Геркулесовая каша (строго 18+)

Глава 3

  Я просыпаюсь от того, что Жан-Поль Котье лижет мне шею. У него шершавый язык и он мурлыкает на ухо. Раздражает, поэтому я отталкиваю его от себя. Я просыпаюсь один, потому что рядом со мной никого нет. Нет Евы, нет Бесперспективняка, на кровати я один. И мне грустно и одиноко, потому что я не хочу быть один, так как одному быть совсем не интересно. Ведь не зря же однажды Ева пригласила меня в гости, ей же было одиноко, потому что она живет одна, ее бросила мать, а богатый отец уехал с какой-то шлюхой на какие-то острова. Еву мне жалко.
Я поднимаюсь на руки, смотрю на наручные часы. Спал всего полтора часа. Но спал я крепко и не видел снов. Я спал так крепко, потому что до этого не спал всю ночь, так как меня мучает бессонница. Я боюсь спать ночью, потому что все тело начинает зудеть. У меня аллергия на черный цвет и тьму. Когда наступает ночь, тьма соприкасается с моим телом и начинает щекотать и чесать, поэтому ночью мне больно спать, меня постоянно теребит тьма. Каждый участок моего тела начинает сильно зудеть, и это мешает нормально спать.
Иду в комнату и останавливаюсь в дверях и оглядываюсь. У Евы в комнате очень много всякого барахла. У нее есть гипсовый слепок задницы Аполлона, четыре обезьянки по имени: «ничего не скажу», «ничего не слышу», «ничего не вижу» и «никому не дам», небольшая статуя - Иосиф Сталин и Гитлер в обнимку пьют пиво, «Бронзовый Фаллос». Ева однажды отругала меня, потому что я сказал «Бронзовый Х*й», но на самом деле так говорить не принято по отношению к произведению искусства, поэтому это называется «Бронзовый Фаллос». Еще у Евы есть вазы, много ваз, вазы разных сортов и видов, хрустальные, фарфоровые и деревянные с изображением негритянских девушек.
Маленькие куколки всех воинов из мультика «Луна в матроске» - Усаги, Мамору, Ами, Рэй, Макото, черная киска Луна и белый котик Артемис, Минако, Чиби Мун, Харука, Мичиру, Сецуна и Хотару, они все подписаны. Еще у Евы есть коллекция игрушек из «Звездных воин», во главе всех стоит Дарт Вейдер, потом Дарт Мол, Энакин Скайуокер, пока он еще не стал Дарт Вейдером, Джа-Джа Бинкс, Йода, Джабба и Чубакка. И еще Ева купила себе маленького золотого Оскара. Но если взглянуть издалека он мне напоминает «Бронзовый Фаллос»
- Ты проснулся милый, - говорит Ева. - А папа еще спит.
Он лежит на полу, полностью голый, на животе. И Ева собирается что-то делать. Я знаю, что Ева решила порисовать. Она уже приготовила кисти и аэрограф. Теперь я ее вижу, она сидит на кресле, пропитанном запахом моей спермы, и делает эскизы на листе бумаге.
Я вижу горы, речку... нет, она зачеркивает, комкает лист и запускает куда-то.
Я вижу диких кошек, лианы... нет, она зачеркивает, рвет бумагу, а кусочки-конфетти подбрасывает вверх и они как снежинки опускаются на ее лысину. Он стряхивает их рукой.
Вижу какую-то голую девочку у нее крылья.... Нет, крылья Ева стирает ластиком,... девочка красивая. У нее достаточно тонкие руки и ноги, потому что она болеет. Она больна или раком, или СПИДом, или анорексией, потому что у нее худое лицо. Лицо плавно переходит в череп. Она зомби, она уже не болеет, на самом деле она мертвая и кое где кожа облезла. Еве нравится этот рисунок. Ее лысина сверкает при дневном свете, несмотря на мрачное настроение погоды.
Перевожу взгляд на Бесперспективняка и замечаю, что с ним что-то не так. Я подхожу ближе и провожу рукой по его животу. Он никак не реагирует, потому что он спит, но его сон какой-то летаргический, глубокий. От него исходит странное сияние, которое вижу только я. Вот он лежит передо мной в глубоком сне и сомнения подкрадываются неожиданно. Вдруг!
- Он, что мертв? – я задаю Еве вопрос, а сам глажу его волосы.
- Нет! Я просто вколола ему кока-колу, и он отрубился, что может случиться от колы? А он сказал, что ему хочется спать и заснул. Мы с ним так хорошо перепихнулись, пока ты спал, он очень устал. Но посмотри на него, он же безупречен, прекрасен! – Она говорит ласково, как мама. Мне кажется, что Ева влюбилась в Бесперспективняка. – Еще, - говорит она. – Какой же все-таки у него огромный, хочешь покажу? - Ева восторгается и закатывает глаза. - Называй его Ангел. Мы начали новую игру. Демоны и ангелы.
Мне не важно в какую игру они начали играть и не важно, что она переодела его в ангела. Мне важно другое!
- А ты много вколола? – спрашиваю я.
- Да нет, - уверяет. – Четвертинку.
- Ты могла его убить, - замечаю я. – И мне кажется, что ты его убила.
Ева меняется в лице, она начинает бояться. Ее страх передается мне, и я тоже начинаю бояться, потому что я никогда не видел мертвого человека и тем более, никогда его не трогал. А если Ангел мертв, значит, я сейчас смотрю на мертвого человека и я его трогаю.
