Пять Сантиметров за Гранью

Пять минут до грозы

Никто точно не знал, откуда взялся Деррик Голдберг. В один солнечный весенний день он просто появился и занял свое законное место, завершил картину, как последний кусочек сложной мозаики.
Весь сонный райончик в пригороде Лондона, вовсе не богатый на сенсации и события, с обычной подозрительностью, присущей местам, где все знают друг друга с детства, отнёсся к быстро распространившейся новости о прибытии Голдберга. Но худшие подозрения жителей сразу же разбились вдребезги, как только пожилая Мия Коэн, вечно недовольная жизнью, с восторгом рассказала своим приятельницам-соседкам о том, насколько вежливым и обходительным был этот молодой человек. «Настоящее озарение и подарок для нашей молодежи», - примерно в таком духе и было выдержано ее выступление.
Вечно приветливый, готовый идти на контакт с каждым и предложить любую посильную помощь, Деррик стал снимать небольшую, но уютную комнату в двухэтажном доме по центру улицы и каждый день ездить на автобусе в университет. В первые же дни пребывания там он перезнакомился с обитателями соседних домов и однокурсниками (да и, кажется, вообще со всеми окружающими). Только старый алкоголик, которого все звали просто Бродягой, потому что даже он сам не помнил своего настоящего имени, сомневался в том, что человек может постоянно находиться в хорошем настроении. Но к его пьяным бредням никто, кроме таких же бездомных, как и он, котов, не прислушивался.
Но Деррик правда чувствовал себя счастливым. Иногда чего-то не хватало, но ощущение это было лёгким и прозрачным, как почти забытый сон. Такое чувство часто возникало, когда Голдберг наступал на скрипящую половицу в ставшей его комнате. И когда ночью он просыпался в холодном поту от преследующих его кошмаров.
А ещё Деррик искренне привязался к соседям по дому. Это были двое подростков, вместе приехавших из большого города, чтобы хоть как-то справляться с арендной платой. Подработка не могла обеспечить их нужды в шумном и многолюдном городе, где абсолютно на всё цены были высоки. На это постоянно жаловался Томас Риджуэлл, занимающий свои двенадцать квадратных метров на первом этаже. Он был высоким, нескладным, как и многие парни его возраста. Из-за проблемы с глазами, которые слишком остро реагировали на свет, Риджуэллу большую часть времени приходилось носить темные очки, чему он был ни капли не рад, ведь на хорошие, качественные ему не хватало финансов, а с дешёвыми Тому было стыдно выходить на улицу. Наверное, именно поэтому большую часть жизни он проводил в помещении.
Том вообще был мало чем доволен в своей жизни. Особенно - неожиданными переменами, которые почти всегда для него оканчивались плачевно, как, например, начало самостоятельной жизни и последующий переезд на окраины Лондона. Хотя, если быть до конца откровенным, позже Риджуэлл привыкал ко всем последствиям и начинал считать их неотъемлемой частью бытия. Так произошло и с внезапным появлением нового соседа. Пришлось убраться во всем доме, вытащить свои вещи хотя бы из его комнаты, мириться с его вездесущим оптимизмом и попытками завязать разговор... Но в итоге эти неудобства (в последнее время Том стал всё чаще задумываться: а неудобства ли?) дали ему возможность понять, что Деррик действительно может стать хорошим другом. Он всегда терпеливо слушал нытьё Тома и мог рассказать очень много интересного, преодолевал все трудности совместного проживания и никогда не жаловался, что пьяный в стельку Риджуэлл может заголосить посреди ночи, бренча на бас-гитаре. Деррик стал привычным и родным и для другого его сожителя, Мэттью Харгривза. Тот так же, как и Томас, был человеком сложным. Его запросто выводили из себя самые разные вещи, он часто и резко менялся в настроении, и невозможно было предугадать, что он может выкинуть, если пару минут назад апатично валялся на диване. Но Деррик предугадывал. Он, мельком взглянув Мэтту в глаза, мог с уверенностью сказать, когда Харгривз чувствовал себя вполне успешным и симпатичным молодым человеком практически на вершине мира, а когда винил себя во всех чужих грехах. При этом и одно, и другое сопровождалось громкими и драматичными возгласами, которые Том терпеть не мог.
