Голоса в моей голове

5

***
Не поддаться слабости...
- Не поддавайся, не поддавайся, - шептал я себе, когда трое верзил держали меня под ледяным душем с нараспашку раскрытыми окнами.
Мне было больно. Морально или физически, я не понимал. На самом деле, тогда я мало чего понимал. Я находился в состоянии транса, когда единственная цель твоего существования – не сдаваться до последнего или же умереть в эту секунду. Два раза в день меня пичкали таблетками, заглушающими работу мозга. Я превращался в живой труп, что являлось нормальным явлением для таких мест. Три раза в день сытно кормили самой вкусной и дорогой едой. Четыре раза позволяли прогуляться в закрытом саду, создавая иллюзию нормальной жизни нормального человека. Пять раз мыли и совсем редко, буквально раз в день наказывали так, что сам дьявол казался беззащитным перед ними. Соблюдался баланс: желание оставаться в стенах больницы, где жизнь была намного лучше, чем в пустой старой квартире, сочеталось с послушанием в страхе оказаться наказанным.
- Что вы делаете?! – Воскликнул доктор, впопыхах забежавший в душевую комнату. – Кто вам позволил?!
Злость мигом расплылась по комнате. Санитары закрыли окна, выключили воду и небрежно накинули на меня полотенце.
- С тобой все в порядке? – Спросил меня доктор, обняв за плечи.
Я кивнул трясущейся от холода головой. Что я чувствовал? Опустошение души. Такие издевательства не приносили мне злости, не доводили до слез. Я был лишь морально уничтожен, ощущая внутри унижение и стыд. В такие моменты ничего не помогало прийти в себя.
- Совсем с ума сошли?! – Выкрикнул злостно доктор, посмотрев так, что у них сердце в пятки ушло. – Кажется, именно вам не помешало бы лечение. Убрать здесь все и провести всех в палаты! И чтобы ни один пациент мне не пожаловался на вас!
Они испуганно вскочили со своих мест и разбежались по комнате в поисках дел. Доктор отвел меня в свой кабинет и посадил на небольшой кожаный диван. Укутавшись в теплый плед, я скромно приютился на самом углу, пытаясь согреть свои оледеневшие руки.
- Что произошло? – Спросил он, протягивая кружку противного, но горячего чая.
Я сделал пару больших глотков, отчего сразу же обжег язык и горло. Внутри стало по непривычному тепло.
- Я сказал, что их лица это всего лишь огромные серые пятна.
- Зачем ты это сделал?
- Я мыл полы, размахивая шваброй. Они накричали на меня, требуя следить за движениями, чтобы не ударить им по лицу. Вот я и ответил правду.
Он вздохнул. Томительно и тревожно. За этим еле уловимым вздохом последовала тишина, изредка прерываемая моими глотками.
- Это, - вдруг начал доктор, - это очень жестокий мир. И стал он таким не по собственной воле. Боль, порождаемая обидами, шрамы, полученные от резких, неосторожных слов. Это сделало людей слабыми и показало их беззащитную сторону. Вот они и нашли способ, который вылечил бы эту слабую сторону и сделал бы их сильнее. Правда потеряла свою цену. Теперь она никому не нужна.
Как я жалел, что не видел его лица! Я бы предпочел смотреть ему прямо в глаза, когда он произносил эти слова.
- Лучше жить во лжи?
- Это не лучше, понимаешь, это проще и безопаснее.
- Эта болезнь, - начал я, оставив стакан на столик и сжимая голову от боли, - эта болезнь разрушает мое сознание, - я посмотрел на это белое облако, окутавшее его лицо, - я запутался. Я не понимаю, где реальность, а где сон. Мне страшно, мне очень страшно... Я боюсь, что этот мир превратится в одно большое облако, а потом и вовсе исчезнет для меня. Я не вписываюсь в этот мир, мне страшно. Помогите мне, прошу...
- Все будет хорошо, - успокаивал он меня, - главное, чтобы ты боролся с этим всеми своими силами. Главное борись...
Мне вкололи успокоительное и уложили спать. На протяжении нескольких недель я строго соблюдал установленные правила. Вскоре мне разрешили встретиться с семьей. Правда совсем ненадолго, потому что мне нужно было «привыкать к общению с внешним миром». Не знаю, был ли я счастлив, услышав слова доктора о моем выздоровлении. Это навевало мысль о доме, куда я не хотел возвращаться.
