Сделка

3

Неделя пятая. Возвратившись в Азкабан через неделю, Гермиона обратила внимание, что Малфой сразу же, как только тяжелая дверь камеры закрылась, сделал шаг в ее сторону. На этот раз в их встрече явно ощущался аромат томительного ожидания, которого еще никогда не бывало прежде. И Гермиона невольно поймала себя на мысли, что ей… нравится это. Нравится, потому что, не признаваясь себе, и сама ждала часа, когда окажется здесь вновь. После первой удачи ей дали новое задание, но оглашать его с порога мисс Грейнджер, конечно же, не собиралась. Однако ей ничего не помешало заметить, что сегодня Люциус все чаще и чаще останавливает взгляд на ее фигуре, да и общаться он стал более оживленно. И, сказать по правде, Люциус Малфой был не единственным в этой камере, кто ощущал нечаянную дрожь нарастающего с каждой минутой странного предвкушения. Нет, конечно, Гермиона умело маскировала свое не вполне объяснимое состояние, но не признать его она не могла. Да и не хотела. Может быть потому, что в крови, словно пузырьки в шампанском, с самой первой минуты бурлило какое-то изощренное любопытство. Чувственное. Будоражащее. На самом деле ей ужасно хотелось знать, как среагирует он на новый ее вопрос и еще больше — что попросит взамен. Но, словно специально мучая и себя и его, она сознательно оттягивала обсуждение столь долгожданной темы и, ощущая себя чуть ли не извращенкой, почти наслаждалась этим томительным ожиданием. Время шло. Они продолжали о чем-то легко и непринужденно беседовать, иногда замолкая ненадолго. Но говорили они или молчали — в воздухе все равно ощущалось какое-то невероятное напряжение: яркое и почти искрящее, почти заметное глазу. Когда же до установленного срока осталось всего десять минут, Гермиона в упор посмотрела на Малфоя и четко произнесла: — Министерство считает, что в Центральной Европе существует некая экспериментальная база, серьезно занимающаяся изучением самых темных разновидностей магии. Обнаружить ее точное местонахождение не удается вот уже несколько десятилетий, несмотря на многочисленные попытки и многолетнее обсуждение совместного поиска с Министерствами магии почти всех европейских стран. Вы знаете об этом что-нибудь, мистер Малфой? Где она? Люциус внимательно уставился на нее, не произнося ни слова, и Гермиона выдержала его взгляд. Секунды ускользали от них одна за другой. — Такого рода информация стоит недешево, мисс Грейнджер… — наконец бросил он. По телу прокатилась покалывающая кожу волна. У Гермионы перехватило дыхание, и она на какое-то время заколебалась. Но потом ответила пересохшими вдруг губами: — Минуту, — и нечаянно облизнула их языком, желая хоть как-то увлажнить. — Если сообщите о ее местонахождении, я позволю вам смотреть на свою грудь минуту. * * * Люциус сузил глаза, и в камере вновь повисло молчание. Конечно же, он жаждал увидеть ее снова. Жаждал так сильно, что даже думать не мог ни о чем другом всю неделю. Прекрасная грудь этой маленькой грязнокровки, можно сказать, преследовала его, являясь не только во снах, но и наяву, стоило лишь на секунду прикрыть глаза. Даже во время кратких, разрешенных дважды в неделю, посещений душа, он думал не о том, как бы поскорее смыть с себя грязь. Нет! Как дурак, стоял под больно бьющими струями воды и вспоминал… вспоминал самое прекраснейшее видение, что неожиданно подарила ему судьба. И вот теперь… ему дан шанс снова увидеть, как ее соски затвердеют от прохладного тюремного воздуха у него на глазах. Как мягкие полушария цвета сливок будут подниматься и опускаться от ее неспешного дыхания. Минуту… Целую (бесконечно долгую!) минуту он сможет наслаждаться этим. Люциус почувствовал, как в глазах поплыл туман, а горло пересохло от мучительного, но сладкого ожидания. — Согласен. Но на этот раз вам придется полностью снять лифчик. — Нет. — Тогда сделка отменяется. Я ничего не скажу. Гермиона так сильно сжала кулаки, что ногти вот-вот могли