Сотый

Олег и «бес-конечность»

Последняя дискотека,
И ленты в крови и платье,
Как классно, что в этот праздник
Ты надела всё самое красное
Тебя эти раны красят,
Узоры кровавых ссадин,
Тебе так подходят пряди
Багряные эти.
Монеточка — Последняя Дискотека

Дискотека обещала быть долгой и скучной. Я пошел лишь по просьбе Феликса, который планировал в одиночку отсиживаться в углу и ждать медленного танца, чтобы вновь оказаться нужным. Бросать друга в такой ситуации было бы верхом бес-человечности, поэтому я стоял у стенки и смотрел на вновь обросшего щетиной друга и думал о том, что именно в этот день все должно было закончиться. Именно в этот день наши души (а есть ли они?) воспарили бы на небеса в окружении таких же несчастных, убитых, растерзанных нами. Но, наверное, отсрочка даже к лучшему. У нас есть время убедиться в том, насколько же изнутри гнилой мир, тем самым разогрев кровь в венах. С оружием были проблемы. Несмотря на два отцовских «Макарова», я чувствовал, что этого очень мало, да и подстраховка нужна всегда. Я знал, что у Олега отец — охотник, у которого можно обжиться ВПО или еще какой-нибудь автоматической винтовкой, но после ситуации на дне рождения Феликса, вряд ли Олег захочет видеть нас. По крайней мере, в школе он не появлялся.

Я шмыгнул носом и встряхнул баночку с газировкой, которую держал в руке, медленно ее открывая. Сладкая жидкость попала мне на руки, я чуть слышно выругался и увидел, как Молотов закатывает глаза.

— Феликс, я выйду, хорошо? Руки помою, не теряй меня.

Раковины находились вдоль коридора, ведущего в столовую, здесь было не так громко слышно музыку, но тяжелые басы, стуча, отдавали где-то на фоне, что немного раздражало, но выбора у меня не было. Я включил холодную воду и опустил в нее жилистые руки, аккуратно смывая липкие пятна с них. Голова сильно заболела, и я почувствовал, как где-то в затылке бьется маленькая колючая звездочка, протыкая сознание то спереди, то сзади и причиняя невыносимую боль. Помедлив, я все-таки опустил лицо под обжигающе-холодные струи, плотно сжимая веки, чувствуя, как ледяное острое безумие охватывает меня.

И тут я услышал крик.

Даже не крик, а за-давленные, при-глушенные стоны, которые были все ближе и ближе, и дикий яростный шепот, полный ненависти шепот, разобрать который не было возможности — но я видел в этом шепоте слепую агрессию ко всему живому. Животный страх охватил меня, я достал голову из-под воды и тряхнул ей так, что мокрые волосы облепили мое лицо. Сердце колотилось в груди, и я слабо осознавал от чего — это ведь всего лишь звуки, какие-то чертовы звуки где-то далеко (но так невозможно близко). И ведь это вовсе не обязательно насилие — стоны могут быть от удовольствия, да и вообще хер знает, какие извращенцы учатся в этой школе. Но эти мысли почему-то не успокаивали меня, они только сильнее тревожили, залезали под кожу и грязными руками трогали открытые раны, так что щипало все тело. Я вцепился руками в края раковины и решил, что нужно подождать. Я не боялся смерти, не боялся ничего — но я почему-то ощущал этот неконтролируемый страх, который чувствует каждый, идя по темному переулку и слыша сзади шаги. Сзади. Шаги. Этот туман болезненных звуков приближался, и я отчетливо слышал, что они уже где-то совсем рядом, настолько рядом, что при желании могут задеть меня.