- А ты похудел, - сказал мне зять, сжав в своих крепких дружеских объятиях.
- Совсем не ест, - ответил за меня доктор, обязательно присутствующий при встречах.
- Как ты себя чувствуешь? – Осторожно спросила мама, чуть ближе подсев ко мне.
- Нормально, - ответил , даже не взглянув на нее, отчего в мою сторону направился неодобрительный взгляд сестры.
- Доктор, как он себя чувствует? – Повторила она, трепетно сжимая ручки сумки, изо всех сил изображая переживание, полное печали.
Я был удивлен, как это она не набросилась на меня с поцелуями и объятиями.
- В последнее время его состояние меня радует, - начал доктор и продолжил читать лекцию о моем пребывании в больнице на протяжении этих нескольких лет.
Мы с сестрой и ее мужем решили избавить себя от этого наигранного нытья матери и отошли к окну. Конечно, окно носило только формальный характер. На деле, вид из него вел во внутренний зимний сад. Прекрасно построенная иллюзия свободы.
- Когда ты собираешься возвращаться? – Спросила сестра, отчаянно взглянув на меня. – Мы скучаем...
- Я не знаю, - ответил я, уныло пожав плечами, - он не выпустит меня, пока я не вылечусь.
- Ты все еще видишь их? – Спросила она, имея ввиду облака.
- Угу...
- А на нас? – Осторожно, почти пугливо раздалось от ее мужа.
- Да, но... они другие... Они полупрозрачные, я с трудом вижу цвета, но они есть.
- Ты видишь наши лица?
- Да.
- Как тогда такое возможно?
- Просто вы врете не мне, а кому-то другому, а возможно, и мне, но неосознанно. Я не знаю. Я в этом не пытался разобраться. Всегда все по-разному.
- Знаешь что, дружище, - весело произнес зять, -это дар, понимаешь. Дар!
Я с трудом выдавил усмешку. Но его искренне желание отвлечь меня от этих негативных мыслей грело душу.
- А мама? – Начала сестра, - ее лицо ты видишь?
Я взглянул на мать, пылко ведущую беседу с доктором. Ее руки энергично двигались из стороны в сторону, а пальцы нервно тряслись. Подняв взгляд к ее лицу, я увидел черную бездонную дымку. Сердце сжалось, что-то очень больно и сильно доказывая мне.
- Да, вижу, - поспешил ответить я сестре.
- А как это проявл...
- Ты можешь не говорить со мной на эту тему? – Вскрикнул я, когда она никак не могла успокоиться, а потом добавил, - пожалуйста.
Она быстро опустила взгляд и вновь посмотрела на меня ярко карими глазами.
- Извини, - сказала она.
- Знаешь, - вымолвил ее муж, - мы недавно переехали в новый дом.
- Большой, трехэтажный, - добавила сестра.
- Вид на реку, самое главное, так что каждое утро как в сказке.
- Еще большая территория с видеонаблюдением.
- Понимаешь, - добавил ее муж, схватив меня за плечи и пристально взглянув в мои испуганные глаза, - это настолько далеко от освещенного фонарями центра, что я вижу ночные облака.
Тогда я понял, в чем главное различие людей. В ценностях, которыми они дорожат. В какой-то момент беседы моей матери стало плохо, и она демонстративно схватилась за грудь и упала на ближайший диван. Конечно, она кардинально изменилась с тех самых пор, как я переехал от них. Естественный процесс влияния общества? Возраста? Или ощутимые последствия одиночества? Отец скончался, когда я поступил в институт. Мне даже не было грустно.
Сестра испуганно подбежала к ней, отчего эта сцена приобрела еще больше драматизма. Мы с ее мужем не шелохнулись.
- Мы с женой собираемся улететь отдохнуть на пару месяцев.
Я кивнул, притворяясь, что понял скрытый смысл его слов.
- Она хочет отдохнуть от городской суеты. Ей на самом деле сейчас тяжело справляться со всеми возникшими проблемами и заботами.
Я подумал: «Будь она проще, этих проблем, созданных ею же, стало бы, как минимум, в два раза меньше».
- Я понимаю, - ответил я.
- Я хочу навестить тебя после этой поездки.
- Хорошо.
- Если, конечно, разрешат и если ты не будешь против.
- Я всегда рад тебе, ты ведь знаешь.
