Лабиринт моей жизни

13. Константа

Константа — постоянная величина, остающаяся неизменной при всех изменениях и расчетах.
Философская энциклопедия

У каждого человека есть нечто важное настолько, что оно становится центральной осью его жизни. Это может быть любимое занятие, предмет религиозного культа, карьера, деньги или другой человек. Это важное становится константой, некой постоянной величиной. До того, как Стася лишилась памяти, неизменно важным в ее жизни был человек по имени Сергей, которого теперь она совершенно не помнила.

— Я думаю, что Стасе стоит рассказать о Сереже, когда старик уедет, — задумчиво проговорил Макс, перебирая пальцами волосы жены. Они лежали в постели, как самые обычные супруги, какими давно являлись только для посторонних. Этим вечером, уязвленные оскорблениями Михаила Ивановича, они нашли успокоение в объятиях друг друга.
— Что?! С ума сошел?! — Лиля приподнялась на локтях и заглянула в лицо мужу, стараясь понять, шутит он или нет.
— Она не слушает ни тебя, ни меня, старик ей потакает. Нужно рассказать про Сережу и признаться, что это мы стерли ей память.
— Это ее убьет. Она не смирится!
— Не смирится, зато присмиреет. Отвезешь ее на могилу и там все расскажешь.
— Нет, Максим, мы не можем... Как она будет с этим жить?!
— Вот, дорогая, именно этот вопрос ты ей и задашь. А жить с тем, что сделала, Стася сможет, только если выйдет за Сашу. Она будет обязана искупить свою вину перед ним.
— Макс, не надо, прошу тебя. Мы же хотели оставить это как крайний метод!
— У тебя есть другие предложения, дорогая?

Лиля промолчала. Она знала, что супруг был прав. Только могла ли она рассказать Стасе такую страшную правду? Пусть она не испытывала настоящей материнской любви к падчерице, в память о сестре, в память о своем первом муже Лиля не могла заставить Стасю поверить, что она убийца.

***

Беркут видел, что в спальне Стасиных родителей горит свет, но это его не остановило. Он ловко взобрался по решетке для роз в комнату своей возлюбленной и сел на край ее постели. Стася так сладко спала, что ему не хотелось тревожить ее сон. Он аккуратно убрал с ее лица непослушные прядки, выбившиеся из густой косы, провел кончиками пальцев по шее и нежному плечику. Стася легко улыбнулась, но так и не проснулась, тогда Беркут поднялся, скинул с себя всю одежду и забрался к ней под одеяло.

— Это ты? — сквозь сон проговорила Стася, точно зная, что рядом с ней ее мужчина.
— Я соскучился, — шепнул Беркут и тут же ухватил губами мочку ее уха.
— Беркут? — Только сейчас Стася совершенно проснулась и поняла, что это не сон.
— Ты ждала кого-то другого?
— Нет... Только тебя. — Она повернулась к нему лицом, но кровать предательски скрипнула. — Идем...

Стася встала с постели и потянула за собой Беркута. Она не ожидала увидеть его в полной готовности и по-детски захихикала, рассматривая возбужденное мужское достоинство. Он смутился, схватил подушку с кресла и прикрылся, но это только раззадорило Стасю. Она приблизилась к Беркуту, провела ладонью по его щеке, а потом легко коснулась губами его губ. Беркут хотел углубить поцелуй, но Стася не дала. Она стала покрывать поцелуями его грудь, чувствуя терпкий аромат геля для душа. Ей было приятно, что Беркут освежился перед их свиданием. Он готовился, значит, для него их встречи важны так же, как и для нее.

— Стася, нет. — Он подхватил Стасю под локоть, не давая опуститься ниже. Этой ночью ему хотелось делать все только для нее.
— Тогда идем, — хитро улыбнулась она и, взяв Беркута за руку, подвела к подоконнику.

Беркут снял со Стаси ее коротенькую кружевную ночную рубашку и довольно заметил, что больше на ней ничего не осталось. Он подхватил свою возлюбленную и усадил на подоконник, а Стася, ухватившись за деревянную раму, отклонилась назад.

Ночь была ясной. Миллионы звезд холодным светом ласкали обнаженное девичье тело. Месяц словно улыбался, глядя за тем, что происходило в розовой спальне... Беркут крепко держал Стасю за бедра. Он встал на колени, а ее ноги закинул на свои плечи. Его горячее дыхание опалило внутреннюю поверхность ее бедра, а потом Стася почувствовала, как Беркут стал рисовать кончиком языка узоры на ее коже, медленно приближаясь к особо чувствительной точке.

