Сделка

6

Поскольку официальным постановлением Министерства аппарация для транспортировки недавно освободившихся заключенных была запрещена, то, добравшись до Британии, им пришлось воспользоваться более прозаичным для Гермионы, но весьма экзотичным для Люциуса вариантом перемещения. А именно — поездкой в автомобиле, что заставило ее мысленно усмехнуться: один из самых гордых чистокровных магов (и один из самых знаменитых маглофобов!) возвращался домой после заключения в Азкабане не на чем-нибудь, а на самом что ни на есть магловском средстве передвижения. Ну, а поскольку никаких других моделей, кроме Роллс Ройса, во властных структурах магического сообщества не признавали, то и прислали именно его. В просторном комфортабельном салоне Гермиона уселась напротив Малфоя, а рядом с ним расположился официальный представитель Министерства, гарантирующий своим присутствием, что тот не попытается сбежать по пути. И это было понятно — ведь, по сути, Люциуса освободили пока под самый настоящий домашний арест, и по прибытию его на место должны были составить официальный протокол. В автомобиле царило молчание. Угрюмый чиновник упорно просматривал какие-то бумаги, иногда сухо покашливая и не обращая ни на освобожденного заключенного, ни на его сопровождающую абсолютно никакого внимания. Гермиона поймала взгляд Люциуса и улыбнулась, сразу же замечая, как уголки его рта тоже слегка дернулись, но потом Малфой отвернулся, уставился в окно и больше не поворачивался. Несмотря на то, что путешествие заняло несколько часов, в эйфории только что обретенной свободы и в радости от присутствия друг друга, время для них обоих пролетело практически незаметно. Прибыв в Малфой-мэнор, Люциус несколько мгновений постоял на подъездной дорожке, глядя на величественное великолепие своего фамильного дома. Вид старинного здания, знакомого до последнего камня, привел его в состояние какого-то странного ступора. Нет, конечно же, он ужасно тосковал по мэнору, мечтал вернуться в него снова, он даже питался многовековой силой родового поместья в самые темные, самые страшные моменты своей жизни. Но сейчас… Странно, но именно сейчас он не ощущал того ожидаемого восторга или душевного трепета, на который смутно надеялся, направляясь домой. А одну лишь пустоту. Гложущую. Ноющую пустоту, похожую на старую непреходящую боль. В смятении Люциус повернулся, посмотрел на Гермиону, и пустота начала потихоньку исчезать. Будто почувствовав его состояние, мисс Грейнджер подошла совсем близко. Так, что он даже ощутил тепло, исходящее от ее тела и почувствовал, как тоненькие пальчики осторожно, чтобы не заметил чиновник, касаются его руки. После того, как представитель Министерства проверил Малфой-мэнор и подвесил все необходимые контролирующие заклинания, он удалился, и Люциус с Гермионой наконец-то остались одни. Какое-то время они молча стояли в коридоре, но потом, чтобы рассеять гнетущую тьму, Гермиона зажгла несколько свечей и медленно приблизилась к Люциусу. — Вот и все. Теперь ты свободен. Я сделала для тебя все, что могла. И все, что должна была сделать. Тошнотворная паника комком поползла по горлу Малфоя. — И… что теперь? — Что означает твое «и что теперь»? — Хочешь сказать, что все, что между нами было, на этом закончено? — Люциус… — Гермиона вскинула на него глаза, и Малфоя обжег ее взгляд. — Я просто хотела хоть как-то облегчить твое пребывание в том кошмарном месте. Как человек. Как женщина. Дать тебе что-то, чего ты был напрочь лишен в то время. — И это все, чего ты хотела? Она опустила голову. — Поначалу — да… — Да черт с ним, с началом. А в конце? Он напряженно уставился на Гермиону, вдруг явственно почувствовав в ней неуверенность. «Она колеблется! Но почему? И в ком она не уверена — во мне или… в себе?» Гермиона отвернулась, бездумно обводя взглядом просторный холл. — Тебе подготовили все, что нужно. Мне даже показали приготовленную комнату. Люциус, если тебе понадобится что-то еще, я всегда готова помочь, ты только скажи, и я обязательно… Не дав договорить, Малфой схватил ее за запястье и резко потянул на себя, крепко прижимая хрупкое миниатюрное тело к своему. На какое-то мгновение оба застыли в шоке, лишь вперившись друг в друга взглядами. Момент