскочил с табурета, будто на него плеснули кипятком, и ошалело уставился на меня. — Слова пусты лишь для того, кто их говорит! Тот, кому они адресованы всегда придаёт им слишком большое значение! Впрочем, — он, прикрыв ненадолго глаза, глубоко вдохнул несколько раз, остывая, — ты ведь был прав, когда говорил это, — продолжил уже спокойно и ровно. — Я набил это не в укор тебе. Не беспокойся об этом. Я вообще не хотел, чтобы ты это видел. Просто хочу раз и навсегда уяснить, что такова правда, таков я. Это исключительно моё собственное решение, тебя оно не касается.
— Не неси чушь! — отбросив его руку, я толкнул Септума в грудь, желая, чтобы он замолчал, и тот, не удержавшись, упал на задницу прямо на пол.
— Почему же чушь? — он не спешил подняться. — Как правда может быть чушью? — его тон стал нахальным и развязным. — Или ты хочешь сказать, что жалеешь о своих словах? — и насмешливый взгляд из-под пепельной чёлки.
— Да, жалею, — уже спокойнее согласился я.

Я чувствовал, что и в этот раз явно переборщил. Мало того, что на руке парня полосками алел след от моей руки, так я ещё и на пол посмел его толкнуть. И это при том, что ему и без меня уже неслабо сегодня досталось. Мне стало действительно стыдно. Настолько стыдно и неудобно, что хоть прямо сейчас на колени падай, вымаливая прощение.
— Не похоже, что ты хочешь извиниться, — фыркнул Септум всё также ехидно и демонстративно оглянулся по сторонам, — я не вижу здесь книги.
— Есть книга, — я полез в рюкзак.
Парень выглядел сконфуженным, словно никак не ожидал такого поворота.
— Ты не можешь теперь взять и забрать свои слова назад, поздно, они уже на моём теле, — продолжил упрямиться, однако тон его уже не был таким самоуверенным.
— Я получу зарплату — и мы пойдём в салон, — я смягчился, — и забьём их чем-нибудь симпатичным, — присев с ним рядом, предложил радушно. — Что тебе нравится? Хочешь, набьём галактику? — указал на обложку книги, где был изображён космос. — Цветную.
— Это дорого, — буркнул хмуро.
Он то поднимал, то опускал глаза, а его щеки горели лихорадочным румянцем.
— Какая тебе разница? Платить-то буду я.
— Сомневаюсь, что ты хорошо здесь зарабатываешь. Как после таких растрат выживать собираешься?

— Мне показалось или ты волнуешься за меня? — поинтересовался насмешливо.
— Вот ещё! Это просто вынужденная вежливость, — толкнув меня в плечо так, что на этот раз на задницу приземлился я, он поднялся с пола и схватил свою кофту. — Я могу уже наконец одеться?
— Кофту можешь надеть. А вот штаны... — протянул, окидывая его нарочно похотливым взглядом.
— Эй! — он торопливо прикрылся кофтой, будто боялся, что я реально могу наброситься на него прямо здесь и сейчас. — Я не стану их снимать! Ни за что! Это слишком!
— Почему? Ты можешь меня чем-то шокировать? У тебя там всё не так, как у других? — пошло усмехнулся.
Я говорил это, а у самого словно коротило в мозгу от собственных слов, настолько чуждым это было мне и несвойственным.
— Прекрати, — он насупил брови, снова краснея. — Звучит странно.
— Возможно, там есть раны, которые надо обработать, — решил я поскорее оправдаться.
— Да всё нормально. Хватит этой псевдозаботы.
— С чего ты взял, что она псевдо? — я состроил обиженную мину и поднялся, отряхивая брюки. — Я вообще-то тебе вон даже книжку прикупил, а ты...
— Если ты не заметил, я даже ещё не принял её в качестве дара и извинений, — горделиво вздёрнул подбородок, отвернувшись от меня. Это выглядело так капризно и так по-детски, что я еле сдержался, чтобы не расплыться в улыбке от умиления.
— Так принимай, — небрежно сунул ему её в руки.

