За всё приходится платить

Глава 3

   Я и не заметил, как пролетел первый месяц летних каникул, и нашей с братом новой «работы». С наступлением июля, мать начала наседать на брата, по поводу поступления в колледж, каждый раз упоминая, что платить за его обучение не будет. Антон поначалу врал, что подал документы на поступления, а в последний раз ответил, что сначала пойдёт в армию, а уж потом подумает об учёбе. Мать, крепко выругавшись, как обычно махнула на него рукой и забыла. А я, представив себя на год свободным от брата, стал ждать его совершеннолетия.
   В субботу тринадцатого июля, мы как обычно собирались на «работу». На улице стояла несусветная жара и, не смотря на вечерние сумерки, столбик термометра не опускался ниже двадцати восьми градусов. Приняв душ, я воспользовался маминым феном, чтобы просушить шапку волос на голове, за что получил подзатыльник от брата, который в будущем пообещал меня побрить на лысо, окончательно испортив мне настроение. Я надел классические чёрные шорты и голубую рубашку с коротким рукавом, встал перед зеркалом встроенным в дверцу шкафа. Торча в ночных клубах, мы перестали одеваться в широкие джинсы, толстовки, покрывающие наши головы капюшонами, а так же не повязывали банданы на шею, чтобы в нужный момент спрятать лицо. Я одевался, так как хотел. И мне определенно это нравилось.
   — Галстук забыл, — хохотнул Антон, заходя в комнату, разглядывая моё отражение. Я отошел от зеркала. Он в отличие от меня не изменил привычке носить широкие джинсы и футболки.
   Брат подошёл к шкафу, открыл одну дверцу, вынул оттуда две чёрные «кингурушки», одну бросил мне, вторую перекинул себе через плечо. Я поймал её, зацепив пальцами на уровне колен.
   — Зачем она мне? На улице жара, да и в клубе не холодно, — спросил я, сжимая в руках толстовку, боясь услышать самое страшное. Брат взялся за старое.
   — Мы сегодня не пойдём в клуб. Сегодня едем отдыхать. У Сани Пухлого день рождения, — широко улыбаясь, ответил брат.
   «Только этого мне и не хватало», — подумал я. Вечно пьяные, с извращённой психикой и садистскими наклонностями друзья брата. Испытывающие постоянную нехватку адреналина и жаждущие кровавых приключений. Ненависть к ним росла во мне с детства, и сейчас добралась до предельной отметки, готовая взорвать меня изнутри в любую секунду.
   — Тогда мне лучше остаться дома, — я сел на кровать, комкая толстовку, лежавшую на коленях.
   — Малой, не заставляй меня нервничать, — серьёзным тоном заявил брат. Он подошёл к письменному столу, из нижнего ящичка достал сложенную «бабочку». Остро заточенный клинок мелькнул сквозь узорные отверстия в чёрных половинках рукояти.
   — А он то, тебе зачем? — спросил я.
   — На всякий случай. Поднимайся, бери толстовку и пошли, — сказал брат, любовно пряча нож в передний карман джинсов.
   Как же я не любил «всякие случаи». Уж лучше сидеть в ночном клубе потягивая бокал пива, дожидаясь, когда внутрь ворвётся группа захвата и уложит всех на пол, чем шататься непонятно где с вооруженным братом и такими же вооруженными дружками.
***
   Отец Сани Пухлого, два года назад начал строить дом в новом районе города. Купил огромный участок поросший соснами, возвёл двухэтажный особняк, а точнее только стены и крышу. Он пристрастился к азартным играм и проиграл большую часть сбережений, поэтому временно приостановил строительство дома. Время шло, а дом так никто и не трогал. Вокруг строились такие же особняки, но благодаря неимоверно большим размерам участков, соседей не было ни видно ни слышно, создавалось ощущение, что дом стоит в глубине дремучего леса.
   Саня Пухлый и вся его компания из семи человек, в которую входили мы с братом, быстро облюбовали столь уединённое, комфортное место, где никто не пожалуется на громкую музыку, и на неразборчивые вопли пьяных, обкуренных подростков. Никто просто не услышит. Делай что хочешь.
   Два, три раза в месяц мы собирались в недостроенном доме, пили всё, что горело и выкуривали несчитанное количество травки. Я старался избегать и того и другого, и у меня это неплохо получалось. Правда, иногда брату приходило в голову напоить меня. Без особых усилий он вливал в меня пару стаканов водки, (половина из которых текла по подбородку и груди), после чего я поднимался на второй этаж и отсиживался там, в надежде, что меня никто не хватится. Вот и в этот раз праздновать день рождения Пухлого мы поехали на его участок. Стоит ли говорить, что я ненавидел недостроенный дом с заколоченными окнами и бетонными голыми стенами? Наверное, нет.