Мэтт жил на чердаке прямо над Дерриком, и они частенько перестукивались по ночам с помощью азбуки Морзе. Том снисходительно относился к этому их увлечению, но втайне был рад, что Голдберг выбрал для жилья именно их дом, пусть выбор этот и был случайностью (а ещё хотел, чтобы Деррик научил Морзе и его, но боялся признаться в этом даже себе).
Их дом определенно стал уютнее и светлее. А кухня стала эпицентром всего того позитива, что излучал Голдберг. То и дело там разгорались жаркие дискуссии, теплились вечерние разговоры, когда кроме лампы на столешнице ничто не разбавляло темноту, звенел смех. Больше всего Риджуэлл любил слушать рассказы Деррика о разных странах. Казалось, он побывал везде и знал всё на свете. Деррик мог буквально окунать слушателей в место действия и заставлял чувствовать все по-настоящему, преодолевая пространство и время. Но именно такого было сложно добиться от Голдберга - о своих похождениях Деррик предпочитал умалчивать, и лишь немного приподнимал завесу из своего пуленепробиваемого материала лишь в какие-то очень особенные для него дни, когда он давал себе послабление и пропускал стакан-другой выпивки вместе с Томом в местном пабе. После окончания очередной истории он неподвижно застывал, витая где-то далеко, будто решил мысленно ещё разок пережить тот момент. Ни Мэтт, ни Том не решались спросить, по какой причине Деррик так много путешествовал. Риджуэлл думал, что это как не видеть перед собой слона из-за его размеров - слишком очевидно и просто, чтобы спрашивать, но ответ никак не приходил на ум. Может, школа, а может, родители... Совсем не их дело, но покоя не давало.
Мэтту казалось, что понять Деррика очень легко, и он - словно раскрытая книга. Однако Том был уверен, что в Голдберге гораздо больше того, что он не показывает другим. Только спустя год или полтора, когда Деррик стал родным почти всему городу (особенно - детям, с которыми он проводил ну очень много времени, и если их родители задумывались, с кем оставить свое чадо за малую плату, то сразу звонили Голдбергу) Риджуэлл осознал, насколько мало они с Мэттом знают о прошлом своего лучшего друга. Время от времени, чаще всего - на недельных перерывах больничных, которые он устраивал сам себе, дабы передохнуть от учёбы, Тому хотелось поиграть в детектива, обзвонить пару людей и узнать о Деррике несколько интересных фактов, но потом ему становилось лень вставать с постели и что-либо делать.
Риджуэллу не хотелось что-то менять, потому как он знал, чем все это для него закончится. Но однажды, примерно два года спустя после своего появления, Деррик, а, точнее, его телефонный звонок, решили сами создать идеальные условия для попадания в историю.
***
Сегодня можно было назвать необычным днём с самого начала - Деррик проспал. Такого не случалось никогда, а особенно в воскресенье, когда его двадцать четыре часа отдыха были расписаны по секундам. Сейчас было около восьми утра, и оба, Том и Мэтт, давно привыкшие к раннему пробуждению из-за Деррика, уже встали.
- Голдберг, подъём! Ты чего это? Мы же собирались в парк! - Мэтт держал в руках остатки завтрака: два бутерброда и стакан сока и локтем старался открыть дверь. Том, по дороге натягивая толстовку, не глядя, помог ему. Повезло, что Деррик никогда не запирал дверь, иначе пришлось бы оттягивать Харгривза, чтобы тот ее не выломал, а он мог. Если был в настроении.
Ввалившись в комнату, Мэтт сразу сгрузил еду на прикроватный столик, отодвинув все вещи в сторону. Деррик не просыпался.
- Вставай! Вставай! Ну вставай же!
Голдберг еле-еле раскрыл сонные глаза и потянулся.
- Который час?.. - прошептал он, в любой момент готовый снова упасть на подушку. Мэтт радостно сообщил ему, что тот проспал всё на свете, и Деррик моментально вскочил. Харгривз, довольный своей работой, оставил друга собираться на прогулку.
Деррик пожалел, что встал так резко - у него сильно закружилась голова. Он медленно сел обратно, постарался прояснить мысли после тяжёлого, глубокого сна. Голдберга сгрызало странное чувство. Как только Мэтт вышел, Деррик направился в ванную комнату в надежде, что это всё от очередного кошмара. Но он уже знал: что-то не так. Не мог он проспать, ведь годами отточенная привычка не должна была просто взять и исчезнуть.