проткнуть кожу на ее ладонях. — Хорошо… Сорок пять секунд. Я разденусь по пояс. Полностью. Но лишь на сорок пять секунд. Подумав, Люциус согласно кивнул. — Называйте место. — Моканы — небольшая деревня в Румынии, примерно в ста милях к юго-западу от Бухареста, — спокойно проговорил он, и Гермиона почему-то оказалась абсолютно уверена, что Малфой даже не пытается обмануть ее. Поэтому сразу же принялась расстегивать пуговички на блузке, начав с самой нижней. Намеренно неспешно она оголяла живот дюйм за дюймом и услышала, как Люциус тихонько вздохнул, когда увидел полностью открывшуюся его взгляду бледно-золотистую плоть. Гермиона медленно стащила блузку с плеч и осталась одетой лишь в скромный неброский бюстгальтер. Глаза Малфоя невольно расширились, ведь при всей своей сдержанности (а на ней было надето отнюдь не вопящее о сексуальности какое-то там черно-красное кружевное откровение) белье мисс Грейнджер таило в себе позыв некоей тонкой, едва уловимой эротичности, заставляющей его почти окунуться в чувственное безумие. И ее простенький лифчик цвета, который, как помнилось Люциусу, назывался «пепел розы», с тоненькой обстрочкой по краям, казался ему сейчас самым возбуждающим женским аксессуаром, что довелось увидеть на своем веку. Упорно не глядя на него, Гермиона завела руки за спину, расстегнула застежку и чуть наклонила плечи вперед, позволяя бюстгальтеру соскользнуть. Отбросив его поверх блузки, она невозмутимо выпрямилась и сразу же начала отсчет положенного времени. «Один… два… три…» А Люциус уже пожирал ее взглядом, не отводя глаз ни на секунду. И с каждой из них все отчетливей и отчетливей осознавал, что эта женщина еще красивее, чем запомнилось ему в первый раз. Сегодня он иногда скользил глазами ниже, лакомясь изгибом ее талии и кусочком приоткрытого живота, но затем все равно возвращался к груди. «Мерлин… Ее грудь…» Ее грудь поднималась и опускалась в унисон дыханию, и Люциус видел, как маленькие розовые соски снова сморщиваются и твердеют в холодном воздухе азкабанской камеры. «Они… и в самом деле только из-за холода… или?..» Он не осмеливался встретиться с Гермионой взглядом, да и не хотел, боясь потерять даже секунду драгоценного времени. Ее соски — дерзкие, торчащие, будто зовущие коснуться их — сводили с ума. Если бы Малфоя попросили, то он не смог бы подобрать слов, чтобы описать все, что явилось сейчас его жадному взору. Глаза предательски защипало, и он не мог понять — почему. Люциусу вдруг подумалось, что за всю свою жизнь, даже вспомнив всех красавиц-метресс, что ублажали его в лучшие времена, он никогда не чувствовал себя настолько очарованным, настолько плененным совершенной красотой женского тела. Мягкого, теплого, ароматного тела цвета подтопленных сливок, казавшегося таким чужеродным в сырой и мрачной азкабанской камере и оттого еще более желанным. О, сегодняшние ощущения казались ему поистине великолепными. Понимая, что глаза продолжает щипать, Малфой быстро заморгал, сердясь на самого себя — его драгоценные секунды были уже на исходе. «Сорок три… сорок четыре… сорок пять». Гермиона сразу отвернулась и, потянувшись за одеждой, быстро начала одеваться. Глядя на ее торопливые судорожные движения, Люциус резко и с каким-то отчаянием втянул в себя воздух. Дыхание почему-то давалось ему с трудом. Одевшись, Гермиона повернулась к нему: в ее потемневших глазах не виднелось ни проблеска эмоций. — Я вернусь на следующей неделе, мистер Малфой. Всего вам доброго. На стене появился узор дверного проема, и мисс Грейнджер покинула камеру. И в тот же миг, как только дверь закрылась, Люциус Малфой начал считать минуты до ее возвращения. * * * Информация подтвердилась снова. Более того, она оказалась еще и очень ценной. В результате по всей Европе был произведен ряд арестов, в Румынии схватили небольшую группу темных магов, занимающихся непосредственно экспериментами, британское Министерство Магии заслуженно