Сделка

2

Неделя вторая. В этот раз Гермиона прибыла в Азкабан раньше назначенного времени. Встреченная тем же охранником, она ожидала угрюмого ворчания в свой адрес, но тот лишь хмуро поздоровался, бросил короткое «Хм-м» и без промедления отправился провожать ее по коридорам, вверх по лестнице, к камере Люциуса Малфоя. Несколько дней назад ей удалось коротко поговорить с Драко. Гермиона сообщила, что у его отца все в порядке (насколько, конечно, могут быть «в порядке» дела у заключенного самой мрачной и страшной магической тюрьмы) и оказалась удивлена простотой и открытостью, с которой Драко Малфой пошел на контакт с ней. Он не только обрадовался, услышав новости об отце, но и просил передать тому, что любит, помнит и ждет его. Просил рассказать Люциусу, что у него самого все хорошо, что он доволен работой, что дела в мэноре тоже идут нормально — словом все то, что могло послужить бальзамом для измученной души узника, уставшего от заключения и собственного одиночества. По правде сказать, все эти годы Гермиона немного иначе представляла себе частные отношения «отец и сын» в семействе Малфой. Но, тщательно скрывая изумление, обещала передать Люциусу все, о чем просил Драко. К сожалению, на этой неделе время визита оказалось сокращено из-за смены дежурств охранников — ее предупредили, что сегодня она сможет пробыть у заключенного лишь пятнадцать минут. И как бы ни было ненавистно молодой волшебнице это ужасное место, уменьшение времени однозначно беспокоило ее: ведь сказать, что Люциус Малфой уже пошел на контакт — означало бы сильно погрешить против истины. Как только дверь за ней закрылась, Гермиона вперилась внимательным взглядом в лицо своего подопечного в надежде отыскать следы хотя бы какой-то реакции на свое появление. Напрасно она старалась! Лицо этого человека оставалось таким же, как и в прошлый раз, то есть абсолютно нечитаемым. Присев почти сразу на край его койки, она с ходу принялась говорить о каких-то случайных и совершенно неинтересных вещах: о погоде, о засилье бюрократии в руководстве Министерства и о чем-то еще. Когда Гермиона замолкала, ответом ей служила, как и в прошлый раз, одна лишь тишина, поскольку Люциус никак не реагировал на ее излияния. Тишина эта прерывалась только настойчивым звуком падающих откуда-то с потолка грязных капель, которые периодически собирались в небольшую лужицу, стекающую время от времени в маленькую решетку на полу камеры. Наконец она глубоко вздохнула и перешла к теме, способной заинтересовать его. — На днях мы общались с Драко и говорили о вас. Он просил меня передать, что с поместьем все хорошо. Ему доводится часто оставаться в мэноре, а также постоянно заниматься там делами. Еще он просил сказать вам, что ему очень нравится теперешняя работа, хотя она достаточно напряженная и занимает почти все его время. Люциус едва заметно кивнул, и глаза его тут же заметались. Было очень похоже, что сейчас этот человек, словно губка, впитывает в себя те крошечные крупицы информации, что принесла она ему оттуда: из другого мира. Мира свободного, яркого и полного жизни. — И еще… Драко просил сказать, что любит вас и очень ждет вашего освобождения, — смущенно и тихо закончила Гермиона, чувствуя неловкость. Ей снова казалось, что она невольно переступает черту, отделяющую частную жизнь человека от его существования в социуме. Малфой опять ничего не ответил, лишь тяжело и будто с трудом глотнул, а через минуту и вовсе повернулся к ней спиной. В камере воцарилось тягостное молчание. Пытаясь хоть как-то рассеять давящую тишину, Гермиона переместила ноги, меняя положение. В ответ нары скрипнули, и из-под них выскочил огромный жук, улепетывающий прочь. — А что моя бывшая жена? Она