сто одна вселенная|даниззка|

1

л и з а.

Казалось бы, это был совершенно обычный вечер для мрачных будней Лизы. Возвращаясь после долгого дня в универе, а затем на работе, русоволосая поднималась по лестнице гнилого подъезда ничем не примечательной российской хрущёвки. 

Лиза ничего не ожидала от сегодняшнего вечера, по крайней мере потому, что хуже быть уже не могло: девушка буквально содержала своего пьяницу-отца и мать, что первый ежедневно избивал. Естественно, одной зарплаты продавщицы магазина не хватало, чтобы как следует содержать трёх человек, поэтому семья была в нищете. Иногда не хватало денег даже на еду, и голодать приходилось именно Елизавете. 

Отец никогда не благодарил Лизу за те деньги, а иногда даже бил. Мать же не могла ничего сказать — она была слишком запугана. Лиза пыталась всячески постоять за мать, защитить её от грубых рук изрядно выпившего отца. У неё далеко не всегда это выходило — часто ей приходилось ходить в универ с побоями и синяками и стыдливо игнорировать расспросы одногруппников и преподавателей. Нет, она не жалела себя. Конечно, такая жизнь не из лёгких, но за восемнадцать лет своей жизни Лиза успела привыкнуть. Ведь человек ко всему привыкает, если захочет. 

Девушка уже поднялась на нужный этаж и распахнула хлипкую дверь уродливой, связанной с плохими воспоминаниями, но всё же такой родной квартиры. 

— Собирайся, — рявкнул отец, не поздоровавшись. Было ясно, что он далеко не в трезвом состоянии. 

— Куда? — озадаченно спросила Лиза. 

— У нас совсем нет денег, мы с твоей матерью голодаем, — с обвинением сказал мужчина, — поэтомуя решил отправить тебя шлюхой на трассу, — он слегка ухмыльнулся. 

От этих слов девушка опешила. Она знала, что её отец далеко не хороший человек, но такого от него она уж точно не ожидала. Нет, это была шутка. Глупая шутка по пьяни этого столь ненавистного Лизе мужчины. 

— Ты совсем охуел?! — спустя паузу шока взорвалась Неред, — сам неудачник, а ещё и заставляешь собственную дочь страдать и унижаться! Ненавижу тебя, уёбок! 

Она никогда не позволяла себе говорить такое отцу, чтобы он ни сделал, но это было последней каплей. 

Спустя мгновение, толстая, грубая рука сильно и яростно прошлась по нежной щеке. Послышался тонкий вскрик и на щеке остался красный след.