Около минуты тот крутил книгу в руках, с заметным интересом изучая обложку и аннотацию.
— Тебе повезло, — заключил в итоге. — Я такую не читал.
А потом неожиданно открыл книгу где-то на середине и, прикрыв глаза и зарывшись в неё носом, глубоко вдохнул.
— Люблю запах свеженапечатанных книг, — пояснил смущённо, наткнувшись на мой недоумённый взгляд, и захлопнул книгу.
— Ясно, — я снисходительно закивал.
— Не смотри на меня так, словно я какой-то странный.
— Да нет, я так не думаю, — заверил его. — Всё нормально. С кем не бывает. Мне вот запах крови нравится.
— Больной.
— Так что иди ко мне, хочу тебя ещё понюхать, — я направился к нему, протянув вперёд руки на манер зомби
— Извращенец! — он шлёпнул меня по ладони и неожиданно улыбнулся.
Кажется, я впервые видел его улыбку, наверно оттого и сердце забилось так учащённо.
— И нюхать уже нечего, ты сам всё вытер, — продолжил он. — Обломись.
— Иди сюда, — поддавшись неожиданному порыву, я привлёк его, насильно прижимая к себе.
— Ты что делаешь?! — тот стал испуганно брыкаться.
— Да тише ты. Я всего лишь обнимаю тебя.
— Не нужно меня обнимать!
— Успокойся. От объятий детей не бывает.
— У двух мужиков вообще детей не бывает, если что, — ворчливо отозвался он, но перестал сопротивляться и уткнулся мне носом в плечо.

Я всегда любил обнимать людей. Ведь объятия — это одновременно и уют, и спокойствие, и поддержка. Нет ничего более согревающего, чем объятия. Нет ничего, что бы сближало людей больше, чем объятия. Но впервые для меня эти объятия были настолько приятными. Мне хотелось прижать к себе Септума настолько сильно, чтобы аж рёбра проломились и он заполнил собой всю мою грудную клетку.
— Ты простишь меня? — негромко спросил я, мягко похлопывая его ладонью по спине.
— Мне было слишком обидно.
— Понимаю.
— Не понимаешь.
— Я идиот.
— Да. То есть нет, — поспешил он исправиться, — ты ведь был прав.
— Я просто был зол. Поэтому и ляпнул такое. На эмоциях человек хочет выразить именно эмоции, а не свои мысли, понимаешь? Человек может говорить всякую ерунду, совершенно так не считая на самом деле. Просто потому что цель донести именно эмоцию, а не суть.
— Звучит почти убедительно.
— Ты не на дне, ты очень высоко в моих глазах.
— Почему?

— Потому что, если бы это было не так, я бы не стал так долго переживать об этом и тратить свои драгоценные деньги на книгу, — нашёлся я. — Так что насчёт галактики? — напомнил.
— Хочу оставить твою фразу.
— Не зли меня опять.
— А если буду злить, то что? Пустишь мне кровь и будешь наслаждаться?
— Тобой можно насладиться и иначе.
Септум поспешно отпрянул от меня, а я, сам смутившись собственных слов, не стал его удерживать.
— Мне не нравятся подобные шуточки.
— Ладно. Прости. Будем считать, что я просто хотел, чтобы ты немного взбодрился... И делал это неудачно, — натянуто улыбнулся.
В этот момент раздалось вежливое покашливание, а после женский голос:
— Извините, продавец, можно рассчитаться?
Я, чувствуя, как начинаю медленно пунцоветь от шеи и вверх к ушам, направился к кассе.
— Молодёжь нынче такая бесстыдная, — сетовала тётушка, качая головой, пока я пробивал её покупки, а мне хотелось провалиться сквозь землю от неловкости. И ведь не станешь втолковывать незнакомому человеку, что ты тут вовсе не с теми намерениями с парнем зажимался, о которых она подумала.