Холодная вода не помогла справиться с паранойей. Голдберг достал из угла выдвижного ящика упаковку цветных линз и вытащил свежую пару. Знакомым движением надел их. Теперь его внешний вид полностью соответствовал тому, как видят его Риджуэлл и Харгривз. Разглядывая свои длинные и кудрявые, завязанные в растрёпанный ото сна хвостик блондинистые волосы, Деррик причесался. Ощущение неправильности происходящего только усилилось. Быть шатеном с чёлкой ему определенно шло больше.
Голдберг вспомнил, что такой мощи эта его своеобразная интуиция достигала лишь тринадцать лет назад, когда он ещё только начинал работать вместе с отцом, прямо перед тем, как дом, в котором он жил с рождения, взорвался.
Наверняка в воде, что он выпил вчера перед сном, было сильное снотворное, и Голдберг был обязан это понять. Хотя бы в последний момент. Хотя бы тогда, когда он выпил эту грёбаную воду. Они ведь всегда предупреждали. Деррик и сам когда-то предупреждал.
Он знал, что надо делать ноги ещё до звонка с номера, не определившегося на дисплее его запасного телефона, но который Деррик знал наизусть.
- Кролик - Кобре. Привет, Харви. Хоть помнишь меня, а? Я так понимаю, нет. Но это неважно. Как поживаешь? Насколько я смог разобрать по ситуации, ты ещё жив. А ведь мог бы и позвонить своему напарнику, - раздался до боли знакомый голос, немного искаженный из-за плохой связи.
- Кобра - Кролику. Поживаю неплохо. Тебя невозможно забыть, Пол. А ещё я бы извинился перед тобой, но не думаю, что от этого что-то изменится, а ты не станешь обижаться. Ты ведь не за этим звонишь, рискуя раскрыться? Что происходит?
- Хорошо, перехожу сразу к делу, как ты любишь. Без сентиментальности. Естественно. Как я мог надеяться на то, что тот, с кем мы знакомы много лет, хотя бы поинтересуется моими делами, раз уж он не соизволил выказать признак своего существования за два года. Ладно. Ты ведь живёшь не в изоляции, значит, до тебя доходили слухи о том, что начальство сменилось?
- Да, я слышал о восстании Торда Ларссона, если ты об этом. Я стараюсь держать ухо востро, хотя в последнее время слишком расслабился. Так что, он решил разобраться с грешками предыдущего начальства?
- Ага. Этот Ларссон слишком много о себе возомнил. Многие им недовольны. Я тоже, хотя пытаюсь быть как можно ближе к нему, чтобы первым узнать, если придёт время его сместить. Так я и узнал, что ты жив-здоров и прозябаешь в туманах Англии. Но не суть. Очевидно, наш бывший Босс отпустил тебя, потому что ты был надёжным и мало болтал. Он отлично знал это. Помимо того, ты у нас не в первом поколении такой одаренный. Немаловажный факт, так сказать. Ларссон же слишком подозрителен. Одиночка, да к тому прибавим то, что он иностранец, швед или норвежец, не знаю, со странным акцентом - минимум доверия и максимум эгоцентризма. Значит, долго не проживет. Боится утечки информации - ну, вот и принялся за тех, кто отдалился или вышел из нашей дружной компании.
- Я понял, Пол. Мне больше интересно, что он знает обо мне и насколько близко подобрался к зачистке.
- Знает последние три твоих псевдонима, включая тот, что ты носишь сейчас. Деррик, серьёзно? Мог придумать более идиотское имя? Такое имечко могли дать только ниггеру из какого-нибудь южного штата, но не тебе.
Голдберг проворчал нечто невразумительное. Из динамика послышались приглушённые смешки. Пол продолжил:
- Я понимаю твою любовь к смене имён и имиджа. Хорошо запутывает, знаешь ли. Я даже боялся, что ты сменишь номер нашего экстренного телефона, и предупредить тебя не получится. Всё это время ты был недоступен, сколько я ни пытался дозвониться. Неужели подозревал что-то неладное и зарядил его? Ларссон все вечера тратит на изучение «резюме» твоего и ещё парочки людей. До Захари он уже добрался. Не забыл ещё членов своей семьи?
Деррика передёрнуло. Захари, хитрый и изворотливый, сильно опережающий Голдберга по опыту в их деле, просто не мог попасться.