истины, которого они ждали и боялись, настал. Люциус положил ладонь на ее щеку и медленно скользнул большим пальцем по нежной мягкой коже. — Отпусти меня на свободу... Гермионе показалось, что она ослышалась. Удивленно приподняв брови, она прошептала: — Не бойся... Ты свободен. И больше никогда не вернешься туда. Малфой обхватил ее лицо обеими руками и нагнулся почти к самым губам. — Я не о том… Освободи меня от нашей договоренности. Я хочу тебя. Ужасно. Хочу всю, без оговорок, безо всяких условий. Хочу тебя целиком и полностью! И сделаю все, чтобы удержать рядом с собой. — Люциус… — Гермиона подняла на него глаза, и Малфой увидел, как они наполняются слезами. — Ты была настолько безупречна в своем стремлении облегчить мою участь, в том, как вела себя все это время, что я не мог… не осмеливался сделать то, о чем мечтал уже так давно. И это останавливает меня до сих пор. Дай же мне свободу! Я чувствую сейчас твой страх, твою нерешительность, и это мне тоже кажется в тебе прекрасным… Но хочу я другого. Хочу, чтобы ты сама решила — нужен ли я тебе точно так же. Весь. Пожалуйста… Скажи мне правду! Уже не сдерживаясь, Гермиона рыдала, и слезы текли из широко распахнутых карих глаз крупными каплями. — Да, — она с трудом сглотнула. — И я освобождаю тебя. Наша сделка закрыта. На мгновение Люциусу показалось, будто сердце пропустило удар. Но затем он медленно, наслаждаясь каждой мучительной, но и волшебной секундой, опустил голову и поцеловал ее в губы. Еще никто и никогда в жизни не целовал ее так… искренне. В поцелуе Малфоя смешивалось в эту минуту так много, что внутри у Гермионы что-то невольно замирало. В нем была и нежность, и долго скрываемая страсть, и радость обладания. Он целовал ее так естественно, будто делал это уже тысячи раз, и ей снова захотелось плакать. Только теперь — от счастья. Ведь ни единожды за эти долгие недели они даже не приблизились к поцелую. Ни он, ни она не осмеливались предложить такое личное, такое интимное условие, хотя оба и мечтали о нем уже давно. И так же искренне отвечая сейчас на его поцелуй, Гермиона как никогда ясно понимала, что и сама безумно жаждет этого необычного, сложного и когда-то совсем чужого ей человека. Жаждет телом, разумом и душой. И все оставшиеся сомнения по поводу его прошлого, его характера, его убеждений или распавшегося первого брака — словом, все то, что мучило и останавливало ее, казалось теперь совершенно неважным. Она упивалась поцелуем Люциуса Малфоя, как путник, набредший в пустыне на оазис, упивается глотками воды, которая кажется ему сладкой. И выдохнула, когда он оставил ее рот и принялся жадно целовать шею, постепенно опускаясь к ключицам: — Я освобождаю тебя, Люциус… И хочу тебя. Я твоя, слышишь? Вся твоя… Именно Гермиона была первой, кто начала раздеваться сама и раздевать Люциуса. Все еще стоя у двери в огромном холле Малфой-мэнора, именно она стянула с его плеч тяжелый старый сюртук, который он носил в тюрьме, и рванула прочь обветшавшую рубашку. С тяжелым шелестом одежда опустилась на пол, а Люциус с Гермионой, все еще продолжая целоваться, уже медленно поднимались по лестнице. Их поцелуи с каждым мгновением становились все более настойчивыми, более ненасытными, и одежда опадала на пол все быстрее и быстрее. Наконец, поднявшись на второй этаж, они оказались в первой же попавшейся на пути спальне и только теперь, отстранившись, чтобы взглянуть друг на друга, поняли, что уже обнажены. Потянув Люциуса за собой, она приблизилась к кровати и легла на спину, по-прежнему не отводя взгляда от его фигуры, возвышающейся рядом. Конечно, после трех лет заключения он сильно исхудал, но надо было отдать должное — торс Малфоя по-прежнему выглядел молодым и мускулистым, будто время не имело власти над этим сильным и статным волшебником. Его светлая кожа словно светилась в мягком мерцании свечей, и Гермиона восхищалась тем, что видела сейчас перед собой. * * * Люциус же пребывал в некоем смятении. Да… Он вернулся в собственное поместье после трехлетнего отсутствия, но почему-то не испытал ни малейшего желания обойти дом, осмотреть и… поприветствовать его. Нет! Единственное, что занимало его мысли (а точнее — кто), была она — Гермиона Грейнджер. Молоденькая волшебница, порожденная