   На улице сгустились вечерние сумерки, взошла луна, на небе появились первые звезды. Покинув такси, брат пошёл по выложенной камнем дорожке к крыльцу недостроенного дома. Я нехотя брёл следом, отставая на пару шагов, вдыхая сосновый аромат и разглядывая засохшие сосновые иголки под ногами. Смотрел на заколоченные ставни второго этажа, представляя, как буду сидеть там, в предстоящую ночь, слушая крики и хохот дружков брата доносящиеся снизу. В какой-то момент мне захотелось развернуться и побежать прочь, пока Антон стоит ко мне спиной. Желание пришло настолько внезапно, и было такое сильное, что я на мгновение остановился, обернувшись назад, но не побежал. Почему? Потому, что боялся. Антон бы мне такое с рук не спустил. И вряд ли бы я отделался разбитым носом. Я представил «бабочку» в руках брата, как ловко он открывает её взмахом руки, держащей нож и, ускорил шаг, догоняя брата.
    Мы поднялись на неосвещённое крыльцо (хотя электричество и воду отец Пухлого успел провести, лампочки были ввёрнуты только в двух комнатах и туалете). Антон нажал на ручку металлической двери, опуская вниз, потянул на себя, затем отступил на шаг назад, пропуская меня первым, словно чувствовал моё нежелание входить внутрь. Я переступил порог, обречённо прошёл в пустую серую, тёмную прихожую. Брат зашёл следом, закрыл за собой дверь. Из гостиной слышались весёлые голоса прерываемые девичьим хихиканьем. Оттуда же исходила тихая музыка, которая обязательно вскоре будет прибавлена. Играл один из альбомов «Пиратской станции».
   — Похоже, все в сборе, — сказал Антон, хлопнув меня по плечу. Из тёмной прихожей мы прошли в гостиную, постукивая подошвами по бетонному полу, голые стены отражали эхо наших шагов.
   Комната в двадцать семь квадратных метров, со старым угловым диваном и небольшим кофейным столиком посередине, выглядела устрашающе огромной. Её освещала единственная тусклая лампочка под потолком, из-за чего в углах поселилась плотная темнота. Большие французские окна, а точнее готовые под них проёмы, забиты потемневшими от времени досками. На чёрном кофейном столике кучей навалены пачки чипсов, сухариков, орешков и прочей гадости. Возле него на полу бутылки с коньяком, виски и три упаковки пива, в каждой по двадцать четыре банки.
   —Здорова, пацаны, — крикнул Антон, переступая порог гостиной.
   — О! Антоха! Ну, наконец-то, — приподнимаясь с дивана, отозвался Пухлый. Он широко улыбнулся, из-за чего заплывшие жиром глаза превратились в узкие щёлочки.
   Антон в знак приветствия пожал ему мясистую руку, с толстыми, словно сосиски пальцами. Затем пожал руки сидевшим по обе стороны от Пухлого, крепкому, широкоплечему Виталику, и не менее коренастому Лёхе. Все одинаково подстрижены под ёжика. После чмокнул в щёку, подскочившую к нему Настю, затем Ларису. Обе девушки были хорошо слажены, длинноногие, худенькие с симпатичными мордашками. Настя с тёмно-русыми волосами, доходившими до поясницы (сейчас они были собраны в тугой пучок на макушке), и карими восточными глазами. Лариса с короткими небрежно торчащими во все стороны чёрными волосами, серыми широко открытыми глазами, и тонкими губами. Она являлась девушкой Виталика. Настя же пока оставалась свободной. Обе приятные в общении, хорошо воспитаны. Что они делали в обществе обезбашенных на всю голову парней, для меня оставалось загадкой. Наверное, не зря говорят, хороших девочек привлекают плохие парни.
   — Привет Рома, — сказала Настя, она присела рядом с Антоном, взяла банку пива. Короткая джинсовая юбка задралась, обнажая левую ляжку.
   — Привет, — отозвался я, продолжая стоять в дверном проёме гостиной, отводя стыдливый взгляд от её шикарных ног.
   — Привет, — Лариса подскочила ко мне, чмокнув в щёку.
   — Привет, — повторил я.
   — Так и будешь тут стоять? — спросила она, кокетливо подмигнув мне. Я поймал на себе любопытный взгляд Антона, который, не обращая внимания на болтовню Насти, адресованную в его адрес, с интересом ждал моего ответа, словно строгий преподаватель, принимающий у меня экзамен. Я молчал, мысленно пытаясь подобрать верный ответ.
   — Иди сюда, Малой, — опередил меня брат, указывая на два старых деревянных стула, с обшитым болотной тканью сиденьем, стоявших возле левого подлокотника дивана.