ликовало — и на этом… все. Ах, да! Мисс Грейнджер объявили официальную благодарность, но больше никакого задания так и не поручили. И узнав, что в следующую их встречу ничего выпытывать у Люциуса Малфоя не придется, она вдруг поймала себя на мысли, что какое-то странное болезненное разочарование охватывает все ее существо. Неделя шестая. Войдя в камеру, Гермиона почти сразу обратила внимание на то, что выглядит узник гораздо более свежим, более ухоженным и даже каким-то… более энергичным. Она еще не успела обдумать увиденное, как губы Малфоя тронула легкая насмешка и с них слетел вопрос: — Итак, мисс Грейнджер, о чем вы захотите узнать сегодня? Гермиона вздрогнула, понимая, что сейчас придется страшно разочаровать его, а ей так не хотелось этого. Однако, наряду с щемящей жалостью, она вдруг ощутила то самое чувство — чувство упоения властью над взрослым и сильным мужчиной, как и тогда, в тот день, когда впервые заговорила с ним о полученных заданиях. И от осознания того, что этот самоуверенный и высокомерный чистокровный сноб хоть в чем-то зависим от нее сейчас, по коже сотней мурашек пробежала дрожь. Не совсем понимая, что происходит с ней, волшебница взяла себя в руки и небрежно пожала плечами. — Мне ничего нужно, мистер Малфой. Сегодня мы с вами займемся исключительно вашей программой реабилитации. Ноздри Люциуса гневно раздулись. Нет, ему, безусловно, очень нравилось общаться с этой молоденькой женщиной: она была умна, очень развита, умела мыслить здраво и логично, да и вообще производила впечатление достаточно незаурядного человека. Но осознание того, что сегодня он не увидит ни кусочка ее обнаженной плоти, оказалось для Люциуса настолько мучительным… «Черт! Черт!!! Это жестоко!» Ему хотелось выть от ярости и разочарования. И лишь невероятное усилие воли заставило сдержаться и почти равнодушно бросить: — Вот как… Неужели совсем ничего? — По-видимому, сейчас мое руководство занято чем-то другим, не имеющим отношения к вам и вашему прошлому… Люциус напрягся. — Но… — Что «но», мистер Малфой? Глядя в упор, Гермиона пристально наблюдала за его реакцией. «Что-что? Будь оно неладно, это ваше руководство, вот что!» Люциусу понадобилась вся его выдержка и недюжинный самоконтроль, чтобы ответить ей спокойно: — Ничего. «Ничего! Я… подожду…» И протяжно, очень напоминая самого себя прежнего, закончил: — Что ж… Займемся моей реабилитацией. Не желаете ли присесть, мисс Грейнджер? Теперь черед ухмыляться пришел Гермионе. Никогда еще Люциус Малфой не был с ней столь любезен, как сейчас. И, черт возьми, ей нравилось это. Опустившись на краешек жесткого стула, она откашлялась: — Тогда приступим… — ответила, стараясь попасть ему же в тон. — Думаю, нам стоит начать со знакомства с некоторыми шедеврами, что были созданы культурой маглов. — Спасибо, не стоит. — Боюсь, у вас нет выбора, — парировала Гермиона и вытащила из сумки книгу. — В этом альбоме собраны наиболее известные картины величайших магловских художников. И я хотела бы показать вам их. — Зачем? Упрямство Малфоя начало по-настоящему раздражать ее. — Ну, есть мнение, что, познакомившись с талантливыми работами обычных людей, вы проникнетесь хоть капелькой уважения к тем, кто лишен магии от природы. А также поймете, насколько богата и разнообразна культура маглов, в которой подобные шедевры создаются безо всякого волшебства, благодаря лишь собственным способностям человека, — заметив его пренебрежительную насмешку, Гермиона закончила: — Однако, зная вас лично, я сомневаюсь. Думаю, сейчас вы начнете показательно скучать и позевывать. Поэтому, наслаждаться просмотром альбома я буду сама, а вы, если станет вдруг интересно, можете посмотреть через мое плечо. Но лишь тогда, когда захотите. — Ну надо же… Экая трогательная забота. Мне кажется или в камере стало чуть теплее? Словно горячий воздух хлынул неизвестно откуда, дабы обогреть озябшего узника. Язвительный «малфоевский» юмор