«Превратности любви» Андре Моруа

12.

Когда мы возвратились в Париж, оказалось, что директор фабрики заболел, и Филиппу пришлось работать больше обычного. Часто он не мог даже прийти домой позавтракать. Я думала о том, видит ли он Соланж Вилье, но спросить у него не решалась. По субботам у Тианжей, если там бывала Соланж, Филипп сразу же завладевал ею на весь вечер: они усаживались где-нибудь в уголке гостиной и не расставались до разъезда гостей. Это можно было толковать как добрый знак. Если бы он свободно встречался с нею в течение недели, то, быть может, в субботу делал бы вид, будто сторонится ее. Я не могла не говорить о ней с другими женщинами, но никогда не отзывалась о ней дурно, а только слушала. Она слыла коварной кокеткой. Однажды Морис де Тианж, сидевший рядом со мной, при виде входящего Жака Вилье сказал мне вполголоса: «Вот как? Он еще не уехал? А я думал, что жена уже отправила его обратно на Атлас». При упоминании о Вилье почти все вздыхали: «Бедный малый!»
Однажды я долго говорила о ней с Элен де Тианж; они были очень дружны, и Элен набросала образ Соланж одновременно и пленительный, и внушающий тревогу.
– Соланж – прежде всего великолепное животное, наделенное сильными инстинктами, – сказала она. – Она страстно любила Вилье в те времена, когда он еще был очень беден, и любила потому, что он был хорош собою. Это было смело; она – дочь графа де Вожа, из очень знатного пикардийского рода; она была восхитительна; она легко могла бы сделать блестящую партию. Но она предпочла уехать в Марокко с Вилье, и на первых порах они вели там образ жизни колонистов; приходилось им туго. Когда Вилье заболел, Соланж не осталось ничего другого, как заняться бухгалтерией, вести расчеты с рабочими. Примите во внимание, что все де Вожи очень гордые и что она, конечно, очень страдала от такого образа жизни. И все же она не отступила. В этом отношении у нее действительно все качества порядочного человека. В то же время у нее два больших недостатка или, если хотите, две большие слабости: она страшно чувственна и ей необходимо всюду торжествовать. Она, например, рассказывает (не мужчинам, только женщинам), что, когда ей хотелось кого-нибудь завоевать, это ей всегда удавалось, – и это правда; она покоряла людей самого различного склада. – Значит, у нее в прошлом много связей? – спросила я.
– Видите ли, такие вещи трудно утверждать. Известно, что такой-то и такая-то часто видятся. А в близких ли они отношениях? Как знать?.. Говоря «она всегда завоевывала», я хочу только сказать, что ей удавалось покорить их ум и что они зависели от нее, что она могла их вдохновлять на что-то, понимаете?
– Вы считаете, что она умная?
– Да, для женщины очень умная... Словом, ничто ей не чуждо. Конечно, интересы ее зависят от интересов человека, которого она любит. В те времена, когда она боготворила своего мужа, она блистала в вопросах, касающихся экономики и колоний; в пору Ремона Берже она интересовалась искусством. У нее отличный вкус. Ее дом в Марокко – просто чудо, а дом в Фонтенбло тоже очень своеобразен. Она живет больше жизнью сердца, чем ума. И все-таки когда она подходит к вопросу хладнокровно, то может прекрасно обо всем судить.
– А чем, по-вашему, Элен, объясняется ее очарование?
– Прежде всего тем, что она так женственна.
– Что вы под этим подразумеваете?
– Ну, некое сочетание достоинств и недостатков: нежность, безграничную преданность тому, кого она любит... на время... А также полное отсутствие щепетильности... Когда Соланж хочет покорить кого-нибудь, она не считается ни с чем, не считается даже с лучшей подругой. Тут дело не в бессердечии; это инстинкт.
– А по-моему – бессердечие. И о тигре можно сказать, что, когда он раздирает человека, в нем говорит не жестокость, а инстинкт.
– Вот именно, – возразила Элен. – Тигр не жесток, во всяком случае, не сознательно жесток... Вы сейчас очень удачно сказали: Соланж – тигрица.
– А с виду она такая ласковая!
– Ласковая? Ну нет. У нее проскальзывают вспышки злобы. Это одна из основ ее красоты.
Другие женщины оказались не столь снисходительны. Старая госпожа де Тианж, свекровь Элен, мне сказала:
– Нет, ваша приятельница Вилье мне не по душе... Она причинила много горя моему племяннику, очень хорошему юноше, который если не ради нее, то из-за нее погиб на войне... Его тяжело ранили; после этого он получил вполне заслуженное место в Париже... Она его околдовала, совсем свела с ума, потом бросила ради другого... Бедный Арман решил во что бы то ни стало вернуться на фронт и погиб нелепо, в авиационной катастрофе... С тех пор я ее у себя не принимаю.
Я не хотела передавать эти враждебные отзывы Филиппу, однако в конце концов всегда рассказывала ему о них. Он не придавал им никакого значения.
– Да, возможно, – говорил он. – Быть может, у нее были связи. Это ее дело, нас это не касается.
Однако постепенно, в ходе разговора, он начинал нервничать.
– Во всяком случае, – говорил он, – я был бы крайне удивлен, если бы оказалось, что она и сейчас изменяет мужу. Жизнь ее как на ладони. Если ей позвонить, можно почти весь день застать ее дома; она мало выезжает, и для тех, кто хочет ее видеть, она всегда свободна. Женщина, у которой есть любовник, ведет себя гораздо таинственнее.
– А откуда вам это известно, Филипп? Вы ей звоните? Бываете у нее?
– Иногда.