Ущелье дьявола. Александр Дюма

Глава 34. Два обязательства

Юлиус вздрогнул, побледнел и встал с места.
— Как, Христина, тебя оскорбили, и ты ничего мне не говорила? Разве не моя обязанность защищать тебя? Что такое она говорит, Самуил?
Взгляд, который он при этом устремил на Самуила сверкал, как сталь.
— Предоставим ей самой объясниться, — ответил Самуил примирительным тоном.
И его взгляд тоже сделался холоден, как сталь. Христина видела, как эти два взгляда скрестились между собой. И ей показалось, что взгляд Самуила, как острая шпага, пронизал Юлиуса насквозь. Она бросилась на шею мужа, словно стремясь защитить его.
— Говори, — резко и порывисто сказал ей Юлиус. — Что произошло?
— Ничего, — сказала она, разражаясь рыданиями.
— Но что ты хотела сказать? Что именно случилось? Какие факты?
— Нет у меня никаких фактов, Юлиус. Во мне говорит простой инстинкт.
— Он ничего не сделал тебе? — настаивал Юлиус.
— Ничего, — ответила она.
— Ничего не сказал?
Она вновь ответила: — Ничего.
— Так что же ты говоришь? — возразил Юлиус, очень довольный тем, что ему нет причины нарушать своей дружбы с Самуилом.
Самуил улыбался.
Христина вытерла слезы и, немного помолчав, сказала:
— Не будем больше говорить об этом. Ты сейчас сказал мне много разумного. Ты жаловался на свое одиночество, и ты был прав. Человек с твоими достоинствами должен жить среди людей. Жить одним только сердцем годится только для женщин. Но я буду уметь любить тебя. Я не хочу поглотить всего тебя! Я не хочу ничего от тебя отнять такого, чем ты можешь служить людям! Не будем навеки хоронить себя в этом замке. Будем приезжать сюда, когда тебе захочется, когда ты будешь ощущать желание отдохнуть. Поедем в Берлин, во Франкфурт, туда, где ты можешь применять твои высшие способности, туда, где тебя будут так ценить, как здесь тебя любят.
— Но, моя милая крошка, — сказал Юлиус, обнимая ее, что скажет мой отец, который нам подарил этот замок, если наши поступки будут иметь такой вид, как будто бы мы пренебрегаем его подарком?
— Ну, хорошо, — возразила она. — Но ведь мы, не покидая замка, все-таки можем время от времени бывать в Гейдельберге. Ты мне рассказывал о студенческой жизни, и я знаю, как она бывает иногда весела и одушевлена. Ты, может быть, с сожалением вспоминаешь о ней. Нет ничего легче, как завести квартиру в городе. Ты можешь снова погрузиться в свои занятия, будешь видаться с прежними товарищами, участвовать в их пирушках, заниматься в университетской библиотеке.
— Это невозможно, моя милая. Как же я буду вести студенческую жизнь, имея жену и ребенка?
— Ты мне во всем отказываешь, Юлиус, — сказала Христина со слезами на глазах.
Самуил, стоящий в отдалении, подошел к ним и сказал:
— Юлиус прав, сударыня. Бургграф Эбербах никак не может вновь сделаться студентом, и Ландек не может явиться в Гейдельберг. Но не хотите ли, чтобы Гейдельберг пришел в Ландек.
— Что ты хочешь сказать? — спросил Юлиус.
— Я хочу сказать, что твоя супруга могущественнее самого Магомета, и что гора приближается к ней.
— Я вас не понимаю, — сказала Христина. Самуил ответил ей важно и торжественно:
— Сударыня, я хочу вам доказать, что я весь к вашим услугам. Вы высказали два желания: первое, чтобы Юлиус время от времени видел вокруг себя всю — и серьезную, и радостную — сутолоку университетской жизни. Прекрасно. Через три дня университет будет перенесен в окрестности этого замка.
— Вот тебе раз! Это что еще за шутки? — сказал Юлиус.
— Без всяких шуток, — ответил Самуил. — Ты увидишь. Другая просьба, с которой вы обратились к Юлиусу, сударыня, касалась меня. Вы не выносите моего присутствия и желали бы меня удалить. Ну что же, вы и в этом будете удовлетворены. Если не ошибаюсь, ваша комната рядом с этим кабинетом. Будьте добры, пройдите туда на минутку.
Он открыл дверь. Христина прошла в комнату, и он вошел вслед за ней.
— А мне нельзя с вами? — смеясь, спросил Юлиус.
— Отчего же нет, иди, — сказал Самуил. Юлиус вошел вслед за ними.
Самуил подвел Христину к стене и сказал ей:
— Вы видите это панно, сударыня? На нем изображен, как видите, император, и у него в правой руке держава. Может случиться, что вам придет нужда видеть меня...
Христина сделала невольный жест.
— О, боже мой, кто же знает? — возразил Самуил. — Никогда нельзя отрицать возможной случайности. Ну, одним словом, если я когда-нибудь зачем-нибудь вам понадоблюсь, то вам следует сделать вот что. Вы подойдете к этому панно и надавите пальцем на державу, которая в руке у императора. Этот шар имеет сообщение с пружиной, а пружина с колокольчиком. Я услышу звон этого колокольчика, и где бы я ни был: близко ли, далеко ли, через сутки, если я буду далеко, и немедленно, если я буду близко, я явлюсь на ваш призыв. Но до тех пор — покорнейше прошу вас это заметить — до тех пор, пока вы меня не позовете сами этим способом, вы меня никогда не увидите. Даю вам честное слово.
Христина несколько мгновений стояла ошеломленная. Затем, обратясь к Юлиусу, она сказала ему:
— Ну, что ты на это скажешь, Юлиус? Разве тебя нисколько не удивляет то, что г-н Гельб знает твой дом лучше, чем ты сам, что он до такой степени здесь хозяин?
Самуил ответил на это:
— Эту тайну как раз я разъяснял Юлиусу в ту самую минуту, когда вы вошли к нему в комнату. Простите меня, я не мог сказать вам, в чем тут дело. Тут секрет, и секрет этот не принадлежит мне, я могу его доверить только одному Юлиусу. Надеюсь, что за этим исключением, я во всем прочем доставил вам полное удовлетворение.
— Да, милостивый государь, — сказала Христина, — и хотя между вашими словами и вашими действиями есть кое-какое противоречие, я все-таки верю вашему слову.
— Вы увидите сами, можно ли на него полагаться, — сказал Самуил. — Не пройдет и трех дней, как гейдельбергский университет, подобно лесу в «Макбет», придет к вам. А меня вы не увидите до тех пор, пока не надавите пружину.
Самуил проводил ее до дверей и в высшей степени вежливо поклонился ей. На этот раз она отдала ему поклон не с таким отвращением, как раньше. Она, помимо своей воли, была заинтригована обещаниями этого странного человека.
Самуил некоторое время прислушивался к ее удаляющимся шагам, потом вернулся к Юлиусу.
— Ну, теперь пойдем к тебе в кабинет, — сказал он. — Там у нас приняты все предосторожности, чтобы никто не мог подслушать. Нам предстоит поговорить об очень важных вещах.