Бордовая кровь

1.

Люди встают по утрам, чтобы выпить горячий кофе с бутербродом, натянуть поверх старой майки плотный пиджак, достать с полки прошлогодние вымытые сапоги, и поехать на работу.

Люди просыпаются по утрам, чтобы прожить этот день, как проживают его тысячи: в суматошной спешке над затянутыми делами; в одной и той же локации прозябать в скуке сутками, как спревшее яблоко, завалявшееся за краем письменного стола.

Люди просто привыкли просыпаться по утрам.

Гаспар уже давно пропускает это время суток специально, чтобы найти отговорку для самого себя, почему и сегодня он не пошел на учебу. Он просыпается среди обеда в заваленой вещами кровати, смотрит в потолок, скрестив руки на груди, и думает, зачем ему это нужно — просыпаться.

Затем встает, не умываясь садится за стол, и роется в нижнем ящике. Оттуда берет тяжелую лупу с черной лакированной ручкой и осторожно убитого комара в эпоксидной смоле, которого на днях старательно заливал на две пластикового стакана. Гаспар делает пару глубоких затяжек сигарет со вкусом яблока, — чистое извращение по мнению его соседа по квартире, тридцатилетнего одинокого мужчины с неизменной двухнедельной щетиной на лице. В смоляных, словно воронье крыло, курчавых волосах парня теряются крупицы пыли, освещенные тонкими золотистыми лучами полуденного солнца. В комнате стоит застарелый запах одиночества, разведенного кофе и сигарет. Изучив хорошо затвердевшего комара, он оставляет его в сторону и потягивается — лениво и с хрустом. Окна завешаны тяжелыми землянистого цвета занавесками, на столе винтажная лампа с ажурными бронзовыми ножками, — подарок матери на день рождения, — навязчиво бьёт светом в темные глаза. Его сгорбленная над столом фигура похожа на увядщую бурую розу в неопрятной клумбе.

Он стал снимать комнату по объявлению в интернете сразу же, как приехал из солнечной Италии — его отроческой родины, с отцовской виноградной плантацией и распахнутыми рубашками на ветру. Здесь, в штате США, никогда не спящем городе Нью-Йорк, он поступил в университет на журфак. Но вот уже несколько месяцев даже не ступал на порог заведения. Пропадал в затхлой мрачной комнатушке, заливал мелких и крупных насекомых в смолу, держал в банке тарантула, все ожидая прихода его смерти. Был тихим, как водная гладь в безветренную погоду.

И все, что можно было о нем сказать, и что после, через несколько шумных и ощутимо тянущихся недель было сказано в этой комнате одному интересущимуся лицу, это: