— Здравствуй, Цвен. — От легкого волнения я покашлял в кулак, укладывая на стол небольшой диктофон и светлый кожаный ежедневник. — Меня зовут Тилль Линдеманн, я здесь, чтобы помочь тебе вернуться к твоей привычной жизни. Ты можешь задавать мне любые вопросы, рассказывать
о себе, я буду рад поговорить с тобой, Цвен.
Недолгая пауза нарушилась тяжелым вздохом мальчика, на что я предложил ему познакомиться поближе и включил диктофон.
— Да, давайте. — Наверное, зная о неизбежном нахождении в клинике, Цвен согласился со мной, коротко кивнув головой, тем самым сотрясая локоны волос.
— Хорошо, чтобы тебе было комфортно, я начну. — Я выпрямился, вешая на стул халат, скрывавший черную водолазку, ткань которой слабо источала горьковатые нотки одеколона.
— Меня зовут Тилль, совсем недавно я приехал из Берлина, чтобы работать здесь, с тобой. Все детство и юность я занимался плаванием, пока меня не выгнали из команды и я не получил небольшую травму, — усмехнулся я, прикрывая пальцами широкую улыбку, на что Цвен ответил заинтересованным взглядом. — Когда понял, что спортивная карьера мне не светит, я решил попробовать себя в медицине и уже на протяжении тринадцати лет занимаюсь ею. — Мой басистый голос плавно колыхался в абсолютной тишине, совсем неуместной для налаживания контакта. Тишина надолго затянула свой танец, создавая напряженную обстановку для меня. Полная молчаливость Бернштайна заставляла нервничать, однако внешне я выглядел совершенно уверенно (по крайней мере, старался так выглядеть), иногда выдавая себя немного нервными постукиваниями ступней по мраморному полу.
— Расскажи, что тебе нравится, чем любишь заниматься? — возобновил разговор я, слегка наклонившись к Цвену.
Немного несмело мальчик стал рассказывать о своей любви к рок-музыке и велосипедным прогулкам, о занятиях в музыкальной школе, где он учился играть на гитаре, о мечте попасть в Нью-Йорк, чьи горящие бесконечными огнями улицы манят его уже долгое время.
— Здорово, Цвен. Я был в Нью-Йорке, и если хочешь, я чуть позже расскажу тебе о нем подробно. — Я поправил свисавшую на глаза челку, увидев согласие в глазах мальчика, контакт с которым начал налаживаться.
— У тебя хорошая память? — заинтересованно прищурив глаза, полюбопытствовал я, рассматривая замысловатый рисунок на футболке Цвена. В ответ на мой вопрос он уверенно кивнул, и я, наконец, решил подойти к главному, спрашивая мальчика о его последнем дне в школе.
— Первым уроком была математика, там мы изучали дроби. — Цвен слегка потрепал волосы, отводя нахмуренный взгляд в сторону. — А на перемене меня начал обижать Алекс со своими друзьями, а потом они лежали все в крови. — Закончив свой короткий рассказ, мальчик выжидающе смотрел на меня.
— Но ты не помнишь, кто их убил? Или ты был в другом месте в этот момент? — Я терпеливо ждал ответа Цвена, поглядывая на работающий диктофон, однако ответ моего пациента был отрицательным.
— Я был в классе, но я не видел убийства и убийцу. — Ответы Цвена стали загонять меня в тупик, но привитая благодаря занятиям спортом настойчивость проявляла себя в подходящие моменты.
— Тебе было жалко своих уже мертвых друзей? — Я внимательно следил за мимикой и жестами Бернштайна, сопоставляя их с его ответами на мои вопросы.
— Очень, мне было очень страшно.
Внутри меня что-то неприятно сжалось. Я сосредоточенно смотрел в серые
глаза Цвена, излучающие детскую невинность и искренность. Сейчас я думал о том, что лучше бы они метали молнии ненависти и злости.
Сеанс подходил к концу, и я попрощался с Цвеном до следующего. Но стоило мне выйти за пределы кабинета, как туда вошел санитар, велевший ребенку быстро идти в его палату, которой было суждено стать его комнатой в этом абсолютно неуютном доме. Я видел, как он шел, потупив взгляд вниз, и я мог лишь гадать, о чем он думает сейчас. Это лишь первый сеанс, но я уже безумно желал разобраться в психике мальчика, его мыслях и помочь ему.