на свет обычными маглами, за какие-то несколько месяцев сумевшая стать самой главной женщиной в его жизни. И теперь, когда она лежала перед ним: обнаженная, раскинувшаяся на роскошной постели из шелков и бархата (а не на убогой узкой лежанке его тюремной камеры), Малфой вдруг с огромным удивлением осознал, что никогда еще не видел ничего более прекрасного. И более естественного. Она словно должна была рано или поздно оказаться в этом доме. В его доме. И, черт возьми, он должен был наконец оказаться в ней! Растянувшаяся на кровати Гермиона кожей ощущала приятное прикосновение великолепного постельного белья, но это волновало ее сейчас меньше всего на свете. Думать о чем-то, кроме возбужденного мужского члена, который увеличивался с каждым мгновением все сильней и сильней, у нее не получалось. Молча, не произнося ни единого слова, она раздвинула ноги, и Люциус понял, что это — приглашение. Самое невероятное, самое эротичное и чувственное приглашение, которое он когда-либо получал от женщины. Ждать дольше казалось невозможным. Гермиона Грейнджер откровенно предлагала ему себя. Не требуя в ответ никакой информации, не задавая ни единого вопроса. И все, чего она хотела в этот миг, было так чудесно, что у него защемило сердце. Ведь желала она только одного — его. Люциус шагнул к кровати и, опершись на нее коленями, склонился над восхитительным женским телом, о котором мечтал так долго. А потом, одним быстрым и сильным толчком проник внутрь и замер, наслаждаясь уже почти забытыми ощущениями. И ощущения эти были поистине великолепны: ему казалось, что эта женщина создана для него. Казалось, тело ее создано для его собственного — так сладко, так уютно было ему в ее шелковистой и теплой нежности. Гермиона же, чувствуя, как желание с каждым мигом только нарастает, обняла его спину и ласково провела ладонями по упругим мышцам, постепенно опускаясь к ягодицам. Она посмотрела Малфою в глаза, которые светились сейчас так же ярко, как и тогда, в полумраке камеры в самый первый день, и прошептала: — Люби же меня. Пожалуйста… Все еще не смея верить в происходящее, да и вообще смутно понимая, как смог он пережить этот невероятный по смене декораций и обстоятельств день, Малфой зажмурился, качнул головой, потихоньку вышел из нее и снова толкнулся вперед. Медленно и осторожно двигаясь в теле той, которая нашла его на самом дне личной и социальной пропасти. Которая, несмотря ни на что, пожелала его как мужчину. И приняла таким, какой он есть. Люциус не спешил, поначалу слегка опасаясь, что не сможет доставить ей удовольствия, и даже страшась, что позабыл все, казавшееся раньше таким естественным и самим собой разумеющимся. Но страхи и опасения оказались напрасны. Отвечая ему, толкаясь навстречу, поглаживая по спине и покрывая лицо поцелуями, Гермиона ясно давала понять, что наслаждается происходящим точно так же, как и сам Малфой. И заставляя его с каждым толчком двигаться быстрей, настойчивей, жестче. Да. Она и впрямь наслаждалась. Потому что наяву заниматься любовью с Люциусом Малфоем оказалось намного чудесней, чем это было в ее долгих и бесплодных мечтаниях. Его чуткость, его внимание, нежность, его нескрываемое восхищение — все, что делал сейчас с ней этот мужчина, приводило Гермиону в самый настоящий чувственный восторг. Их долгая прелюдия принесла свои плоды: уже совсем скоро Гермиона бурно кончила, запрокинув голову на подушку и нарушив тишину комнаты громким гортанным вскриком. Почувствовав, как жадно пульсирует ее горячее тесное влагалище, Малфой понял, что сдерживаться дольше уже не может. Движения невольно ускорились, и через несколько мгновений и сам он с глухим стоном излился, полностью растворяясь в блаженных и давно не испытанных ощущениях. Какое-то время он еще лежал, уткнувшись ей в шею и глубоко вдыхая аромат спелых яблок и цветков душистого горошка, бывший сейчас так близко, но потом приподнялся на локтях и посмотрел ей в глаза. Немного помолчав, Гермиона подняла голову и потянулась к его губам с мягким и нежным поцелуем. — Добро пожаловать домой. С возвращением… — прошептала она, и Люциус, чуть повернувшись на бок и все еще оставаясь внутри, крепко прижал ее к себе и провалился в спокойный безмятежный сон.