щекотал нервы, но ей не хотелось показывать это его обладателю. Поэтому Гермиона напустила на себя безразличие и притворно вздохнула чуть громче. — Вам показалось, мистер Малфой. И, кстати, можете вообще не приближаться, ничего страшного. Я посмотрю сама, — она начала листать книгу, пробегаясь пальцами по особенно волнующим ее иллюстрациям. Какое-то время Люциус оставался в стороне, но затем начал медленно прохаживаться по маленькой камере. Гермиона делала вид, будто не замечает, как он нарезает вокруг нее круги, с каждым разом приближаясь все больше и больше. Наконец она остановилась на репродукции одной особенно мрачной картины, которая, казалось, просто источает ужас и безысходность. [image_3868|center] — Хм… Любопытный образ, — раздался за ее плечом голос. — Не нахожу ничего приятного в этом… произведении искусства. И уж тем более не могу понять, зачем оно кому-то на стене. — Здесь приведена знаменитая картина Фрэнсиса Бэкона, которая называется «Кричащий Папа». Бэкон написал несколько похожих полотен, и все они основаны на творении великого испанского живописца Диего Веласкеса, где он изображает Папу Иннокентия Х. — И насколько же она дорогая? — Очень. Работы Бэкона стоят миллионы долларов... Но вы упускаете еще один момент: богатые дураки заплатят и не за шедевр, а за обычную посредственность, если будут думать, что их приобретение вызовет у кого-то зависть и восхищение. Кстати… Еще об одном хотела сказать… Мне кажется, что истинная ценность произведений искусства все же заключается в том, что они говорят с людьми. Вызывают в их душах отклик, пусть даже не всегда приятный. — Не дал бы за подобную мазню и кната. Отвратительное зрелище! — А может так и задумано его творцом? Вызвать у нас реакцию. Вытянуть на поверхность эмоции, пусть и спрятанные глубоко внутри себя. И если художник достиг своей цели, то это же прекрасно, не правда ли? Иначе, почему вы выделили эту картину? Вы же так долго смотрели на многие через мое плечо и продолжали молчать. Она услышала, как Люциус громко втянул в себя воздух. — Она меня возмущает. Или даже… чем-то расстраивает. Не могу понять. Но в ней есть некая… отвратительная притягательность. Гермиона слегка улыбнулась и продолжила листать альбом дальше. Некоторое время они оба молчали. Малфой по-прежнему стоял у нее за плечом и больше ничего не говорил. Тишину он нарушил лишь в тот миг, когда Гермиона открыла страницу с изображением полотна Караваджо «Уверение апостола Фомы». [image_3869|center] — Полагаю, здесь изображен Иисус… — Да, — она снова тихонько улыбнулась. — Ну надо же, а вы, оказывается, хоть что-то знаете о магловской культуре. Люциус фыркнул. — Ничего подобного! Эта знаменитая история известна всем, кому не лень. — Да. И многие, например мои дедушки и бабушки, искренне верят, что она правдива. Здесь показан момент, когда Иисус предлагает апостолу Фоме, который не верил в его воскресение из мертвых, дотронуться до нанесенных ран пальцем, чтобы убедиться в том, что они настоящие. Микеланджело да Караваджо считается признанным мастером работы с цветом и текстурой. Его картины словно наполнены сиянием. Смотрите, как написано у него тело: может показаться, что сами оказываемся там и вместе с Фомой касаемся мягкой золотистой плоти Спасителя… «Черт! Золотистая плоть! Прикосновение…» — Довольно! — прервал Гермиону Малфой. «Эта женщина будто нарочно сводит меня с ума! — его просто распирало от негодования. — Сидит здесь, источающая аромат своих чертовых духов, и рассуждает о прикосновениях к золотистой плоти! Тогда как сегодня мне отказано даже в малости — лишь увидеть ее тело…» Люциус понял, что не вынесет подобного испытания, и мысль, как добиться своего, пришла ему в голову почти мгновенно. «Что ж, девочка… Я готов поторговаться с тобой еще раз...» — Мисс Грейнджер… — Да? — Я тут вспомнил… — Люциус на секунду замолчал, но затем, проглотив гордость, быстро продолжил: — Кажется, у