Сияние

zwei

- Чон Чонгук.

Неловкое молчание. Парень хлопает глазами пару раз, а потом пухлых губ касается едва заметная улыбка.

- Пак Чимин.

Чимин сидит рядом и неловко мнется, теребя пальцами края незастегнутой кофты. Чонгук видит невинного и нетронутого жизнью парня, и ему удивительно. Он привык, когда перед ним грязное, развратное, отдающееся и остервенело кидающееся на шею, обхватывающее ногами торс. Видеть перед собой необъятную дозу детской наивности и невинности – ново. Чимину на вид дать можно лет не более шестнадцати, а еще на щеках затаилась пухлость, выглядящая совсем по-ребячески. И, может быть, Чон бы умилился или снизошел до такого явления, как «Ничего себе, такой хорошенький», но ему наплевать. Он все еще не врубается, какого хрена посадил это неуклюжее существо на переднее сидение рядом с собой, в свой собственный автомобиль. Просто Чонгуку должно быть не до этого. Просто в течение последующих двадцати четырех часов Чонгука не должно быть в Сеуле, а места, которое было бы выгодным, за пределами шумного города попросту нет.

Чим тихо бросает адрес, не задавая лишних вопросов и, откровенно говоря, не понимая, что вообще происходит. Просто ему до обители своей ехать нужно долго, а на автобус он позорно опоздал, доставив окружающим немалое удовольствие своим видом. Наверное, поэтому он сейчас сидит и молчит в тряпочку, лишь бы добраться до дома как можно скорее. Взгляд падает на нахмурившегося мужчину рядом, и Чим никак не может позволить себе назвать его парнем – Чон слишком серьезен и от него испарением в воздух поднимается властность. Поднимается, но никуда не исчезает. На его сегодняшнем спутнике деловой костюм, чуть отличающийся от того, что был надет на нем вчера, но Чимин даже не думает о том, почему вообще вчера имел наглость разглядывать своего недоспасителя. И Чонгук больше похож на героя из криминальной истории, нежели из комедии об офисном планктоне – об этом говорит его внешний вид и, наверное, аура.

Чонгук же за рулем выпадает из реальности, умело управляя автомобилем, но мыслями ошиваясь где-то не здесь, не в пределах земного пространства. А надо бы, потому что грудь сдавливает отнюдь не вымышленные проблемы, и в левом плече саднит не неудачно выбитая татуировка, а самая настоящая рана от пули. Не было ни малейшего повода стрелять в Чонгука, но зато в тот раз Намджун ясно дал понять, что останавливаться не собирается и «отплатит за содеянное»любой ценой. И если бы Чон вытащил пистолет на пару секунд раньше, то сейчас бы не стискивал до скрипа зубы, пытаясь перетерпеть вновь нарастающую боль. Намджун – альфа, которого невозможно усмирить. Он всегда под кайфом, и все могут лишь удивляться, откуда столько ненависти к Чонгуку, откуда в его руках столько силы, а в глазах – безжалостности. Гук не боится выйти и ответить, нажать на курок и затушить окурок дорогой сигареты около намджуновых людей, но раны не затянулись, а еще в опасности не только он. Чтобы достойно выйти под палящее солнце, нужно понять, что такое тень. Тень – запрет на любой малейший луч света, и альфа готов к этому, как и к тому, что рано или поздно ему доведется удержать на мушке противного не то соперника, не то пятно, загрязняющее какую никакую, но репутацию. Намджун посягнул на чужое, а такое у них не принято. И он, очевидно, об этом прекрасно знал, нарочито доставляя как можно больше неприятностей.


- Спасибо, - шепчет Пак, когда машина тормозит по нужному адресу, а Чонгук наблюдает за стушевавшимся Чимином, который хватает ручки пакетов и хочет выйти, но дверь не поддается.

- Подожди, - вздыхает Чонгук, открывая двери. – А вот теперь нажимай.

Чимин почти захлопывает дверь, даже не посмотрев на альфу, но потом вдруг резко распахивает ее снова, заглядывая в салон и лучезарно улыбаясь.

- Спасибо еще раз, что подвезли, - все еще улыбается он, а Чонгук задерживается на ясных глазах напротив. – И за вчерашнее простите, мне так неловко...

- Забей, - кидает Чон, отворачиваясь и упираясь взглядом в руль. – Если у тебя все, то закрывай дверь и вали, дует.

Грубость слетает с языка привычно, и Гук даже не задумывается о том, что только что проехался по вежливости Чимина катком. Но Чим лишь кивает, не стирая улыбку с лица, и хлопает дверью, поспешно направляясь в сторону четырехэтажного дома с покоцанной краской на стенах.


Пак подходит к дому, набирая номер нужной квартиры на домофоне, и ждет, когда ответят.

- Кто? – раздается громкий голос.

- Джин-хен, это я, открывай, - вздыхает Чим и дергает дверь на себя, когда из небольшого динамика раздается противный звук, оповещающий о том, что можно войти.