Понимающая улыбка засияла на его добром, открытом для меня лице. Знаете, почему я люблю таких людей? Они напоминают мне мою маленькую квартирку, где я мог сесть в мягкое кресло, смотреть в окно и думать о чем-то бесконечном и простом. Как вышло, что я потерял это?
Маму быстро привели в чувства, посадили в машину и отвезли домой. После нее осталось приторное чувство неприязни. Я долго не мог смыть с себя оставшиеся пятна грязи, но какая была грязь, я понял намного позже.
Муж сестры появился в стенах этой больницы только через полгода после этой встречи. За это время я научился контролировать свои действия и мысли, трезво смотреть на свое пребывание здесь и ценить работу врачей. Так меня заставили думать. На самом деле, вернувшись домой, я осознал всю свою ущербность и бесхарактерность. Манипуляция моим сознанием прошла успешно, и я стал таким же бесхребетным овощем, какие населяли палаты больницы. Что ж, вот это меня и расстроило вконец.
- Ой, ты, кажется, поправился, - радостно воскликнул зять, войдя в комнату, - хорошо отдыхаешь, дружище.
- Ты не изменяешь своим привычкам, - усмехнулся я в ответ.
Когда человек возвращается с отдыха, на его лице четко вырисовывается лишь одно чувство – усталость.
- Как отдохнул? – Спросил я, присев на диван.
- Прекрасно, очень понравилось, правда, устал немного. У тебя как дела?
- Как и вчера, как и неделю назад, как и в последнюю нашу встречу. Все хорошо. Иду на поправку.
Крем глаза я взглянул на доктора, стоящего у двери и не сводящегося с меня глаз (как мне казалось).
- Всегда хотел спросить, но при других не решался. Ты вообще помнишь, что произошло?
- Если честно, совсем туманно. Я помню, что мне было очень больно где-то в голове и что я почти терял сознание.
- А причины?
Я покачал головой, разглядывая свою черную чистую обувь.
- Не знаю, те ли причины в моей голове. Я начинаю забывать, когда и как это произошло. Порой во время обеда или перед сном я задумываюсь о том, по доброй ли воле попал сюда. Я не помню, из-за чего могли появиться эти странные облака. И почему они появились? Как я смог допустить такую оплошность. Я ведь контролировал свои мысли всякий раз, когда садился писать, а ты ведь знаешь, если я пишу...
- То реальность сливается с фантазией.
- Да, но я не знаю, в этом ли причина. Я не хочу верить в такую версию.
- Ты правда думаешь, что болен? – Спросил мой собеседник.
- Я не знаю, - неуверенно ответил я, - мне так говорят. Да и раз уж я здесь, в этом есть доля правды.
- А сам ты что думаешь? Если бы тебе никто ничего об этом не говорил.
Я помедлил с ответом. На улице шел противный дождь. Шум падающей воды раздавался внутри с самого раннего утра. Он напомнил мне о жизни. Прислушавшись внимательнее, я почувствовал, как там, на свободе, бурлит настоящая необузданная жизнь. Я почувствовал биение этих встревоженных сердец, услышал трепетные вздохи, трогательные слова и ощутил нежные прикосновения. Я попытался взглянуть наверх. Ничего! Я не видел неба уже три с лишнем года.
- Я хочу выйти отсюда, - прошептал я тихо.
Зять, рассматривающий до этого свою мокрую обувь, взглянул на меня.
- Уверен?
Я кивнул, после чего доктор внезапно отошел от других врачей и поспешил в нашу сторону.
- Но мне не нравится, - сказал я быстро.
Зять вопросительно взглянул на меня.
- Что?
- Мне не нравится ужин, он слишком сытный. После него не хочется спать.
- О чем беседуете? – Спросил доктор, присев рядом.
- Я говорю, что мне не нравится ужин, он слишком сытный. Здоровый человек не должен так много есть перед сном.
- Вас ведь не заставляют есть все до конца.
- А разве можно устоять перед такой едой, - усмехнулся я, пытаясь разгладить напряженную обстановку.
- Ну хорошо, - засмеялся он в ответ, и его вдруг позвал один их врачей, - Ничего, если я вас оставлю? Все нормально? – Спросил он, повернувшись ко мне.
- Конечно, - ответил я совершенно безразлично.
Доверие – бесценная вещь. Он подошел к своему коллеге, который увел его в коридор, скорее всего потому, что тема разговора не должна была касаться нас, как, в принципе, и всегда.
