BOY MAID

Глава 11

-Всё нормально? - спрашивает Элизабет, когда Гарри помогает ей готовить ужин для Томлинсонов, которые сегодня все в сборе, кроме Уильяма, он совсем пропал где-то.

-Да, почему вы спрашиваете? – он накрывает на стол, не оборачиваясь на неё, чтобы не напортачить чего-нибудь.

-Твои глаза говорят за тебя, Гарри, ты грустишь.

-Ну… я чувствую себя здесь чужим, так что веселиться нечему, - но причина, конечно, не только в этом.

-Ох, дорогой, - женщина обнимает его, как только Гарри поворачивается к ней, и он обнимает её в ответ. Она не может сказать, что ему тут всегда рады, что он может быть тут, как дома, потому что она и сама здесь, фактически, никто. – Но у тебя есть я, да? – это всё, что она может сказать.

-Да, спасибо вам, - Гарри улыбается, не зная, как отплатить этой женщине за её большое и доброе сердце, в котором любви, наверное, хватило бы на каждого нуждающегося в этом человека. И они быстро закончили накрывать стол вместе, позже удаляясь, когда семья села за ужин.

Было начало августа, и после того, как Луи довёл их обоих до оргазма только рукой, они занимались сексом только один раз, спустя два дня. После этого он пропал на трое суток, что заставило Гарри прийти в лёгкий ступор, потому что он не знал, что ему делать. Это странно, но без Луи в доме он чувствовал себя ещё более потерянным и ненужным. Позже выяснилось, что он просто уезжал куда-то в другой город со своим другом. Впрочем, последние дни Луи только и делал, что пропадал где-то с друзьями, возвращаясь под утро пьяным.

Не то чтобы Гарри был недоволен, его никто не трогал уже внушительное количество времени, так что жаловаться он бы не стал. Но всё сильнее его разъедало неприятное осознание того, что он надоел Луи. Скоро он окажется на улице, и что тогда делать? Где жить, где работать? Ему ведь ещё учиться нужно, нельзя возлагать оплату на сестру. Мысли о том, что будет, пугали его.

На самом деле, это самое странное лето за всю его жизнь. Не самое удачное и слишком насыщенное чем-то новым, вроде богатенького Луи Томлинсона, который лишил его девственности. Странно, чем он вообще заслужил весь этот ряд неудач? Хуже всего то, что он с ужасом начинает понимать, что тоскует по даже совсем лёгкому проявлению внимания со стороны Луи. Он не имеет в виду нечто столь интимное, но банальные пальцы в кудрях стали чем-то привычным и даже в какой-то степени приятным. Это пугало не меньше всего остального.

Вряд ли он начал испытывать к Луи какие-либо чувства, или… Он не знал, если честно, что вообще творится с ним, потому что он даже не чувствовал на Луи злость за то, что он с ним делает. Мысли о том, что тот насильственно занялся с ним сексом в прошлом месяце, всплывала в голове с уже более спокойной на это реакцией. Ему казалось, что он будто бы просто смирился с этим.

Уильям долго не приезжал, наверное, слишком занят делами. Гарри вообще не понимает, почему позволяет себе думать об этом парне, потому что они даже не друзья, кажется. Наверняка парень и не вспоминает о нём, а с чего бы ему? Он вряд ли нужен хоть кому-то в этой семье, оно и не удивительно. Одна Джемма, кажется, во всём этом огромном мире любит его, она всё говорит о том, что после университета найдёт хорошую работу и заберёт его к себе. И он тоже очень сильно хочет этого и ждёт, и в моменты, когда он представляет себе всё это, внутри что-то восторженно-взволнованно сжимается от ожидания и нетерпения.

Наверное, тот, кто есть у Гарри, это Луи. Ни Элизабет, ни Уильям, а именно Луи. Наверное, потому, что именно этот парень сейчас вертит его судьбой, как хочет. Гарри не думает, что может довериться Луи или положиться на него, он просто понимает, что Луи тот, кто, мало того, что его самого запутывает, так и жизнь его менять может так, как ему вздумается. В плохую или же хорошую сторону. И Гарри бы не назвал то, что происходит между ними, чем-то хорошим, но и это и не столь ужасно. По крайней мере, спасибо Луи за то, что он не любит быть особо жестоким в постели. Ну или вообще. Он требовательный и немного властный именно в этом плане, но до садомазохизма, слава Богу, не доходит.

Последние несколько дней были какими-то затуманенными, будто время летело мимо него. Они были чересчур спокойными, а Гарри уже привык сетовать на жизнь и Луи, который достаёт его изо дня в день. Он откровенно скучал и старался не думать о том, что, может, надеть костюм снова, чтобы Луи его заметил? Эти мысли были мимолётными, глупыми и абсурдными, но они были, как бы Гарри не старался это игнорировать или отрицать.