меня есть информация, которая может оказаться весьма полезной для вашего руководства. Гермиона замерла, ожидая продолжения, и это дало ему возможность несколько успокоиться. Голос стал ниже. Размеренней. — В магическом сообществе Британии существуют те, кто никогда не был Пожирателем Смерти. Однако их благоговейное поклонение самым темным сторонам магии длится вот уже много, очень много лет. Не могу сказать, что они представляют опасность, но, согласитесь, всегда лучше знать о потенциальной проблеме, чем бороться с ней тогда, когда она уже есть. И когда уже стала не просто проблемой, а серьезной проблемой. Предупрежденный — вооружен. Так, кажется, говорили древние римляне? — Министерство тщательно проанализировало всех британских волшебников, имеющих хоть какую-то склонность к занятиям темной магией, мистер Малфой. И, поверьте, вряд ли этих магов обошли вниманием. — О… я почти уверен, что их-то как раз обошли… Гермиона сделала паузу. Она знала, ради чего Люциус завел этот разговор. Она кожей чувствовала его отчаянное разочарование, его обиду на судьбу, так жестоко лишившую его даже малой толики наслаждения, что было доступно ему уже дважды. Охваченная смятением, волшебница понимала, что должна сказать: «Нет», но прежде чем мысль оформилась в сознании, с губ слетело: — И кто же они такие? Люциус вскинул бровь в притворном изумлении. — А как же наша маленькая договоренность? Или вы, мисс, забыли о ней? Сердце Гермионы пропустило удар. А еще… ей показалось, что различила в голосе Малфоя легкое, едва уловимое поддразнивание. — О какой договоренности идет речь? — удалось удивиться почти искренне. — Так-так-так, мисс Грейнджер… Гермиона колебалась, но держала паузу до конца. И Люциус продолжил: — Видите ли, насколько я помню, именно вы предложили мне игру во взаимовыгодную откровенность. Или уже подрастеряли решимость продолжать ее? — Чего вы хотите на этот раз? — по ее коже снова побежали мурашки. — Пожалуй, я хочу, чтобы вы… повернулись ко мне спиной и… подняли юбку… до пояса… — закончил Малфой уже тихим хриплым шепотом. — И тогда вы назовете мне их имена? — О, нет… Бедный узник не может себе позволить подобной роскоши. Одно имя за один раз. Опять же, я уже не молод, память может и подвести, да и, в конце концов, мне необходимо какое-то время, чтобы вспомнить всех их. Но одно имя я готов вам назвать уже сегодня. И поверьте, ваше начальство будет очень радо узнать его. — Хорошо, — Гермиона поднялась со стула. — Кто? — Мисс Грейнджер, вы хорошо поняли, о чем я прошу вас? — Да. — Тогда… повторите это сами. — Я согласна развернуться и приподнять свою юбку. На одну минуту. — И снять нижнее белье. — Нет. Это исключено. Малфой стиснул зубы. — Хорошо. Две минуты в нижнем белье. Колеблясь, Гермиона с трудом глотнула. — Ну же, мисс Грейнджер. Думаю, вам и самой будет интересно узнать его имя. — Я согласна, — сквозь зубы выдавила из себя наконец она. — Две минуты. Называйте! — Ранульф Фицуильям. Шокированная Гермиона приоткрыла от удивления рот. — Фицуильям? Но он же… один из самых благородных и незапятнанных чистокровных волшебников Британии… Его никогда не подозревали, даже в первой войне. И его поместье абсолютно открыто для публичных посещений. Он считается одним из самых известных английских магов-филантропов. — Да, но вот его подвалы уже не столь открыты для общественности, не правда ли? Возможно, вам стоит предложить своим министерским коллегам начать поиски именно оттуда. Итак, мисс Грейнджер… Следующий ход — ваш. Я жду. Контроль над ситуацией, словно по щелчку магловского переключателя, прыгал в их сегодняшнюю встречу от одного к другому практически молниеносно. И Гермиона по-прежнему не испытывала ни капли стыда от странной игры, которую сама же и затеяла. Напротив, по телу пробежала дрожь, похожая на легкий удар электрическим током. Справившись с ней, Гермиона медленно повернулась к Малфою спиной и слегка расставила