- Возьми это, - сказал мне зять и протянул свернутый несколько раз лист, - прочитай это, когда я уйду, хорошо?
- Хорошо, - ответил я, оглядываясь по сторонам со страхом быть пойманным санитарами.
- Я пришел к тебе только ради этого. Я знал, что обстановка не позволит мне все рассказать самому, поэтому решил написать. Не попадайся с этим на глаза доктору. Там очень важная информация.
Дверь коридора распахнулась, и в комнату вновь вошел доктор. Зять встал и крепко обнял меня. Повернувшись уже возле выхода, он сказал:
- Ты не больной. Я уже говорил тебе. Это дар, дружище.
Его улыбка скрылась за белой дверью плена. Я пожалел, что не встретился с ним до этой болезни. В записке было написано о всех проделках моей матери, включая сговор с доктором.
Той ночью я не мог уснуть даже после укола. Настолько сильным были переполнявшие меня чувства ненависти и презрения к самому себе. Позволить паршивым людям так легко обвести меня вокруг пальца и лишить меня свободы! Я не мог простить себе этого. Как бы трудно не было, но на утро я должен был стать нормальным.
- Давай определимся с положением, в котором я оказался. Кстати, не совсем добровольно и осознанно, но лучше упустить этот момент тщетных доказательств своей правоты. Я попал в психиатрическую больницу почти четыре года назад. Я провел здесь одни из самых паршивых лет своей жизни. Меня упрекают в наличии психического заболевания, причем именно упрекают. Удивительно, как еще не побили ремнем за такую оплошность. Я не видел дневного света вот уже 1200 с лишним дней. И я начинаю забывать, что произошло на самом деле. Система работает отлаженно, с этим не поспорить.
Я говорил это себе каждый вечер, чтобы убедиться в способности мыслить и понимать. На протяжении лечения из меня высасывали энергию и силы, так что порой единственные желание опускались до самых примитивных банальных нужд. Страх превратиться в бесхарактерный бессознательный овощ поглощал меня с каждым прожитым здесь днем. Однако не все представляло из себя опасность, поэтому я предполагал, что с уровнем моего развития тяжело справиться обычным тюремным верзилам. Когда я начинал думать, в комнате становилась невыносимо душно, даже в самые лютые морозы. И вот тогда, сидя на скрипучей койке, я с трудом ловил воздух, чтобы отдышаться от волнительной тряски.
В один из таких дней раздался крик. Такой пронзительный и такой болезненный. Я не пошевелился, приняв это заботой санитаров. Но в коридоре послышались голоса пациентов, отчего я понял, что в одной из палат произошло что-то очень неприятное, раз уж уборщица так громко завопила. Не знаю, что было сильнее в ту минуту: любопытство или желание побыть наедине с самим собой. Я долго боролся с внешними звуками, но, скажу честно, у мен выходило очень плохо. Я судорожно подбежал к двери с полной неразберихой в голове. Конечно, я понимаю, как глупо порой люди следую по течению массовых волн. Понимаете ли, это все любопытство, ничего больше. Вы когда-нибудь встречали человека, не посмотревшего в небо при виде сотен взглядов, направленных наверх. Думаю, с трудом. А если все же встречали, то вам повезло иметь таких знакомых скажу я вам.
Я все же дернул за ручку и передо мной открылся длинный пустой коридор. Я вышел из палаты и прошелся чуть дальше двух других к спине, выглядывающей из дверного проема.
Пациенты забили комнату целиком и полностью. Я с трудом протиснулся вглубь, слушая вслед недовольный шепот. Он лежал на животе в луже крови, веющей противных запахом железа. Над ним стояло несколько санитаров и доктор. Не знаю, почему они не предпринимали никаких действий, но их позы говорили о полном безразличии, словно такие сцены для них всего лишь вопрос времени. Я увидел, как голова доктора поднялась в мою сторону. И если бы я разглядел его взгляд, то он явно говорил бы о сожалении и оправдании. Такого мнения я был о нем.
- Уведите пациентов по палатам, - сказал он санитарам.
Они сразу же помчались разгонять всех, как скот. Крики, вопли, насилие – составляющие любых отношений между санитарами и пациентами. Я сразу же подошел к доктору, чтобы узнать о смерит моего друга подробнее. Санитары не стали меня дергать, увидев, что доктор начал со мной говорить. В комнате не осталось никого, кроме живых меня с доктором и мертвого друга.