   Я пересёк гостиную, сел на один из стульев, опустил голову, разглядывая собственные кеды. Мне не хотелось, не только общаться с дружками брата, но и видеть их высокомерные рожи.
   Я потягивал пиво, поглядывая на дружков брата, мысленно отмечая, дошли ли они до той кондиции опьянения, когда начинается задирание сопляка Ромки. Если ещё и не дошли, то были на финишной прямой. Поймав на себе мой взгляд, Виталик издевательски подмигнул мол, сидеть тебе спокойно осталось считанные минуты. Я тут же отвёл глаза, представляя, как в меня под общий гогот насильно вливают коньяк или водку. Вероятнее всего и то и другое вместе. Но я ошибся, благодаря брату меня ждало кое-что «покруче» водки.
   Антон, пошатнувшись, поднялся с дивана, обошёл кофейный столик, встал лицом к остальным, словно собираясь произнести торжественную речь. Глядя на горящие глаза брата, я непроизвольно вжался в деревянную спинку стула, замер в ожидании «приговора».
   — Пухлый! — улыбаясь во весь рот начал брат. — А ведь у меня для тебя сюрприз!
   — Ооо! — одобрительно отозвался Пухлый, поставив пластиковый стаканчик с коньяком на кофейный столик.
   — Сегодня оторвёмся по полной! — Антон полез в передний карман джинсов.
   На какое-то мгновение я похолодел, сильнее вжимаясь в спинку стула, чувствуя позвонками его тонкие перекладины. Сейчас он достанет «бабочку». Но брат полез в другой карман и выудил оттуда прозрачный пакетик размером десять на двенадцать сантиметров, в котором лежали розовые таблетки с изображением улыбок. Он триумфально вскинул руку, вверх держа пакетик над головой, будто выиграл олимпийскую медаль.
   «Только не это», — безнадежно подумал я.
   — Блин! Антоха, да ведь это же… — закричал возбуждённый Виталик.
   — Это улёт! — закончил за него Пухлый, вскочив с дивана и кинувшись к брату. Он, пританцовывая, заключил Антона в объятья, похлопывал по спине. По дороге опрокинув кофейный столик, уронив стаканчик, рассыпав чипсы и сухарики.
   Виталик и Лёха, последовали примеру Пухлого, крича во всё горло, бросились на Пухлого и Антона. Девушки остались сидеть на диване, умилительно глядя на пьяных парней. Я же быстро поднялся со стула и поспешил на выход, но не успел. Антон схватил меня за руку выше локтя.
   — Куда собрался? Вечеринка только начинается, — сказал он, прожигая меня взглядом.
   Его дружки выхватив у него пакетик, нетерпеливо «закидывались» экстази. Краем глаза я заметил, что и девушки тянут к нему ручки, не прочь побаловать себя увеселительной таблеточкой.
   — Зачем, ты это принёс? — спросил я, одновременно пытаясь освободиться от сжимавшего мою руку брата.
   — Прекрати вырываться! — оставив мой вопрос без ответа, прорычал он.
   — Я не буду это пробовать! — Я вновь попытался оттолкнуть брата, сильнее разозлив его.
   — Будешь! — прорычал он и силой усадил меня на стул, который пошатнулся, чуть было, не опрокинув меня назад. — Ребята давайте-ка поможем Малому! — прижимая меня к стулу, сказал брат, обращаясь к друзьям.
   — Антон, не надо! Я, правда, не хочу. Ты же видел, что с ними творилось в клубе…
   — Заткнись! — оборвал меня Антон. Его кулак сжимал ворот моей рубашки, вдавливая мне в грудь костяшки пальцев.
   Я сопротивлялся до последнего, но куда мне одному против троих? Виталик зашёл со спины и, обхватив меня за плечи, прижал к спинке стула. Пухлый уселся ко мне на колени, вдавив меня в сиденье. Стул жалобно застонал, и в какой-то момент, мне показалось, что он вот-вот развалится, но он устоял. Антон, зацепившись указательным и средним пальцами, словно крюками мне за нижние зубы открыл рот, в который тут же упала горькая на вкус таблетка. Горечь таблетки чувствовалась совсем недолго. Пока Антон держал мою нижнюю челюсть, не давая закрыть рот, и вызывая во мне приступы тошноты, Лёха, не теряя времени, заливал в меня пиво, которым я захлёбывался, и которое текло по подбородку, заливая перед рубашки. Рубашка вымокла, прилипла к груди. На всё ушло не больше двух минут. Когда меня отпустили, а Пухлый поднял с моих колен свой толстый зад, я попытался встать, но руки Виталика продолжали держать меня за плечи, прижимая к сиденью стула.