Пак неспешно поднимается по ступенькам на третий этаж, поправляя пакеты, стянувшие ручками пухлую ладошку и оставившие красные отметины. Этот Чонгук странный, потому что уже второй раз порывается помочь Чимину, и Пак не понимает, зачем. И парень вроде благодарен, но куда больше он был бы счастлив, если бы Чон его тогда сбил под дождем. Чимин был там вчера лишь потому, что его это все заебало. Насмешки сводного брата, а иногда и физическое насилие и домогательства выедали изнутри. Гонения родной матери по поводу своего родного младшего сына не давали покоя, создавая почву для переживаний и комплексов там, где их не было. Крики о помощи никто не слышал, а на тело, покрытое синяками, просто закрывали глаза, презрительно фыркая. Собственная беспомощность как-то давила, но сил на ответ не хватало. Не такого ожидал от жизни Чим.

Сейчас он живет у своего дяди, который недавно вернулся из Америки и пригласил Чима жить к себе. Джин – омега, который сразу же заметил, что Чимину страшно находиться в родном доме наедине с отчимом и сводным братом. Джин даже несколько раз порывался разобраться и вообще обратиться в соответствующие органы, но Чим со слезами на глазах умолял этого не делать и просто сохранять молчание. У Пака с детства необъяснимая любовь к родному дяде, и только сейчас Чим понимает, почему именно - Ким его понимает и всеми силами старается защитить. И хоть младший сейчас и живет у дяди, но его не покидает это приевшееся чувство ненужности и собственной неловкости, даже когда Джин вторит мелкому обратное.

Чим открывает дверь и проходит в просторную квартиру. Он скидывает с себя недавно купленные кроссовки, на которых почему-то красуется эмблема Микки Мауса, и заходит на кухню, бросая, наконец, надоевшие пакеты на стол.

- Ты чего так долго? – удивился зашедший на кухню Джин.

- Я... – начал Чим, вспоминая, как опозорился на автобусной остановке. – Я на автобус опоздал, а потом какой-то незнакомец меня подвез.

Чимин предпочел умолчать о том, что вчера вечером виделся с этим самым «незнакомым» под дождем на дороге, потому что Джин все еще думает, что Пак пришел домой поздно из-за вставшего в пробку автобуса.

- Что за незнакомец, Чимин? – нахмурился старший, принимаясь раскладывать купленные продукты на полки холодильника. – Говорил же тебе, ни с кем не связываться.

- Не злись, хен, - проулюлюкал младший, присаживаясь за стол. – Просто у меня не было другого выбора. Все же хорошо.

- Больше чтобы никаких незнакомцев, - отрезал Ким. – Я же переживаю за тебя.

- Я знаю, хен, - Чим вскочил с места и обнял широкоплечего Джина со спины, почти повисая на нем и прижимаясь своей щекой к его. – Больше не повторится. Если тебе не нужна помощь, можно я к себе в комнату пойду?

- Иди, конечно, - улыбнулся старший. – Я тебя позову, когда приготовлю что-нибудь вкусненькое.

Пак радостно пискнул и побежал в комнату, не замечая, как Джин улыбнулся и одними губами прошептал ему вслед: «Еще совсем ребенок».

Но отчасти детскую душу Чимина терзали совсем не ребяческие вопросы. На душе было как-то тяжело и до боли одиноко. Чим как-то вычитал в интернете, что такое депрессия, и, сопоставив все симптомы, понял, что у него, кажется, действительно не лучшие времена. У Пака такой возраст, когда зарождаются какие-то таланты, ставятся новые цели; когда человек реализует себя в общении со сверстниками и вообще с людьми. Но у Чимина все совсем не так, как, кажется, надо.

Ему через полгода восемнадцать, а он не может сойтись с людьми, потому что или оставляет после себя не лучшее впечатление, как сегодня, либо мнется и стесняется слишком много для того, чтобы начать разговор или понравиться собеседнику. Ему через полгода гребанных восемнадцать, а течки все еще не было, и запах, как таковой, еще совсем не выделился. Он прижимается спиной к закрытой двери и скатывается на пол, думая о том, как вылезти из нынешнего состояния и начать жить. Наверное, он просто запутался.

***

Телефон Чонгука звонит как раз в тот момент, когда Чон подъезжает к дому.

- Да, - Чон берет трубку и паркуется, заглушая мотор. – Слушаю.

- Я, кажется, нашел местечко, где тебе можно перекантоваться, - послышался на другом конце хрипловатый голос Юнги. – Не пятизвездочный отель, но там тебя не найдут и хотя бы покормят.

- Где ты? – вздыхает Чонгук и вновь заводит машину, внимательно слушая, в каком кафе Юнги будет ждать его. – Сейчас буду.

Услышанная минутой ранее новость не давала покоя, а скрываться где-то не хотелось совсем. Чон прикипел всем сердцем к этой приятной по-своему рутине. Привык решать проблемы и наблюдать со второго этажа за суетой в многолюдном клубе. Привык к сиянию, которое проливало луч света на его скучную и монотонную жизнь, снятую из множества отдельных кадров и пленок в черно-белых цветах. Но Чонгук понял, что должен это сделать, когда с тяжелым сердцем заходил в уютное небольшое кафе.

Иногда, чтобы обрести, нужно потерять.