Стая Бохо

Дорога

Полтора года спустя

Расчёт за месяц преподавания в сельской школе получился таким внушительным, что Бохо не смогла скрыть радости и расцеловала пожилого учителя, который ей заплатил. Этих денег хватит, чтобы добраться до следующего населённого пункта, посетить там баню, снять комнату и быть может даже купить новые башмаки, потому что эти уже поистрепались. За жильё в этом городе она уже рассчиталась. Можно было задержаться ещё на денёк, но неведомая сила гнала её всё дальше, и этому зову за годы своей жизни Бохо научилась доверять.

Хозяйка комнатушки, которую она снимала возле школы, посетовала на то, что молодой девушке вздумалось уходить под вечер, но та лишь поблагодарила за гостеприимство, собрала свои скромные пожитки, что вмещались в одну заплечную сумку, и покинула городок, смело шагая по разъезженной дороге. Сколько было таких дорог, комнат, хозяек... Со временем они слились в серое пятно. Бохо запоминала только детей. Было в этих наивно распахнутых глазах что-то знакомое и далёкое, что-то тёплое и светлое — то, что умерло однажды в ней самой.
Светлое девичье платье сменилось тяжёлой тёмной тканью и плащом, золотые косы туго связаны на затылке. Детство кончилось резко и болезненно, Юность вообще не постучалась в эти двери. И только Взрослость в развалочку пожилой женщиной вошла в одинокую хибару Бохо и осталась.

***

Когда на дороге раздавался грохот, оповещающий о попутчиках, девушка ныряла в придорожные заросли или терялась в лесу, стараясь при этом не выпускать дорогу из поля зрения.
Грохот нарастал. Колёс было много, определила Бохо и утонула в кустах, сливаясь своим коричневым плащом с облезлыми стволами деревьев. Мимо протарахтел старый вездеход, за ним ровным строем проехали три мотоцикла, четыре вагончика. Строй замыкали ещё два мотоцикла.
«Стая», — хмыкнула про себя Бохо и вылезла из кустов только тогда, когда вдали перестали вспыхивать огни последних мотоциклов.
Стаей называли объединившихся бродяг, которых война оставила без крова и родни. Это были необщительные люди, которые двигались по стране, как табор цыган. Их охотно нанимали в городах на подсобные работы, платили немного, но уважали за то, что они смогли выжить. Были среди них и мужчины, и женщины. Даже без кровного родства они образовывали своеобразную семью, в которой горой стояли друг за друга.
«Друг за друга», — Бохо попробовала эти слова на вкус, перекатила по языку и отметила, что звучат они довольно вкусно.
Мужчины стаи были опасны тем, что носили с собой оружие и хоть первыми не нападали, могли броситься в драку, если им на мгновение покажется, что стае что-то угрожает.
Бохо, как впрочем и другие благоразумные девушки, избегала встречи с этими людьми. Хотя, если оглянуться на последние полтора года, то девушка попросту избегала людей, всех.
Она двигалась на Север. Все романтики и безумцы двигаются на Север. В то время, когда другие хотят тепла и покоя, мятежное сердце просит страсти, борьбы и правды. А где это искать, если не в северном ветре? Поговаривали, что на Севере ещё остались волшебники, заточённые во льдах. Если их разбудить, если им рассказать, что случилось с благословенной землёй, они восстанут и сотрут с лица земли обидчиков людских. Но говорили об этом тихо, вечером у огня, шёпотом, напевали еле слышно о невероятной битве, которая положит конец унижениям и страданиям. И в песнях этих маги похожи на древних чудовищ — беспощадных и глупых, свирепых и ужасных. Потревоживший должен знать, как их победить или вновь заковать во льда, ибо в мире не уживутся люди и маги.
Эти истории изумляли Бохо. Что сказали бы эти люди, если бы узнали, что маг учит их детей грамоте, живёт с ними в доме и сидит за одним столом целый месяц и до сих пор никого не тронул и не причинил вреда? Ответ Бохо знала. Ответ ей показала собственная мать, выставив за дверь с набитой сумкой. Никто не станет разбираться, плохой и ты или хороший, тебе просто нельзя существовать. А почему?