- Заткнись, - кричит Ева. Когда ей что-то не нравится, она, как и мой отец, начинает кричать. Потому что ей это не нравится и это ее реакция на несогласие. – Ты бля*ь, е*аный шизофреник, не говори так. Я запрещаю тебе это говорить, потому что он жив и сейчас он спит. Не веришь?
Она подбегает к нему и переворачивает на спину, ломая хрупкие белые крылья. Передо мной предстает его умиротворенное лицо. Он умер и его так же совсем не волнует, что с его телом собирается сделать Ева. А еще у него накачан живот, я считаю, кубики пресса... я сбиваюсь со счета, потому что Ева хватает мою руку и прислоняет к груди, чтобы я послушал сердцу.
- Бьется? – спрашивает она в страхе. Потому что сама себе не верит. Потому что она, правда, могла его убить, она этого не хотела. Она любит ставить эксперименты и играть. Однажды она вколола мне в вену водку... за это я отомстил ей и заставил весь день ходить передо мной на коленях. Тогда она изодрала ноги в кровь, потому что ей хотелось мне угодить. Но я не хотел делать ей больно, она сама себе выбрала такую кару.
Ева любит играть. Когда я приходил к ней в последний раз мы играли в принцессу и оборотня-волка. Я был волком. Я охранял ее от плохих людей, потому что к ней шли плохие люди. Я не хотел, чтобы плохие люди к ней пришли, потому что они могли забрать ее от меня. Я защищал ее, как мог, потому что волки, как и псы, преданы своим принцессам. Я выл на нее, я гавкал, я кушал из миски. Еще я метил территорию спермой. Я кончил в туалете, и теперь он по праву принадлежит мне. Ева отдала мне целый унитаз, я раскрасил его синими красками и налепил наклейки с изображением «Губки Боба». И еще я спустил на бежевое кресло, теперь это кресло, которое стоит в гостиной тоже мое, потому что оно впитало в себя запах моей спермы. И если к Еве придет новый друг, то сначала он должен принюхаться. Он поймет, что на чужой территории, потому что здесь пахнет моей спермой, а не его, тогда он пойдет метить другие углы квартиры. И он никогда не сядет на мое бежевое кресло и не пописает в мой унитаз, потому что это моя территория и только Еве можно ей пользоваться, так как моя территория находится внутри ее квартиры.
А однажды мы играли в кису. Ева была кисой. Я водил ее по квартире в ошейнике, и она кушала сухой корм Жан-Поля Котье. Тогда она отравилась, и ее тошнило два дня подряд с перерывами на обед, и рвота была похожа на геркулесовую кашу.
Я пытаюсь различить стук сердца, потому что я хочу его почувствовать, и еще я хочу пообщаться с Ангелом когда он проснется. Мне так и не удалось узнать его получше и произнести его имя десять раз в общении, чтобы он наладить контакт и закрепить дружбу, теперь я смогу сказать десять раз Ангел, это легче. Ангел, ангел, ангел,ангел,ангел-ангел-ангел-ангелангелангел. Я трогаю его грудь, но ничего не чувствую, потому что сердце не стучит. Убежден в его смерти, я знаю, что в кока-коле есть пузырьки воздуха. Когда газировка добралась до его сердца, оно остановилось. Потому что, если вколоть в вену пустой шприц – это мгновенная смерть. Я знаю это, потому что наш общий с Евой друг, который называл себя Дорианом Греем, умер именно так. Он сказал, что больше не будет сидеть на таблетках, еще он говорил, что Ева себя погубит; он хотел стать эфирным богом и вколол себе воздух в вену и умер. Но я не видел, как он умер, потому что мне об этом только рассказали. Ева мне об этом рассказала, и я пообещал себе, что если я заражусь смертельной болезнью, то не буду ждать и вколю себе пустой шприц.
- Ну, что ты молчишь? – Ева нависает надо мной как грозная химера. Она ждет ответа. Она хочет узнать, что все в порядке, что «ангел» просто спит, потому что она не могла его убить. Она же не хотела его убить, это вышло нечаянно.
Как странно. Когда я, наконец, понял, что он мертв, страх перед смертью вдруг отступил. Я склоняюсь над его лицом и не знаю, зачем это делаю. Еще мне очень хочется, потыкать в него палкой. Это наверняка очень интересное занятие, иначе бы его не показывали во всех известных мультиках. Я знаю, что если когда-нибудь я увижу на улице труп, я должен обязательно потыкать в него прутиком, потому что так делают многие мульт-герои, такие как Барт Симпсон или Эрик Картмен, наверняка они это делают, потому что их никто не заставляет есть геркулесовую кашу.
- Он жив, - вру я. – Он спит.
Я могу запутаться во лжи. Мне очень стыдно врать, потому что врать не хорошо, но моя совесть не позволяет расстроить Еву, когда она такая красивая и лысая. Если бы я расстроил Еву сейчас, то у нее бы не выросли новые волосы, и она бы всю жизнь ходила лысой, она бы потеряла себя в обществе и больше не рисовала по телу, потому что ее «ангел» на самом деле умер. Она бы узнала правду. Я знаю, что рано или поздно она узнает. Потому что Ангел очень долгое время не сможет встать. Он вообще не сможет больше встать, потому что умер и даже его безупречность и красота больше не могут его спасти.
- Когда он проснется, - говорит Ева и садится обратно в кресло. Она смотрит ему на лицо с трепетом в душе, потому что я вижу, как она дрожит. Ее голос срывается. – Мы снова будем играть в семью, я буду мамой, ты будешь сыном, а Ангел будет папой.
- Он будет лучшим папой, потому что у него член больше, - говорю я.
- Нет, глупенький. Потому что он старше.