Когда началась гроза

Глава 6. Исступление

«Он не был моей слабостью. Он был тем, кто ковырял во мне незажившую рану».
Хелен в своем дневнике

Воздух кругом плавится в неумолимой жаре. Безжалостное солнце печет голову, потому картина плывет перед глазами, но Дину, кажется, все ни по чем, разве что только к лицу. Я набираю сухой воздух в легкие, до ряби в глазах, только бы не смотреть на него, сидящего у моих ног. Мне определенно следовало бы надеть юбку подлиннее. Дин излишне медленно поправляет бинт на внутренней стороне моего бедра, выпрямляется в полный рост, и, я клянусь, небо падает, давит на мою голову, подгибая колени.

— Я и сама в состоянии о себе позаботиться.

Дин в ответ усмехается, ведь давно дал понять, что в его голове два слова «Хелен» и «самостоятельная» не могут использоваться в одном контексте.

— Хватит с тебя самостоятельности. Одного твоего парика достаточно. — Он насмешливо дергает меня за челку, и я тут его же поправляю. — Зачем ты носишь эту дрянь?

— Затем же, для чего ты засветил лицо в Милуоки.

— Резонно.

Над нашими головами раздается крик птицы, глуша тишину улицы. Мы ненадолго возобновляем шаг, и минут через пять останавливаемся у телефонной будки, погоревшей в пожаре, как раз напротив данной в наводке Бобби мастерской «Койот». Не дождавшись дежурной колкости, я снимаю обгоревшую трубку, бросаю четвертак и под гудок нажимаю единицу. Я неоднократно проделывала этот номер, чтобы услышать голос матери, но за эти полгода ни разу не смогла ей дозвониться.

— Не будь дурой. — Дин испепеляет взглядом последнюю набранную мной цифру и, склонившись к едва расплавившейся розетке, выдергивает шнур со стены. — Домой звонить опасно и, по сути, бесполезно. Я сказал, что...

От его тона — разве что встать по стойке смирно.

— А я не слушаю, — перебиваю я. — Да и сложно вести разговоры с человеком, превращающимся в Джимми Пейджа под звуки «Whole Lotta Love». Или точней сказать, сложно вести какие-либо разговоры под «Я глубоко внутри тебя, детка, и я дарю тебе свою любовь».

Его губы впервые за последние недели дергает неподдельно искренняя улыбка:



— Зато честно.