появляется в Малфой-мэноре? Шокированная этим вопросом, Гермиона уставилась на него широко открытыми глазами. Всем было известно, что Нарцисса Малфой оставила мужа вскоре после войны. Более того, ходили слухи, что если бы она дала на суде другие показания, Люциусу Малфою удалось бы избежать Азкабана и в этот раз. Но миссис Малфой почему-то отказалась свидетельствовать в его пользу. А после того, как Люциуса окончательно упекли за решетку, потребовала развода, который и был ей немедленно предоставлен. — Передайте Драко, чтобы она не смела появляться в поместье, — тем временем неожиданно произнес Малфой, в голосе которого звучал откровенный холод. — Я не хочу, чтобы эта женщина переступала порог моего дома. — Хорошо… Я… скажу об этом вашему сыну. Люциус коротко взглянул на нее, и лицо его оказалось искаженным презрительной усмешкой. Это длилось лишь несколько секунд, после чего он снова отвернулся. Но теперь Гермиона знала точно: насмешка предназначалась ни в коем случае не ей, а бывшей жене. В следующий же миг раздался скрип открывающейся двери, и стало понятно, что их время истекло. Попрощавшись, она вышла в коридор, и охранник торопливо запер камеру, снова оставляя Люциуса Малфоя в темноте и пустоте беспросветного одиночества. Неделя третья. Следующая неделя не принесла им ничего интересного, кроме того, что оба вдруг неожиданно ощутили какой-то необъяснимый комфорт в обществе друг друга, обсуждая ничего не значащие мелочи. Почему это почувствовал Малфой, было еще понятно: все-таки человек ни с кем, кроме нее, и не общался за последние несколько лет. Для Гермионы же ощущение оказалось в новинку, хотя она и объяснила его самой себе тем, что ей просто приятно хоть чуточку взбодрить заключенного, радостей у которого в его сегодняшней жизни было не так уж много. Собственно, кроме ее визитов, вообще никаких. Это даже послужило источником странного удовлетворения, охватившего ее в тот день, заставив забыть, что выбора, с кем ему общаться, у Люциуса Малфоя и не было. Но тем не менее тот факт, что он ждет ее прихода, оказался приятным. «Он хочет, чтобы я продолжала приходить. Хочет, несмотря на свое печально известное презрение к маглорожденным. Я чувствую и знаю это!» Неделя четвертая. Четвертая неделя началась с того, что (после краткого и бессмысленного обсуждения Азкабанского меню) Гермиона наконец решила раскрыть настоящую причину, по которой оказалась направленной сюда. — Мистер Малфой… — она глубоко вдохнула и, чувствуя, что горло безнадежно пересохло, несколько раз сглотнула. — Давайте поговорим начистоту… Думаю, вам уже давно понятно, что я нахожусь здесь не только с целью воплощения в жизнь вашей программы социальной реабилитации. Буду честна: в Министерстве считают, что вы обладаете информацией, которая может оказаться весьма и весьма полезной. И надеются, что мне удастся убедить вас поделиться ею, конечно же, в обмен на смягчение приговора и наиболее скорое освобождение. Гермиона еще раз сглотнула, вглядываясь в его лицо, чтобы хоть как-то понять реакцию на свою тираду. И оказалась вознаграждена: в серых глазах сверкнул недюжинный интерес. — Вы правы, мисс Грейнджер. Признаться, я уже понял, что не все так по-детски безобидно, как было представлено мне вначале. — Я не обманывала вас… Просто следовала полученным инструкциям. — Инструкция по осуществлению попытки предложить взятку заключенному… кто бы мог подумать? — ухмылка, скользнувшая по лицу Малфоя, безумно напоминала его самого в прошлом. Но, несмотря даже на это, Гермиона поймала себя на мысли, насколько привлекательным выглядит он, когда почти улыбается. — Это можно назвать и по-другому. Например, взаимовыгодное сотрудничество всех участников