Gods and Monsters

Feel so cold

  — Странный парень, — Чимин провожает взглядом Тэхёна и поворачивается к Хосоку.

— Очень странный, — усмехается Хосок и зарывается пальцами в его волосы, играет с прядками, откровенно наслаждается каждой минутой, проведённой в его обществе. Чимин подставляет голову, ластится и хмурится на отвлекший его звонок мобильного.

— Беспокоится? — спрашивает Хосок, который частично слышал короткий диалог Чимина и Леи.

— Ага.

— Ладно, встаём, отвезу тебя домой, — Хосок тянется за портмоне, валяющимся на столе, и пытается подняться, но Пак тянет его за локоть вниз, вынуждая остаться сидеть.

— К маме приехала подруга с ночевкой, так что она вовсе не скучает по мне.

— Ты уверен? — с сомнением в голосе спрашивает Хосок.

— Да. Более того, я сказал ей, что ночую у Минхо, — нарочно делает паузу Чимин и, следя за тем, как мрачнеет Хосок, продолжает. — Но она не знает, что у тебя кодовое имя «Минхо», — прыскает он в кулачок и видит, как несколько эмоций сразу меняются на лице Хосока.

— Поехали, — Хосок подскакивает на ноги и берёт на руки не успевшего опомниться парня. — А имя «Минхо» больше не произноси, я ревную.

Ночной кофе в квартире Хосока перетекает в долгие поцелуи на диване, нежные объятия и невинные и неумелые ласки, которыми Хосока одаривает Чимин. Он постоянно готовил себя к этому, думал об их той единственной ночи и хотел новую, когда можно было бы запомнить каждую секунду, не пришлось бы утром грызть и корить себя и можно было бы отдаться этим новым, но таким прекрасным чувствам. Чимин точно не рассчитывал на сегодня, хотя последние дни всё искал удобного случая поговорить об этом с Хосоком. Случай подвернулся — Лея сказала, что не одна, а Пак на автомате придумал «ночевку у Минхо». Внезапность — лучший помощник в такой ситуации. Если бы Чимин собирался ночевать у Хосока заранее, то умер бы от нервов до этого момента, а сейчас всё так, как и должно быть. Сейчас в огромной гостиной Хосока есть только двое, которым настолько хорошо вместе, что меркнут все страхи, причины, последствия.

Чимин уже на его коленях, а Хосок стягивает тонкую блузку, обнажает плечи, целует подолгу, не упускает ни сантиметра. Чимин настолько увлечён процессом, настолько отпустил себя, расслабился, что пропускает момент, когда Хосок его раздевает догола. Он сильно обнимает его торс ногами, обвивает руками шею, чтобы не соскользнуть, и продолжает отвечать на горячие поцелуи, пока Хосок идёт с ним на руках в спальню.

Прохладные простыни холодят лопатки, только в этот раз за осознанием не следует ужас и паника от неправильности происходящего, за ним следует только нетерпение, только страсть. Чимин доверяется его умелым рукам, губам, прокладывающим мокрые дорожки по всему телу, пальцам, ласкающим его так глубоко внутри и так нежно, ловя каждый вздох, каждую мимику, лишь бы не причинить боль, не заставить страдать. Чимин охает, когда пальцы заменяются членом, не выдыхает, заставляя лёгкие гореть огнём, но и он ничто по сравнению с пламенем, буквально лижущим каждый сантиметр кожи. Хосок замирает, не двигается, покрывает короткими поцелуями лицо, спускается к губам и, глубоко целуя, делает первый толчок. Чимин вонзается ногтями в его плечи, кажется, даже рвёт кожу, но Хосок не отстраняется, не снимает его рук с себя, вновь и вновь плавно, аккуратно толкается, позволяет ему привыкнуть, выровнять дыхание и только потом начинает набирать темп.

После передышки Чимин окончательно смелеет, он уже сам седлает Хосока, двигается на его члене и следит за его пальцами, водящими по его соскам, сжимающими и ласкающими их. Хосок тянет его резко на себя, долго и мокро целует, проводит языком по дёснам, посасывает. Чимин окончательно млеет от ласк, тает под его руками, сливается с ним в одно. Сам тянется к его шее, выцеловывает, спускается вниз, обводит языком татуировку ниже пупка, натягивает нервы Хосока до предела и заставляет до треска ткани скомкать в руках простыню, просто лизнув головку.

— Не играй так, кроха, если не идёшь до конца, — хрипло говорит Чон, как завороженный, следя за розовым язычком, неумело лижущим его член. — Я так долго не продержусь...

Слова застревают в глотке, когда сочные персиковые губы обхватывают ствол, смыкаются вокруг. Реальность Хосока трескается ровно надвое, оставляя всё, что он знал про удовольствие до этого момента, по ту сторону. Чимин новый вид наслаждения — исключительный. Хосоку никакая дурь доселе так не вставляла, как просто его губы вокруг члена. Хосок сам вскидывает бёдра, заставляя взять в рот поглубже, и в сотый раз удивляется, потому что Чимин берёт. Тут никакой выдержки не хватит, и даже у Хосока. У него терпение трещит по швам, внутри Везувий клокочет, реки лавы бурлят, остатки самоконтроля в пепел превращают. Хосок приподнимается, тащит Чимина на себя и, перевернувшись, впивается в его губы.

— Ты моя смерть, Пак Чимин, — шепчет ему, деля дыхание одно на двоих, и целует уголки расплывшихся в улыбке губ.

— Может, всё-таки жизнь, — отвечает ему Чимин и прикрывает веки в экстазе, вновь принимая в себя того, кто за короткий срок провёл его по пути от ненависти до любви, кто превратился в того, кем Чимин одержим, стал самым главным человеком в его жизни. Пак обнимает вспотевшее тело, сильнее прижимает к себе и усиленно моргает, пряча собирающиеся в уголках глаз слёзы. В этот раз они от переполняющих его чувств, от распирающих счастья и желания остановить время и навеки остаться вот так, в обнимку, единым целым.
Два обнаженных тела переплетаются на постели и до утра глаз не сомкнут. Эту ночь Пак Чимин не забудет никогда. И по прошествии сотни лет — она останется лучшей его ночью.