***

Луи в очередной раз не было дома, и Гарри просто решил прибраться в его комнате, потому что делать откровенно нечего, и он замаялся слоняться туда-сюда без дела. Он собрал разбросанные вещи, сложил их и положил на пуфик, чтобы Луи уже сам разобрался, что куда. Что-то он отнёс в корзину для грязной одежды в ванной, а потом принялся смахивать пыль специальной метёлкой, тихо напевая себе какую-то песню, чтобы не было совсем уж скучно.

Он добрался до пианино и смахнул с него пыль, остановившись и буравя инструмент взглядом. Гарри оглянулся по сторонам, прислушался и снова устремил взгляд на полированную крышку. Он неуверенно сел на скамью, не настолько длинную, но больше обычного стула или табурета, и, отложив метёлку, дрожащими от неуверенности руками поднял крышку фортепиано. Он не умел играть, но его так и тянуло попробовать нажать на клавишу. В ресторане, где он работал, стоял рояль, и иногда там звучала живая музыка, но простым официантам даже дышать на красивый белый инструмент запрещалось. Так что он и думать не мог о том, что сможет коснуться хотя бы фортепиано. 

Пальцы невесомо коснулись сначала гладкой чёрной клавиши, потом соскользнули на белую, а затем легко надавили, и Гарри вздрогнул от раздавшегося звука, который прозвучал уж слишком громко в такой тишине. Он бы очень хотел играть, чтобы самому наслаждаться мягкой мелодией, льющейся в помещении. Не важно, где бы это было, пусть даже не в его квартире, которая у него вряд ли когда-нибудь будет. Он просто хотел ловко перебирать пальцами клавиши, как это делают пианисты. Они будто живут этим, будто чувствуют музыку, соединяются с инструментом. Порой он смотрел на музыканта, что играл в ресторане, и для него играть было так же легко, как и дышать. Он делал это с таким удовольствием, что Гарри невольно восхищался этому.

Некоторые играют на фортепиано, некоторые на гитаре, кто-то на скрипке, а кто-то на виолончели. Но во всех случаях просто невероятно бывает то, как люди отдаются и вкладывают душу в то, что исполняют. Это действительно прекрасно до такой степени, что дух захватывает.

А он так не мог. У него был неплохой слух, наверное, он бы смог тоже чувствовать музыку, но он ничего не умеет, и на ум постоянно приходит слово «бездарность». И чья это вина? 

Пальцы продолжали совсем не напористо нажимать на клавиши, и кудрявый парень жадно ловил слухом каждый звук, что издавал инструмент. Он хотел слышать самые разные комбинации, которые может порождать пианино. Но он не знает аккордов и нот, не знает ни единого произведения, и у него не получится сыграть что-то красивое. От этого становилось как-то грустно и обидно. 

Но была надежда на то, что он когда-нибудь услышит, как играет Луи. За эти почти два месяца Томлинсон не играл ни разу, и Гарри даже сомневался, что инструмент вообще ему нужен.

На плечи вдруг легли руки, а рядом с ухом раздался шёпот:

-Развлекаешься? – Гарри вздрогнул, а всё его тело покрылось мурашками, и он бы тут же вскочил, если бы его не удерживали на месте за плечи.

-Извините… - невнятно промямлил он и вздрогнул снова, когда Луи прижался губами к его шее и медленно втянул носом запах Стайлса, у которого из-за этого что-то зашевелилось в животе.

-Умеешь играть? – Луи отпустил его, садясь рядом на скамью, и, как только Гарри встал, намереваясь уйти, он схватил его за руку, сажая обратно. 

-Не умею, - ответил тот, поёрзав на скамье и усевшись с краю, чтобы не мешать. Он прикусил губу, не зная, стоит ли просить, но… - Сыграете? – Луи резко повернул к нему голову, и Гарри почему-то смутился от его прямого взгляда. Но шатен улыбнулся, возвращая внимание к инструменту, и занёс руки над клавишами, мягко опуская их и касаясь кончиками пальцев.

-Почему бы и нет? Я давно не играл, надо бы освежить память.

На какое-то время воцарилась тишина, и Луи обдумывал, что лучше сыграть. Потом он вдруг выпрямил спину и взял первые аккорды. Мелодия началась с тихих, спокойных звуков, и Гарри тихо выдохнул, будто боясь спугнуть их. 
Луи играл почти так же, как и тот мужчина в ресторане. Он перебирал клавиши пальцами, порой даже не следя за тем, какие берёт аккорды, на какие ноты нажимает. Луи будто знал свой инструмент, точно помнил, где какая клавиша. И, судя по всему, мелодия, лёгкая и свободная, как мечта, как весенний ветерок, пересекающий поле с цветущими на ней маками, была ему тоже знакома.

Было видно, что Луи тоже вкладывает в это свою душу, и сейчас он не казался Гарри придурком. Стайлс взглянул на него по-другому: черты лица были мягкими и расслабленными, губы изогнуты в лёгкой улыбке невесомого наслаждения, а пальцы нежно касались клавиш пианино. Луи был прекрасен, и кудрявый даже не побоялся думать об этом. Но вряд ли Томлинсон жил этим, потому что тогда он бы и дня не смог провести без того, чтобы сыграть что-нибудь. Луи полностью отдаёт себя игре, но он не зависит от неё, он просто наслаждается ею.

