Прошёл ровно месяц с той ужасной ночи, взорвавшей действительность Чимина и разбросавшей по округе. Пак всё ещё слоняется тенью по улицам города, всё ещё собирает эти осколки, отчаянно пытается склеить, но с каждым новым кусочком — новая трещина. Он сбегает от этой треснутой, разваливающейся реальности в танцы. Прячется в них, отсиживается, даёт им поглотить его всего до остатка, выматывается так, что порой даже до кровати не доползает, вырубается на диване внизу — зато думать нет времени, жалеть себя — тем более.
Чимин танцует на износ. Стоит ему только ступить на сцену, как он по щелчку отключает в голове все мысли о Хосоке и отдаётся музыке. Учителя Чимина хвалят, одногруппники не скрывают восхищения и даже зависти, посмотреть на него приходят преподаватели других школ, от приглашений на выступления нет отбоя, и в другое время Чимин бы умирал от счастья из-за успеха, но сейчас это всё не важно. Сейчас для него балет не просто мечта, возможность вырваться в лучшую жизнь — сейчас балет убежище, где Чимин прячется от жизни, зализывает раны и спасается от разбитой любви.
Он будет танцевать лучше и лучше, он будет отдаваться музыке на все сто процентов, потому что больше нечему и некому. Чимина больше ничто не отвлекает, не сбивает, он теперь глыба льда, которую будет ваять по своему усмотрению. Триумф за триумфом, сорванные овации, цветы, похвала — Чимин только тускло улыбается, благодарит за комплименты, радует Лею своей новой-старой одержимостью и тем, что на дно не идёт. Каждый раз при выступлении неосознанно на ВИП-ложу смотрит, знакомых лиц не видит, выдыхает и вновь в танце забывается.
Чимин плохо питается, почти не отдыхает, не даёт отбитым пальцам на ногах зажить, не чувствует ни боли, ни усталости — танцует, танцует, танцует. Ему кажется, если он остановится, если хоть на миг замрёт, то сразу в реальность вернётся, лицом о бетонный, усеянный шипами асфальт предательства разобьётся, всю эту густую и черную боль, на дне души клубящуюся, вновь наверх поднимет, и тогда от спазмов будет горло сводить, опять будет хотеться плакать, а взамен только воздух со свистом вылетать будет, потому что слёз больше не осталось, но осталось порубленное на мелкие кусочки чужими руками сердце, и каждый выдох — это попытка их выплюнуть. Чимин так не хочет, он так ещё раз не сможет, он прикрывает веки, взмахивает руками и вновь на сцену выплывает.
Только Чимин ошибается. Хосок приходит на каждое выступление, берёт место в самом конце в неприметном углу и следит за ним через бинокль. Чимин не знает, что то же самое делает и Тэхён. Что из всего зала две пары глаз, впившись в него, свою одержимость подпитывают, этими двумя часами живут.
До сегодняшнего дня Чон и Тан ни разу не сталкивались, но сегодня судьба решает по-другому. Оба парня оставляют автомобили через пару кварталов от театра, в глаза не лезут и, как думают, отлично маскируются.
Сразу после выступления Хосок идёт за машиной и, прислонившись к ламборгини, курит, с улыбкой следя за препирательствами своих телохранителей невдалеке. На самом деле Хосок вообще не здесь, не их слушает, он думает о вечере, о словно плывущем по сцене ангеле, которого сам же собственными руками очернил, и бесится, что боязнь испорченного настроения Чимина не позволяет послать ему цветы. Он поворачивается к дороге на рёв мотора и видит проехавший рядом знакомый красный феррари. Чон приказывает охране остаться, а сам садится за руль. Ламборгини догоняет феррари на светофоре, оба парня опускают стёкла и пару секунд прожигают друг друга недобрыми взглядами.
— Давай насмерть, — захлопывает крышечку зажигалки Зиппо Хосок и делает глубокую затяжку.
— Давай я отгоню на обочину, — хмурится Тэхён и начинает выезжать влево.
Парни выходят из машины одновременно, но стоит Хосоку подойти к прислонившемуся к капоту Тэхёну, как он, вскинув руку, с силой бьёт его в челюсть.
— Сука, — шипит Тэхён, потирая щёку.
— Прости, привычка, — хмыкает Хосок и присаживается на капот рядом. — Какого хуя ты за ним следишь?
— Могу спросить тебя о том же.
— Он мой парень. Был, — осекается Хосок.
— Вот именно, — язвит Тан. — Был.
— Он не будет твоим, — серьёзно смотрит на него Хосок. — Я не позволю. А после всего, что было — он и сам не захочет.
— Так тебя-то он подавно не захочет, — зачёсывает тёмно-русые волосы назад Тэхён.
— Будь добр, не лезь, ты ничего не исправишь, ты сделаешь только хуже. И ещё, Чимин может не знать о твоей помолвке с девицей Квонов, но я-то знаю. Зачем тебе его так мучить?
— Он мне важен.
— Тогда тем более оставь его в покое и дай нормально жить, — соскальзывает с капота Тэхён и, сделав шаг, чтобы обойти машину, резко разворачивается, и бьёт Хосока кулаком в лицо.
— Прости, привычка, — пожимает плечами Тан и идёт к дверце.
Хосок потирает место удара и думает о словах Тэхёна. Хосок сам одно сплошное мучение для Чимина, но как это объяснить себе, как принять тот факт, что им вместе не быть, что он не сможет ему ничего дать? У Хосока сердце кровоточит с той ночи, и ни одна рана не затягивается, наоборот, с каждым днём все больше расходится, нарывами покрывается. Хосок без него не может, хоть головой о железо бейся, если бы помогло — он бы побился.
Помочь может только один человек, но он для Хосока недосягаемая звезда. Чимин всегда будет там, наверху, на сотни ступеней выше и в белом, а Хосок вечность обречён по земле ходить, носом её пропахивать, комья выплёвывать, скулить и сдыхать без него. Потому что ангел один раз до него спустился, руку протянул, Хосок эту руку тупым топором отрубил, а жизнь второго шанса никогда не даёт. Монстру не место рядом с Богом. Вот и смотрит теперь только со стороны, не дотянуться.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Gods and Monsters
Fanfiction- Мне нравится, когда ты плачешь. Ты такой красивый в своём отчаянии, - усмехается Чонгук, а Юнги обещает себе, что больше никогда и слезинку перед ним не проронит. Мафиозное АУ, где "нет", сказанное не тому человеку, может стоить жизни, и не факт...