ноги. Сегодня на ней были изящные «бразильяна», еще больше подчеркивающие приятные глазу округлости, и это придавало молодой волшебнице уверенность. Она знала, что будет выглядеть перед взором чванливого аристократа не просто красиво, а еще и соблазнительно. Очень соблазнительно. Гермиона собрала ткань юбки в пальцах и, покраснев от непонятного возбуждения, но отнюдь не раскаяния, потянула подол вверх. Медленно. Дюйм за дюймом. В камере повисла звенящая тишина, которую нарушало лишь громкое хриплое дыхание мужчины, стоявшего за ее спиной. Прислушиваясь к нему, она чуть не забыла, что нужно начинать считать. * * * Сказать, что Люциус Малфой оказался ошеломлен, означало бы не сказать ничего. Потому что попка мисс Грейнджер была не менее совершенна, чем ее грудь. Нет! Это была даже не попка, а парочка спелых персиков, венчавших красивые стройные ножки. Не слишком длинные, но от этого не менее очаровательные. Обутые в элегантные туфельки на высоких шпильках, которые изумительно шли ей, и которые Люциус даже не замечал до этого момента. Но задерживаться на ее ногах он не стал. Глаза невольно поднялись выше, принявшись жадно пожирать взглядом округлые ягодицы. О, сейчас он даже был рад, что Гермиона не согласилась оголиться. Ее (язык Малфоя не поворачивался назвать это трусиками) белье лишь подчеркивало красоту небольших, но безумно аппетитных женских форм. А то, что оно было надето на тело чопорной министерской сотрудницы, придавало ситуации еще бОльшую пикантность. Люциус откровенно наслаждался тем, что приоткрылось сегодня его глазам, как вдруг, совершенно неожиданно для себя самого, ощутил страшное болезненное возбуждение, нарастающее с каждой секундой все сильнее и сильнее. Возникшая эрекция была просто мучительной. Она сводила с ума! Не осознавая, что же творит, Люциус сделал в сторону мисс Грейнджер шаг. Потом еще один. * * * «Шестьдесят… шестьдесят один… шестьдесят два…» Гермиона услышала позади себя шорох. «Он что… приближается? Неужели он дотронется до меня? — она напряглась и замерла в тревожном ожидании. — А разве ты сама не против, если он сделает это, Гермиона? Будь же честна! Нет! Против! Это… это противоречит условиям сделки. Он… не должен!» Сосредоточенная, она ждала, что же будет дальше. И очень надеялась, что не придется разочароваться в Люциусе Малфое. Он обещал, и она доверилась ему! И как раз четкое следование установленным правилам было тем, что ценили и уважали в изначальной договоренности оба. * * * Не отдавая себе отчет, Люциус сделал еще один шаг. Сейчас он уже легко мог бы потянуться и дотронуться до нее. «Черт! Я уже так близко…» Малфой с силой сжал кулаки, и боль в ладонях слегка привела его в чувство. Огромным, неимоверным усилием воли заставил себя удержаться, чтобы просто не прижаться к ней. Люциусу казалось, что его охватывает сейчас самая настоящая агония — так плохо ему было. Но где-то на краю сознания четко билась одна очень ясная и простая мысль: если позволит себе хоть капельку лишнего, она уйдет и больше никогда не переступит порог его камеры. А это, увы, было последним, чего ему хотелось. «Нет! Пусть хотя бы приходит…» — один лишь страх, что никогда больше не увидит ее тело, заставил Люциуса окончательно прийти в себя. «Сто восемнадцать… сто девятнадцать… сто двадцать». Досчитав, Гермиона сразу же опустила юбку и осторожно, опасаясь увидеть в глазах Малфоя насмешку, оглянулась. Она почти ничего не смогла разглядеть в его лице, скрытом полумраком самого темного угла, куда Люциус предусмотрительно отступил пару мгновений назад. Но кое-что увидеть удалось: его глаза горели сейчас так ярко, что почти слепили, и уж чего в них не было точно, так это привычного холодного высокомерия, которое Люциус Малфой умудрялся сохранять даже в тюремной камере. — До следующей недели, мисс Грейнджер? — услышала она глухой и хриплый голос. Ничего не ответив, Гермиона кивнула, собрала свои вещи и вышла.