соглашения. — Министерство предлагает мне купить свободу, оплатив ее особо ценной информацией? — Вам ли не знать, что подобные уловки практикуются следствием на протяжении многих веков… Ничего не ответив, Малфой еще долго молчал и пристально смотрел на нее через стол, стоящий между ними. В очередной раз отметив про себя, насколько яркими выглядели его глаза в тусклой и темной обстановке камеры, она, тем не менее, ясно чувствовала его раздражение, но надеялась, что Люциус не прогонит ее прочь прямо сейчас. Так или иначе, но и он нуждался в обычном человеческом общении. А теперь, снова узнав, каково это, нуждался еще сильнее, чем прежде. — Что именно вы хотите узнать от меня? — коротко бросил он, спустя какое-то время. И Гермиона почувствовала, как радостно вздрогнула в ответ на его капитуляцию. Она сделала глубокий вдох и продолжила: — Существует предположение, что в числе сотрудников Министерства имеется тот, кто сыграл очень важную роль в обеспечении Волдеморта закрытой служебной информацией. Предполагается, что этот человек работал втайне тогда, но не спешил обнаружить себя и после прихода Волдеморта к власти. И уж конечно не спешит признаться в этом сейчас, причем, успешно. По-видимому, он является полукровкой, чья семья официально выступала против Волдеморта. И он якобы тоже. Под подозрение попало несколько человек, поэтому очень важно избавить ни в чем не повинные семьи от расследований и несправедливых обвинений. В Министерстве надеются, что вы сможете помочь, поскольку наверняка знаете, о ком идет речь. Какое-то время Малфой оставался совершенно спокойным, но потом заговорил, и в голосе его невольно прозвучало отчаяние, которое Гермиона не смогла не расслышать. — Какую же пользу из нашей с вами сделки… извлеку лично я, согласившись назвать имя этого мерзавца? — Вы получите свободу. Люциус рассмеялся. — О, мисс Грейнджер, кому как не вам знать, что на самом деле я получу не более чем призрачный шанс на некую гипотетическую свободу? Которую я могу ждать в этой сырой и вонючей камере еще несколько лет. Нет, так дело не пойдет. Что… я получу от этой сделки… здесь и сейчас? Бросив взгляд, она увидела, что глаза Люциуса горят лихорадочным огнем. Он напряженно ждал ее ответа, откровенно надеясь, что Гермиона сможет предложить ему хотя бы малость, которая, так или иначе, нарушит надоевшую монотонность многолетнего аскетического существования в неволе. Малость, которая позволит хотя бы на миг забыть об унизительном положении узника и отверженного всеми изгоя. — Мистер Малфой… вы же знаете, что я не могу сделать ничего запрещенного. Это… это неправильно. Я сообщу своему руководству о вашей… вашем требовании. Но разрешить вам что-то самостоятельно, увы, не могу… — произнося это, Гермиона очень ясно осознавала, насколько ему больно слышать нечто подобное. «Я же знала, что мои визиты — это единственный луч света в его сером и замкнутом мире…» — она судорожно вздохнула. Обладая врожденным чувством справедливости, Гермионе всей душой хотелось помочь ему, облегчить его страдания. Хоть как-то вознаградить за все, что он готов был сделать. Она ощутила, как все ее существо раздирают противоречия: какая-то часть понимала, что Люциус Малфой наказан за собственные ошибки и преступления, другая же не могла не сочувствовать ему как человеку, находящемуся в заключении и обделенному самыми простыми и естественными радостями. А еще… была третья часть, оказавшаяся в этот миг опьяненной той странной властью, которую Гермиона вдруг обрела над этим человеком. Вот он стоит, здесь, в своей темной, промозглой камере, и напряженно ждет ее решения. А она… держит его надежды в своих руках. И между ними, извиваясь в воздухе, висит тяжелое густое