Расул Гамзатов. Горянка

***

«Одна я и в доме и в поле,
Все валится нынче из рук.
Письмо написала б ты, что ли,
Спасла б меня, дочка, от мук.

Велел бы, шумя для порядка,
Отец его бросить в огонь,
Но сам прочитал бы украдкой,
К груди прижимая ладонь…»

Спит все общежитье устало.
Еще далеко до светла,
Но Ася встревоженно встала,
Настольную лампу зажгла.

И, вспомнив печальную маму,
Достала перо Асият.
В тиши об оконную раму
Дождинки стучат и стучат.

«Здравствуй, милая мама.
Отцу и тебе
Столько шлю пожеланий, согретых приветом,
Сколько желтых песчинок на горной тропеИ травинок на пастбище летом.

Может, весточки этой — пиши не пиши
—Ты не станешь читать, не окажешь ей чести.
Но я — дочка твоя. Как рукой ни маши,
Пальцы все остаются на месте.

Уж, наверно, хабары пошли обо мне,
Люди грязные рады ославить другого.
Но спокойно могу я в родной стороне
Глянуть в очи отца дорогого.

Можно жажду свою утолять без конца,
Но упавшей слезы не заметишь в кувшине.
Чистой совесть моя была в доме отца
И ничем не запятнана ныне.

Распахнул институт предо мной свою дверь.
Я такою счастливою не была сроду.
Сто подруг у меня, и за них я, поверь,
Хоть в огонь, хоть в январскую воду.

Я одета, сыта, но лишь вспомню как дочь
И тебя, и отца с его горем немалым,
Я тайком ото всех плачу целую ночь
Под казенным своим одеялом.

Мне писала Файзу, что с отъездом моим
Заросла наша крыша травой, как бедою.
Что над нашей трубой не колышется дым
И не ходишь ты, мать, за водою.

Свет, как прежде, не льется у вас из окна,
Нашу саклю покинула радость былая.
Днем и ночью стоит на дворе тишина,
И не слышно собачьего лая.

Говорят, что женился Осман на Супе,
Что колотит ее и живет она, мучась.
А когда-то была (иль не страшно тебе?)
Предназначена мне эта участь.

Как мне грустно и больно, хоть криком кричи!
Дождь увижу — в слезах предо мною ты снова.
А раскаты прибоя услышу в ночи
—Гнев отца вспоминаю седого.

Когда из дому письма к подругам моим
В общежитье приходят — о, если б ты знала,
Как в душе я завидую, бедная, им!
Хоть словечко бы ты написала.

Холода наступили в столице у нас,
С моря тучи летят, мое сердце пугая:
Есть ли на зиму дров в нашем доме запас?
И здорова ли ты, дорогая?

Пусть письмо от тебя привезут хоть в арбе,
Поклонюсь прямо в ноги я почте районной.
Обращаюсь с единственной просьбой к тебе:
Напиши от семьи отлученной.

Умоляю об этом еще и еще.
Лед обиды растает пускай до кусочка.
Обнимает, целует тебя горячо
Асият — непослушная дочка…»

* * *

Полсуток уходит на то, чтоб,
Поставив свой штемпель-клеймо,
Махачкалинская почта
В район отослала письмо.

А писем написано много.
И радости в них, и печаль.
Машина идет, а дорога
Петляет, как будто спираль.

Чем выше, тем круче отроги
Суровых, как крепости, гор.
На всех поворотах дороги сигналить обязан шофер.

Покрыл сединою морозец
Поблекшие склоны вдали.
В ворота стучит письмоносец
—Ни звука из дома Али.

«Здесь раньше встречали с почетом!»
Вновь стукнул раз десять подряд.
Тут голос послышался:
«Кто там?»
«Письмо получай, Хадижат!»

* * *

Куда от тревог тебе деться?
Стуча с незапамятных дней,
О материнское сердце,
Других ты слабей и сильней!

Смелее других и пугливей,
То мягче, чем воск, то алмаз.
Всех прочих сердец терпеливей
И беспокойней в сто раз.

От радости ты молодеешь,
Печаль тебя ранит, как нож.
До смерти любить ты умеешь,
До смерти надеждой живешь.

О материнское сердце,
Не помнишь ты зла, говорят.
Куда от судьбы своей деться
В ауле могла Хадижат?