Гарри закрывает глаза, и ему кажется, будто он летит над этим самым полем, усыпанным маками. И трава сочно-зелёная, а небо чистое и голубое. Солнце слепит глаза, и он мягко опускается на ноги. Он босой, и чувствует колючую зелень под ногами. Маки и прочие цветы довольно высокие, и он касается их руками – они мягкие и нежные, такие хрупкие. И он чувствует, что улыбается, и ему хочется закружиться и упасть в траву, смотреть в небо и улыбаться, улыбаться, улыбаться.

Гарри не замечает, когда мелодия стихает, а потом его разворачивают к себе и прижимаются к его губам, и он почему-то сразу представляет Луи, а когда открывает глаза, то так и есть. Кудрявый закрывает глаза вновь и приоткрывает губы, пуская Луи, который тут же запускает в тёплый ротик свой язык, пробегаясь им по верхнему ряду зубов, лаская кончиком нёбо, а затем сплетая его с языком Гарри, который обвивает шею шатена руками, отвечая на поцелуй. Он расслаблен, совсем не хочет сопротивляться. Ему приятно, ему нравится, что Луи его целует. Нравится, что его целует Луи…

Томлинсон тянет его на себя и сажает себе на колени, прижимая спиной к фортепиано, которое громко возмущается, заставляя Гарри вздрогнуть. Но парни не отрываются друг от друга, Гарри закидывает ноги Луи за талию и перемещает руки ему на плечи. Луи целует его, и в какой-то момент Гарри кажется, что он делает это с тем же темпом, который был в мелодии. Сначала медленно, нежно, потом быстрее, но более легко, свободно, даже невесомо. А потом он возвращается к тому, с чего начал. 

И Стайлс стонет ему в губы, понимая, что пропадает. Здесь и сейчас он просто падает, теряет высоту. Он получает удовольствие и совсем не хочет, чтобы Луи останавливался. Мечтает, чтобы Луи всегда целовал его так, чтобы Луи не держал его поблизости только из-за секса, чтобы Луи тоже его любил. Но этого не будет…

И он снова ничего не замечает, даже горячих слёз, что текут по щекам. Он не должен был давать слабину, не должен был привязываться. Луи не умеет любить, он может только пользоваться. Так почему, чёрт возьми, он такой прекрасный сейчас? Сначала этот парень помог ему понять, что он гей, а теперь открывает глаза на то, что Гарри влюбляется в него? Это так нечестно. Его даже не волнует, что Луи грубоват с ним, и внутри не осталось чувства боли после того, что Луи сделал с ним в ту ночь. Только ноющее чувство влюблённости, такое воздушное, как облако, на такое сильно, способное принести с собой грозу. Его глаза открываются только тогда, когда он больше не чувствует, что его целуют. И тогда он осознаёт, что плачет, и что из-за чувства ненужности ему очень больно, и он понимает, что ещё чуть-чуть, и у него начнётся истерика. И снова во всём виноват Луи.ЛуиЛуиЛуи. Его слишком много.

Кудрявый видит, что шатен смотрит на него с вопросом, и ему кажется, что в голубых глазах даже есть беспокойство, а мысль о том, что это лишь воображение рисует его желания, расстраивает его ещё больше. Из груди вырывается жалкий всхлип, и он прикусывает губу, лишь бы не разреветься, как девчонка, потому что тогда ему уже даже не стыдно будет надевать женские наряды. Он и так плакса, что ему терять.

-Гарри? – даже в голосе Луи звучит непонимание, потому что только что всё было замечательно, а теперь парень плачет, и Томлинсон не знает, что тому причина. Но он знает одно, грудную клетку почему-то сдавливает, когда он смотрит на расстроенного и плачущего кудрявого мальчика.

Гарри сильно жмурит глаза, вытирая ладонями щёки, и Луи поддаётся порыву, прижимая его к себе и мягко обнимая. А Гарри не понимает, что с Луи сегодня не так, почему он такой. Он же только увеличивает скорость его падения. Но это становится неважным, потому что руки гладят его спину, губы прижимаются к щеке, а потом начинают двигаться около его уха, и Гарри слушает, как Луи поёт ему The Fray, и голос у него замечательный. 

Стайлс прижимается к старшему парню, обнимая его за спину и пряча лицо в его плече, и Томлинсон думает, что Гарри такой ребёнок, но не знает, что ранило его. Тем более сейчас, в такой момент. Они ведь просто целовались, Луи даже не думал заходить сегодня далеко, если только Гарри не показал бы как-нибудь того, что сам этого хочет.

И Гарри в конечном итоге успокаивается, а потом позволяет Луи целовать его ещё очень долго, так долго, что его губы болели, лёгкие сдавливало от недостатка кислорода, а всё его тело почему-то горело, будто они были в пустыне или прямо под палящим летним солнцем. 

Он не знает, как бороться с чувствами, как избавиться от того, что закрадывается в его сердце уже сейчас. У него даже нет возможности сбежать.

Остаётся только плыть по течению.