— Молодёжь нынче и правда такая бесстыдная, — поцокал языком Септум, когда покупательница покинула магазин.
— И не говори. Прям хоть из дома не выходи, — картинно ударил себя по лбу. — Что случилось-то?
Парень вопросительно выгнул брови.
— Я про то, почему побитый такой? — пояснил.
— Школьное насилие, — произнёс нарочито обыденно и, отвернувшись, стал с повышенным интересом перебирать шоколадные батончики на полках.
— Расскажешь?
— А что рассказывать-то? Будто ты сам не в курсе, о сложившейся ситуации в школах нашей страны. Ученики толпами убивают себя, лишь бы прекратить это, а ты не знаешь?
— Да знаю, знаю. Я спрашиваю конкретно о твоём случае, — беспокойство подступало прямо к горлу, отчего голос становился приглушённым и каким-то сиплым. — Почему тебя гнобят? Из-за внешнего вида?
— Слышь, в школе нынче не такие древние как ты учатся, чтобы считать мой внешний вид странным, — явно оскорбился тот. — Я выгляжу очень даже круто!
— Хорошо-хорошо, как скажешь.

— Не знаю, почему не свезло именно мне, — он опёрся рукой на витрину, задумчиво глядя в пол невидящим взглядом. — Возможно потому, что я всегда был одиночкой. Так что был удобен в качестве жертвы, ведь за меня некому заступиться. На самом деле... — замолчал на пару секунд и продолжил уже довольно оптимистично: — всё не так уж плохо. Бывает гораздо хуже, я знаю. Поэтому стараюсь держаться. Разве чужие слова, чужие поступки, чужие ноги по рёбрам — достаточный повод, чтобы захотеть умереть? На самом деле, я считаю, что достаточный. Но упорно стараюсь себя переубедить. Выходит, правда, не очень.
— В тот день, когда ты зашёл сюда впервые... И сказал, что завтра найдут твой труп... — слова давались с трудом. — Ты тогда действительно хотел... покончить с жизнью?
— Люди, выбравшие самоубийство, не хотят покончить с жизнью, они хотят избавиться от боли. Жить хотят все... А у меня, видимо, высокий болевой порог, — ухмыльнулся, — раз уж я всё ещё здесь. Я правда собирался сделать это тогда. Но не смог решиться.
— Может, всё же можно как-то решить эту проблему?
— Если бы можно было, уже бы решил. Взрослые — ещё хуже этих жестоких детей, — выдохнул гневно. — Они равнодушны и безучастны. Учителя всё знают, но делают вид, что всё в порядке, что так и надо. А если я пойду в полицию, им просто дадут штраф и всё. Зато я за такое стукачество потом точно рискую поплатиться жизнью. Наше общество — сплочённое и крепкое, оно способно на подвиги. Но оно поддержит тебя только в том случае, если ты достаточно хорош для него, и если ему это выгодно. Моя внешность — лишь капля того, что это общество не устраивает. Я гей — вот это уже вопрос покрупнее. Наша страна всё ещё не готова принять так легко подобное. Это хвалёное общество просто пытается переживать и изрыгнуть подобных мне.
— И в школе знают это?

— Да, — он ненадолго примолк, кусая губы. — Это не было ни на чём основано, ведь я ни с кем подобным никогда не делился, да и не встречался я с парнями, чтобы меня можно было в этом уличить. Просто кто-то пустил слух забавы ради. А остальные дружно его поддержали, как это всегда бывает. И мне стало доставаться больше.
— А родители?
— Я как-то раз пожаловался им... А они сказали: «Сам виноват. Если был бы как все, такого бы не случилось». Вот и всё сострадание.
— Тогда я... — набрав полную грудь воздуха, надрывно начал я. — Я пойду...
— Ты же сейчас не хочешь сказать, что пойдёшь в школу разбираться с моими обидчиками, верно? — окинул меня любопытным взглядом. — Ты себя в зеркале давно видел? Как ты с ними разбираться будешь? Погрозишь им пальчиком и оставишь без обеда?
Я оскорблённо поджал губы. Впрочем, Септум был прав.
— Ладно, забудь. Это всё неважно, — он поспешно схватил с пола свой многострадальный рюкзак и направился к выходу, словно уже пожалел обо всём сказанном. — Я лучше пойду. Спасибо за помощь.

Встреча выдалась странной: переход от беспокойства к ярости, затем к безмятежности, но в итоге всё равно всё снова замкнулось беспокойством.
И мне вновь невыносимо сильно захотелось втиснуть Септума в собственную грудную клетку, спрятав его там ото всех.