молчание, которое можно резать ножом. Пытаясь прорваться сквозь тягостную тишину, Гермиона резко и отрывисто задала вопрос: — Мистер Малфой, вы знаете этого человека? — Конечно. Я не раз связывался с ним от лица Темного Лорда. Странно, но напоминание о том страшном прошлом прозвучало для нее сейчас легко и обыденно. Люциус выжидающе не отводил глаз, и Гермиона прекрасно понимала, почему он так упорствует. Для того чтобы добиться освобождения бюрократические винтики судебной системы Министерства должны будут крутиться несколько месяцев, даже если Малфой сообщит им все, что знает. По правде говоря, ее по-настоящему восхищала упорная решимость Люциуса Малфоя бороться за то, что для него важно. Она заметила, как взгляд Люциуса снова коснулся ее лица, и вздрогнула, будто от ожога. Это стало последним толчком. Решение было принято. — Если вы… скажете мне его имя, то… я позволю вам увидеть свою обнаженную грудь. И смотреть на нее в течение тридцати секунд. На этот раз тишина ей показалась просто звенящей. «Я сказала это. Я смогла…» Назад дороги не было. Да как ни странно, Гермиона и не собиралась идти на попятную, твердо решив выполнить обещание, если Малфой согласится на ее условия. Она снова вздрогнула, правда на этот раз совсем не от холода и не от жара. Время шло, а они все стояли, глядя друг на друга, и молчали. Но потом он скривил свои четко очерченные губы и издал короткий смешок. — Мда… вот так предложение… Очень занятно. Вот только, мисс Грейнджер, я вам, знаете ли, не какой-то прыщавый юнец, вроде третьекурсника-хаффлпаффца. — Поскольку я могу предложить вам немного, предлагаю то, что в моих силах. Люциус по-прежнему смотрел на нее с насмешкой. — Однако, вы здорово удивили меня, предложив за информацию собственное тело. — Не тело, не обольщайтесь, а всего лишь его визуальный образ. Причем, предложила именно то, что увидеть просто так у вас не имеется ни единого шанса. Просто... так уж случилось, что я не имею права что-то пронести сюда. Не могу изменить условия вашего пребывания здесь. Вообще мало что могу. — А что же заставляет вас думать, милейшая мисс Грейнджер, будто я захочу увидеть предложенное вами? С чего вы взяли, что мне понравится сама идея полюбоваться вашими прелестями? — его черты вдруг оказались искаженными откровенной злобой. В первый момент Гермионе показалось, что внутренности кувыркнулись от жуткой обиды, причем нанесенной сознательно и специально. Очень хотелось ответить Малфою, что вызывающе подчеркивая подобное отношение к ней, он подчеркивает лишь собственную несостоятельность, неуверенность и замешательство. Но она сдержалась и вслух сказала совершенно другое: — Дело в том, мистер Малфой, что вы все же мужчина. А я, совершенно независимо от статуса своей крови, женщина. И мое тело, как ни странно, не отличается от тела любой другой ведьмы, будь она чистокровна хоть сто раз! Люциус замер, никак не прореагировав на ее слова. Подождав несколько минут, Гермиона подумала, что ей уже порядком надоело происходящее, тем более что атмосфера в камере с каждой секундой становилась все более и более напряженной. В конце концов она тряхнула головой, собрала свои вещи и, повернувшись к Малфою спиной, подняла палочку, собираясь применить заклинание, отпирающее дверь. — Хорошо. Я согласен, — раздалось внезапно у нее за спиной. Гермиона осторожно оглянулась через плечо. Люциус стоял, глядя прямо на нее. Высокий, надменный, с подрагивающими, будто от гнева, крыльями носа. И губами, напряженно сжатыми в тонкую линию. — Ну же! Я жду. Делайте то, что обещали. От этого внезапного согласия у нее вдруг закружилась голова, и Гермиона невольно сжала кулачки, пытаясь вернуть себе контроль над собственным телом. Но уже