Difference

3

Гермиона поправляет перед зеркалом волосы и чуть щурится, рассматривая свое отражение. Все же в порядке, правда? Ее ждут в двенадцать часов мальчики; они решили, как в старые добрые времена, сходить в «Кафе-мороженое Флориана Фортескью», которое снова начало работу, отстроенное и улучшенное, по-прежнему продающее наивкуснейшее лакомство. Так почему же Гермиону преследует чувство надвигающейся катастрофы? Она думает об этом до самого места встречи, не замечая уличной жары и яркого, летнего неба над головой. — Гарри! Рон! Как я соскучилась! — видит она друзей и, обняв каждого, во всю улыбается, светится счастьем. Все вокруг остается таким же, как она помнит с детства, когда они перед третьим курсом просиживали тут часами. Стены, обитые досками, маленькие столики с белыми, будто воздушными, скатертями, быстро передвигающиеся по залу официанты с подносами, на которых красуется мороженое самых разнообразных форм и вкусов, — все броское и привычное даже через столько лет. — Привет, Гермиона! Давно не виделись, целую вечность, кажется. Рассказывай, как ты? — присаживается за стол Гарри и не сводит глаз с подруги. — А, все по-прежнему, — отмахивается она. Ей и в самом деле нечего рассказать. Жизнь давно уже кружится по одной и той же схеме: дом, работа, дом. Про Джорджа рассказывать не хочется. Тем более, лишний раз напоминать ребятам о войне она не собирается, зная, какими последствиями это грозит: самобичеванием Гарри и воспоминаниями о брате Рона. Некоторые вещи не забываются, и это, несомненно, одна из таких вещей. Время лечит, старается лечить. Вот и Гарри ожил. С первого взгляда он все такой же лохматый мальчишка, хоть и прибавилось шрамов, как на теле, так и в душе. Но Гермиона давно замечает, что изумрудные глаза значительно потухли, как будто внутри перегорела одна из лампочек, дававших свет взгляду. Однако Гарри не теряет себя,и в этом есть немалая заслуга Джинни. "Ему с ней очень повезло" — про себя думает Гермиона. Рон тоже в норме: рыжий, долговязый, улыбающийся. После смерти Фреда он был сам не свой, пока не встретил Полумну. Не то, чтобы встретил, а, скорее, просто разглядел. Теперь в семейство Уизли прибавилась ещё одна белокурая невестка. У всех был кто-то, чтобы остаться на плаву. Будь то Хагрид у мадам Максим, Флитвик у МакГонагалл, Артур у Молли, или даже Паркинсон у Забини. Вот только у Гермионы никого не было, и помогала не утонуть себе только она сама. У нее были книги, родители, которым она вернула память, и желание стать кем-то, спасти хоть кого-то, принести пользу. Все были заняты своими проблемами, она понимала и не сдавалась. Сначала не получалось, а затем куски разорванной души начинали срастаться, и сейчас она сидит живая, настоящая, и искренне рада видеть любимых оболтусов. Гермиона гордится тем, что у всех получилось, даже она вновь может чувствовать. У всех. Кроме Джорджа. — Гермиона! Эй! — зовет ее Рон, и Гермиона вздрагивает, будто очнувшись. — Задумалась, — отвечает она и продолжает начатый разговор, — так как там Джинни с малышом Джеймсом? — О, какой сорванец растет. У нас в доме ничего ценного не осталось: Джинни все переправила в «Нору» — на всякий случай. После двух разбитых сервизов случай перестал быть всяким. А вчера он добрался до моей палочки… — у Гарри такая улыбка на лице, когда он говорит о сыне, что Гермиона невольно начинает завидовать ему. Она тоже очень хочет детей. С тех самых пор, как поняла, что она девочка, представляет милого крошку, который будет называть ее «мамой». Но вот ей уже за двадцать, но эта мечта так и осталась мечтой. — Гарри, а это… — мнется Рон, — трудно с детьми, да? — Рональд, ты хочешь сказать, что?.. — Да, Луна беременна, — краснеет до кончиков ушей Рон и виновато опускает глаза. — Это же замечательно! — восклицает Гарри. — Поздравляю, папа Рон, — смеется Гермиона, — только я крестная. — Разумеется, — ухмыляется Рон, — я просто вчера сам узнал, и вот решил вам сказать. Неожиданно так, я сначала растерялся. Мой ребенок. Нет, вы представляете?... — Это отличный повод съесть по стаканчику мороженого, — прерывает мычание Рона Гарри и зовет официанта. Во время поглощения шоколадного лакомства Гермиона пытается расспросить Гарри о нападениях последних дней. Эта тема является не менее важной, чем будущее отцовство Рональда. Но Гарри, к сожалению, ничего толком не знает: — Гермиона, поверь, я сам занимаюсь этим делом. Но подозреваемых нет. Вернее, есть, но ни имен, ни фамилий неизвестно. Министерству нужно время. Будь осторожнее, хорошо? Все наладится. Гермиона хмыкает. Если ничего не делать, то с места не сдвинется ни один камень. Это ясно, как Божий день, но почему-то не всем. Один вопрос давно крутится на языке, смелости не хватает его задать. Положение спасает Гарри, доев свое сливочное мороженое, спрашивает нерешительно: — Рон, как Джордж? — Мама была у него около недели назад. Говорит, грязь, пауки. Жуть. Убирать не дал, молчал, как немой. Мама побыла-побыла, да и ушла, проплакала всю ночь потом. Мы ничего не можем сделать: ни я, ни Билл, ни Чарли, а Перси он даже на порог не пустил, — заметно грустнеет Рон. — Его можно понять, — вздыхает Гарри, видно, что чувство вины возвращается, и Поттер снова начинает яро ненавидеть себя. — Я была у него, — признается Гермиона, — он кричал, разбил вазу, а потом успокоился. Вроде бы. Досталось ему в этой войне. День снова испорчен воспоминаниями. Гарри теребит салфетку, руки у него дрожат. Рон упорно разглядывает свои ботинки, хмурится. Гермиона собирается уходить, достает кошелек, кладет деньги за мороженое на стол и прощается. Планы на оставшуюся часть дня не оставляют сомнений. — Мне пора, мальчики. Не пропадайте. Была рада вас видеть, — чмокает Рона на прощание в щеку, а Гарри снова обнимает. Чуть отойдя от их столика, она слышит слова Рона: «С ней он хотя бы разговаривал».