   — Отпусти! —  обидевшись, крикнул я.
   Антон вопросительно уставился сначала на меня, после на Виталика, требуя объяснений.
   — Я его сейчас отпущу, а он сходит всё выблюет, — оправдываясь перед моим говнюком братом, заявил Виталик. Его руки, сжимавшие мои плечи, заметно ослабли. Ели бы Антон сейчас приказал меня отпустить, он бы непременно послушался. Но Антон улыбнувшись, одобрительно кивнул головой.
   — Через полчаса можешь быть свободным, — сказал мне брат. — А пока посидишь с нами.
   Смирившись, я снял промокшую рубашку, и надел толстовку, висевшую повязанную вокруг бёдер. Стал ждать опьяняющего действия экстази.   Спустя двадцать пять минут я ощутил покалывание в теле, сухость во рту и тошноту. Но при всём этом чувствовал себя на удивление отлично. Окружающее приобрело особую чёткость, ясность. Я расслабился, однако готов был спасти мир. Ребята, перекрикивая друг друга и громкую музыку, что-то бурно обсуждали. Впервые в жизни я захотел к ним присоединиться. Я вообще хотел общения. Всё внутри кипело и кричало «я жажду общения!». А ещё не помешали бы объятия девушек. Я вскочил со стула и засмеялся. Тело казалось лёгким, одно неловкое движение и душа вылетит из него, будет парить в воздухе, а телу придётся её ловить. Я подошёл к брату, сидевшему на кофейном столике, напротив парней, которые сидели на диване, и врезал ему кулаком в плечо. Антон обернулся, изумлённо глядя на меня, будто не верил, что я мог сделать нечто подобное. Несколько минут назад, я и сам бы не поверил.
   — Ты говнюк! — закричал я прямо ему в лицо, и залился истеричным смехом, согнувшись пополам обхватив руками живот.
   Мгновение все молчали, а после разразились хохотом. Антон оторвал зад от столика, обнял меня за плечи.
   — Малой в ударе! — сквозь смех процедил он, сильнее веселя окружающих.
  
   Мы танцевали под «Пиратскую станцию». Моё тело, каждая его клеточка, казалась, пульсировала в так музыке. Я понимал, что выгляжу, как те «обезьяны» в ночном клубе, но ничего не мог с собой поделать. Мне нравилось. Тело требовало движения. Я буквально не мог усидеть на месте. Я не помню, сколько часов проскакал под «долбёжную» музыку, наверное, достаточно долго, раз сквозь щели забитых досками окон проникли первые солнечные лучи.
   К тому времени большинство из нас с угнетёнными, усталыми, измотанными лицами сидели на диване и на полу. Пухлый испуганно озирался по сторонам, подозрительно разглядывая каждого присутствующего, будто боялся, что кто-то из нас готовил покушение на его жалкую жизнь. Антон растерянно бродил по комнате, выкуривая сигарету за сигаретой. Девушки сидели в обнимку, словно вместе пережили смерть близкого им человека, и сейчас голова Ларисы лежала на груди Насти, которая рассеянно поглаживала её торчащие во все стороны волосы. Виталик сидел на полу, опершись о диван, яростно пожирая чипсы, будто не ел как минимум неделю. Лёха и я сидели на диване, откинувшись на его спинку. Если несколько часов назад я радовался жизни, обожал брата и его дружков (не говоря уж о девушках), то сейчас я хотел побыстрее сдохнуть. Будь у меня верёвка, я бы не раздумывая, вышел из дома и, перекинув её через ветку ближайшего дерева, затянул петлю на шее.
   — У меня. Челюсть. Сводит, — с трудом произнёс я. Чёртову суку словно заклинило. Её сжало так, что я непроизвольно поскрипывал зубами, пытаясь выговорить хоть слово. Плюс ко всему жутко болели руки и ноги. Неимоверно хотелось пить, а я даже подняться не мог. А может, не хотел.
   Лёха неторопливо вынул из кармана спортивных штанов открытую упаковку «орбит», протянул мне. Я вопросительно уставился на него, на кой чёрт мне жвачка?
   — Пожуй, чтоб челюсть отпустило, — объяснил он.
   Я взял предложенную жвачку, трясущимися пальцами разорвал упаковку, высыпав пять подушечек на ладонь, две из которых отправил в рот, остальные сбросил на пол. Челюсть и вправду отпустило. Я интенсивно жвал, боясь повторной судороги, разглядывая три белых подушечки «орбит» валявшихся под ногами, в куче мусора, упаковок из-под орешков, пустых банок и бутылок, продолжая ненавидеть весь мир и брата, который впихнул в меня сраную таблетку.