- Насколько я знаю, ты с ним общался, - сказал он, дождавшись пока все разойдутся.
- Да, - ответил я, не уточняя в каких теплых отношениях мы с ним находились.
- Что с ним было?
- К удивлению, он мне ни о чем не говорил.
- Я думал, ты о нем все знаешь, учитывая объем той информации, которую он тебе рассказывал каждый день.
- Откуда вы знаете?
- Я знаю все, что происходит в стенах этого здания.
- Тогда вы должны знать и причину смерти.
- Я ее знаю.
Я недоумевающе взглянул на его строгий, непоколебимый вид. Я ненавидел навязчивость. Терпеть не мог. Поэтому моя неосведомленность часто так и оставалась нетронутой. Я промолчал, дожидаясь, когда он вновь заговорит.
- Его жена, - начал доктор, - приходила к нему каждые два дня в одно и то же время. Недавно ее коллега заболела, и она была вынуждена заменять ее и в выходные дни. Уж очень близко они общались и привыкли поддерживать друг друга. Он просто подумал, что она его разлюбила.
- Сколько ее не было?
- Два дня. Мы пытались объяснить ему все, но...
До чего же нелепая и глупая история! Только такие и могли быть причиной самоубийств.
- Это странно, - сказал я.
- Согласен.
- Чего мы ждем? – спросил я, вдруг осознав наш беспринципно нелепый разговор рядом с мертвецом.
- Мы ждем полицию.
- Для чего?
- Чтобы она вместе с нами установила причину смерти.
- А разве без них не понятно, что это самоубийство.
- Их присутствие всего лишь формальность, которую необходимо соблюдать. Иначе начнутся проблемы, которые нам не нужны.
Я продолжил смотреть на кровавое тело моего друга. И как только он умудрился достать нож? Этот вопрос до сих пор волнует меня в моменты одиночества. Единственное, что я понимал в той нелепой и глупой ситуации – это уровень нелепости и глупости. Даже самый неадекватный псих не способен на такие неосознанные и безосновательные действия. Проведя среди них столько лет, я перестал сомневаться в их адекватности. У меня была небольшая теория, и я решил ее проверить.
- Доктор, - сказал я, - он шел на поправку?
- Да, - кивнул он, - мы собирались выписывать его на следующей неделе.
Через пару дней облака с лица санитаров исчезли. Я не стал сразу говорить об этом доктору, потому что боялся, что все может вернуться. Однажды он вызвал меня к себе. Я не мог предположить, что сложится именно такая тема разговора.
- Я нашел записку, которую ты умудрился просто порвать и выкинуть в мусор.
- Меня переполняли эмоции, вот я и не понимал, что делаю, - ответил я поспешно.
- Почему сразу не подошел ко мне?
- Зачем? Мне не хотелось вас смущать.
- Удивительно, что ты об этом подумал.
- Я обычно думаю о людях. Что вы со мной сделаете?
- Ничего. Я не обещал твоей маме ничего, кроме как самому об этом не распространяться. Обещаний я не нарушал.
Он встал и подошел к открытому окну. Так интересно было наблюдать за цветущими деревьями во дворе больницы. Запах весны просачивался во все дыры и так приятно радовал. За окном чувствовалась просторный животрепещущий мир. Сколько лет я не решался взглянуть проблеме в глаза? Сколько лет я был слеп?
- Не легче ли было не знать об этом? – Спросил он вдруг.
Я долго думал, что ответить. Мне не хотелось продолжать этот разговор, упоминая честь, свободу выбора и другие несуразные для это мира вещи. Поэтому я просто сказал:
- Да, было бы легче.
- Я тебе поражаюсь!
Он начал восхищаться и удивляться всему, что касалось моего поведения в больнице. А я ошеломленно смотрел на него. Смотрел и не мог отвести глаз. На каком-то моменте он остановился, заметив мой пристальный взгляд, и спросил:
- Все хорошо?
- Ваши глаза...
- Что с ними? – испуганно спросил он, не сразу осознав случившееся.
- Они голубые...
Этот день стал самым прекрасным днем за все четыре года лечения в больнице. Меня выпустили лишь через полгода после многочисленных и доскональных проверок. И вот тогда я понял, что забыл, как нужно жить.