Стася полностью высунулась из окна. Спиной она чувствовала приятную прохладу покатого внешнего подоконника, слышала, как в такт ее частому дыханию поют цикады и с трудом сдерживалась, чтобы не сомкнуть ноги от непередаваемого наслаждения. Беркут теперь удерживал ее лишь одной рукой, до боли впиваясь в бедро, на котором обязательно появятся следы. Двумя пальцами он проникал в Стасю, а его язык ни на секунду не прекращал приятные терзания.

Сквозь сотни световых лет мерцали звезды Кассиопеи, короновавшие эту ночь, и Стася старалась сосредоточиться на них, чтобы окончательно не забыться в страсти и не выдать своими стонами присутствие любовника. Но в какой-то момент она не сдержалась и простонала в голос, на что отчетливо услышала:

— Тише, не разбуди Сережу...
— Что?!

Стася так резко приподнялась, что Беркут чуть не упал. Она соскочила с подоконника и прикрылась шторой. Почему-то сейчас ей казалось, что она особенно уязвима.

— Что ты сказал, Беркут?..
— Я?! — удивился он. — Милая, но я молчал. Мой рот... кхм... был занят несколько иным.
— Ты сказал, что я могу разбудить Сережу.
— Сережу? Кто это?
— Мой отец...
— Но он же умер...
— Да... Видимо, мне показалось. Голова закружилась, вот и померещилось.

Беркут протянул руку, высвободив шторину, в которой Стася была как в коконе, и притянул ее к себе. Она тут же уткнулась в его грудь и прикрыла глаза. Неизвестно почему, ей захотелось плакать.

— Эй, ты чего?! — Беркут поднял Стасино лицо и заметил блестящие слезинки.
— Прости...
— Тебе не за что извиняться. Я люблю тебя.

Стася в удивлении распахнула глаза, и одна слезинка сорвалась с реснички. Она пока не была готова ответить Беркуту тем же, но несомненно чувствовала намного больше простой симпатии. Вот только не было слов, чтобы объяснить эти чувства, но иногда поступки говорят лучше красивых речей. Стася поднялась на мысочки и стала медленно целовать Беркута. В этот поцелуй она вкладывала все, что было на ее сердце: симпатию, доверие, страсть, обещание верности... Стася даже не заметила, как снова оказалась на подоконнике, но теперь Беркут не отпускал из плена ее губы. Он сделал резкое движение, и Стася сама подалась вперед, чтобы наконец почувствовать его в себе.

Чем быстрее двигался Беркут, тем сильнее царапала его спину Стася, но от этого он становился еще резче, и так по кругу... В какой-то момент она не выдержала и укусила его в грудь под плечом, чтобы не застонать. Он прошипел от боли, но это только сильнее раззадорило. Беркут снял Стасю с подоконника и развернул лицом к окну. Она сама толкнулась на него, и он снова вошел, удовлетворяя Стасино нетерпение.

— Еще, — прошептала она. — Не останавливайся...

Беркут обхватил ее за живот и потянул на себя. Стася чуть не потеряла равновесие, но он удержал. Удовольствие граничило с болью, но от этого становилось острее. Им обоим не хватало воздуха. Температура в спальне накалилась до предела. Беркут сдерживался из последних сил, но хотел, чтобы Стася успела получить удовлетворение. Только когда она задрожала, а потом словно обмякла, он позволил себе кончить.

Они не дошли до кровати и долго лежали на полу, глядя на играющие тени деревьев на потолке. Постепенно небо стало светлеть, а это означало, что Беркуту пора было уходить. Им обоим не хотелось расставаться.

— Мне пора, а ты поспи, — целуя Стасю за ушком, сказал Беркут.
— Побудь еще немного...
— Не могу. Ты знаешь. Тем более тут твой дедушка. Мне не хотелось бы испортить его впечатление о нашем знакомстве.
— Почему?
— Потому что он твой дед. И я надеюсь на его благословение.

Стася вспомнила о дедовом условии — за месяц найти себе достойного парня — и подумала рассказать об этом Беркуту, но так и не решилась.

— Увидимся завтра? — спросила она вместо этого.
— Конечно. Спишемся и договоримся. Твой дедушка будет с нами?
— Не знаю... Он говорил, что у него дела и приехал сюда ненадолго, но надеюсь, что он еще задержится.
— Ты его очень любишь? — то ли спросил, то ли утверждал Беркут.
— Да, — не раздумывая ответила Стася.
— Я бы тоже любил такого деда. Вы похожи, — усмехнулся Беркут.
— Надеюсь, не чувством стиля?