скоро, когда чуть пришла в себя, повернулась обратно и медленно прошла на середину камеры, по пути осторожно опустив вещи на стул. — Нет. Сначала я жду от вас имя. Малфой выразительно фыркнул, напомнив самого себя пяти-семилетней давности. — С чего это я должен верить вам? — С того, что дала вам слово. Мне кажется, что исходя даже из нашего краткого знакомства, можно понять, что я привыкла отвечать за свои слова и поступки. Пару мгновений он молчал и раздумывал о чем-то. Но потом четко и ясно произнес: — Айвен Мэршмор из Отдела Магического персонала. Гермиона так сильно вздрогнула, что глаза Малфоя расширились, когда он увидел это. Сама же она заметила, как кадык его судорожно двинулся несколько раз, будто он пытался, но никак не мог проглотить что-то. «Что ж… Пришло мое время выполнить принятые на себя обязательства…» Она неспешно сняла пуловер, оставаясь перед Люциусом в одном бюстгальтере. Не испытывая никакого стыда, скорее Гермиона чувствовала себя сейчас так, будто обнажала грудь для медицинского осмотра, не более. Затем она медленно спустила с плеча одну из лямок, потом так же медленно вторую и замерла в нерешительности. Оставалось лишь опустить вниз чашечки, поддерживающие полушария груди. «Собираюсь ли я обмануть Малфоя и сказать, что увиденного вполне достаточно? О, нет… Игра должна быть честной. Только вот…» Гермиона ощутила, как на нее огромной волной накатывает запоздалое, но от этого не менее ужасное смущение. Она не удержалась и коротко глянула на лицо Малфоя, втайне надеясь, что если заметит на нем хотя бы тень насмешки, то сию же минуту прекратит затеянное представление. И оказалась безмерно удивленной. Никогда! Еще никогда в своей жизни она не видела такого взгляда, как тот, что оказался обращен на ее грудь… Из его глаз исчезла вся заносчивость, исчезли гордость и высокомерие, столь присущие этому человеку, что казались его всегдашней и неотъемлемой частью. Люциус Малфой смотрел сейчас на ее не открытую до конца грудь с такой безумной жаждой, как путник, измученный жаром пустыни, смотрит на долгожданный колодец, появившийся у него на пути. Он быстро и прерывисто дышал, и это громкое рваное дыхание тоже заставляло ее напрочь забыть о смущении и стыде. «Черт! Я не смогу обмануть его. И не буду!» Освободив руки от лямок бюстгальтера, Гермиона опустила его правую чашечку и обнажила одно из бледных полушарий. И тут же увидела, как глаза Малфоя вспыхнули, как рот его невольно приоткрылся. Помедлила и повторила то же самое и со второй грудью. Еще один миг — и она уже стояла перед ним по пояс обнаженная, мысленно отсчитывая тридцать секунд. Время пошло. Люциус Малфой смотрел на ее голую грудь. Сказать по правде, если и мог он с кем-то сравнить себя в эти мгновения, так это с изголодавшимся нищим, которому тайком позволили взглянуть на пиршество богатых гурманов. Да! Он действительно был как тот голодный. Только вот, изголодавшийся по красоте… Люциус стоял и боялся моргнуть, лишь бы не пропустить ни одной из драгоценнейших тридцати секунд, что так неожиданно, но щедро даровала ему судьба… и эта женщина. Вот уже несколько долгих лет он не видел ничего, кроме серых каменных стен, бесцветной пищи и темных очертаний грубо сколоченной мебели. И ни одной мягкой плавной линии. Ни одного яркого пятна! Ему казалось, что за это время даже собственное тело стало исключительно прямым и жестким, постепенно превращаясь в органичную часть камеры. И вот сейчас… О, это была не просто женская грудь, которой он любовался бесконечное множество раз. У молоденькой грязнокровки оказалась самая прекрасная грудь, виденная им когда-либо. И если бы сейчас его попросили описать эту часть женского тела в идеале, он бы, без всякого сомнения, описал то, что видел перед собой. «Мерлин! Да знает ли она об этом? Знает ли эта грязнокровная малышка, что ее небольшие кругленькие грудки, вкусные и спелые, являют собой зрелище чистейшего совершенства? Знает ли, что ее маленькие темно-розовые и затвердевшие от холодного тюремного воздуха соски — это идеальные соски, которые могла породить сама природа?» Люциус оказался настолько ошеломлен обрушившимся на него эстетическим наслаждением, что у него не возникло и мысли о сексе или даже просто о возбуждении. Тем более что стоило признать: в поведении мисс Грейнджер, в ее уравновешенности и отстраненности, не было ничего провокационного, что могло бы навести на подобные желания. Не было ни пошлости, ни единой капли дешевого кокетства. Поэтому он смотрел и смотрел, даже понимая, что должен казаться смешным со своим приоткрывшимся ртом, но так и не мог заставить себя хотя бы просто моргнуть… Эта женщина была и вправду прекрасна. А Гермиона тем временем тщательно отсчитывала обещанные секунды. Двадцать восемь, двадцать девять… тридцать. На этом она сразу же отвернулась, быстро надела лифчик и тут же натянула на себя пуловер. Люциус, помнивший, сколь медленно являлось его взору прекрасное видение, невольно нахмурился, глядя, как стремительно его скрыли. Заметив это, Гермиона покраснела и слегка откашлялась. Она добилась того, что было ей необходимо, однако чувствовала себя неловко. — Вот и все. Мне уже пора, мистер Малфой. Надеюсь, сделка была честной. Люциус пристально посмотрел ей в лицо и даже в тусклом свете камеры заметил зарумянившиеся щечки. «Неужели она жалеет о том, что сделала? И неужели почувствовала, пока стояла передо мной, нечто большее, чем отстраненное равнодушие при выполнении ответственного поручения?» Мысли метались. Он никак не мог заставить себя ответить ей хоть что-нибудь. И уж точно не желал и не собирался демонстрировать свое смятение. Поэтому все, что смог — это коротко кивнуть на прощание. Гермиона повернулась к выходу и, взмахнув палочкой, произнесла нараспев: — Инкарцеро Оверто. — Вы же вернетесь на следующей неделе? — повинуясь какому-то импульсу, задал вопрос Малфой и тут же осекся, в глубине души кляня себя за предательское любопытство. — Да. На следующей неделе точно приду. Правда, не уверена, сколько мне еще будет поручено работать с вами дальше. До свидания, мистер Малфой, до следующего раза. Дверь распахнулась, и Гермиона вышла, позволяя ей со стуком захлопнуться за собой. Четверть часа Люциус не трогался с места. Целых пятнадцать минут он стоял, не двигаясь с места и закрыв глаза. Он вспоминал то, что увидел только что. И наслаждался этими воспоминаниями. Уж если и существовал кто-то на этом свете, с кем Люциус Малфой предпочитал быть честным всегда — так это он сам. Потому не врал себе и теперь. Предложенная мисс Грейнджер сделка была по-настоящему обоюдно выгодной. Айвен Мэршмор и впрямь оказался редким мерзавцем, которого Министерство никогда бы вычислило без помощи Малфоя. Разоблаченный, он признался во многих преступлениях, совершенных на службе у Волдеморта, а также в собственных экспериментах, касающихся темных искусств. Ожидала ли Гермиона, что Малфой обманет ее? Нет. С самого начала она почему-то безоговорочно верила, что он честен с ней. Жалела ли о том, что совершила ради этого успеха? И это — тоже нет! Более того… раз за разом она думала о том, как глаза его расширились от удивления, когда он увидел обещанное. Как смотрел на нее эти тридцать секунд. И точно знала, что все дни, оставшиеся до следующей встречи, он будет тысячекратно вспоминать увиденное, как самое прекрасное, что случилось с ним за последние несколько лет. Нет! Гермиона ни капли ни о чем не жалела.