- Молчишь. Значит, помнишь нашего лучшего из худших. Удивительно, как это он умудрился умереть, правда? А не он единственный. Я ведь зачем звоню-то? Ларссон определил, что ты вернулся в Англию, что с твоей стороны довольно глупо, а дальше - как по маслу. Счёт не на дни, а на часы. Серьёзно, Харви (или как там тебя сейчас зовут), возвращайся к нам. Или беги за границу. Будешь рядом с Ларссоном - подождёшь со мной и Пэтом очередного восстания, а там уж можно на все четыре стороны.
- Ты, Пол, теряешь хватку: в моем стакане с водой было снотворное. Они уже нашли меня. Времени не осталось. Не уверен, что Торд... Торд ведь, да? Неважно. Вряд ли он мне обрадуется. А я ему и вовсе не рад, - возразил Деррик, прикидывая, насколько быстро он сможет пересечь границу и изменить внешность.
Пол, казалось, услышал только начало фразы.
- То же самое могу сказать о тебе, Харви. Это ж надо! - взять стакан с водой, не находившейся под твоим присмотром, и, не проверяя, пить. Туда ведь могли подсыпать что угодно! Разочаровываешь меня, приятель...
- К твоему сведению, так делают все обычные люди. Я отвык от той жизни. Мне было хорошо здесь, - оба на пару секунд замолчали. Деррик фактически почувствовал, как на том конце провода Пол закатил глаза. Голдберг вздохнул и, посмотрев в окно, снова заговорил:
- Только что вспомнил об одной проблеме насущной. У меня тут двое гражданских. Ваши ведь будут действовать как обычно - по принципу «Нет дома и окружения - нет проблемы», да? Значит, мне надо взять их с собой.
- Я, конечно, знаю, что ты - почти единственный среди наших, у кого сохранилось подобие совести и благородства (психопат ты, если быть точным), но не настолько же. С каких пор тебе не плевать на тех, кому плевать на тебя?
- Это мои друзья, Мэттью и Томас, ты должен был о них слышать ещё в тот момент, как понял, что Деррик Голдберг - это я, раз уж трёшься рядом с Ларссоном и моим текущим резюме, - на это Пол рассмеялся, но смех его походил на собачий лай. Кажется, расстроился.
- Какие, к чёрту, друзья, радуга и жвачка? Слушай, ты забыл Правило Номер Один? Напомню: не применяй правила остального общества к нашему миру! Доверять можно только тому, с кем ты был в бою, кто не предал тебя, кто прикрывал твою спину. Твои Томас и Мэттью, если и согласятся уехать из своего дома, к которому все гражданские почему-то слишком сильно привязаны, то подохнут под первым же огнём. Ты им не нужен, я уверяю тебя. Если узнают, кто ты есть, то тут же сдадут в полицию, и пиши пропало. Знаешь, я могу помочь уехать, раз уж ты забыл, как это делается, могу дать оружие вместо того, что ты наверняка выбросил в канаву - но тебе одному. Мертвый груз мне не нужен. Ты выручал меня и Пэта много раз, и я бы, не задумываясь, закрыл тебя от пуль, малой. Но от тех двух якорей, которые тянут тебя на дно, избавься. Я желаю тебе только лучшего, Харви. Перезвони мне, когда решишься.
Послышались длинные гудки. Деррик рвано выдохнул. Он взял бутерброд, который принес ему Мэтт и, обнюхав на всякий случай, осторожно откусил немного. Его затошнило. Почувствовав, что сегодня больше не сможет съесть ни кусочка, он насилу проглотил безвкусный, резиновый хлеб и безнадежно начал одеваться. Его старые привычки вновь набирали силу: Голдберг снова очутился в своей стихии, на первый взгляд, абсолютно хаотичной, но для него имеющей особый смысл. Он находился в постоянном напряжении, ощущая опасность. По телу прокатывались медленные и тягучие волны адреналина.
- Ну, Рики! Ты там опять заснул? - Мэтт заглянул в комнату. Деррик смотрел на фотографию, висевшую на стене, пустым взглядом, держа в руках зелёную кофту. Светлые окрашенные волосы трепал теплый ветерок, врывающийся в открытое окно. От голоса Харгривза Голдберг вздрогнул и повернулся в его сторону.
- Прости, задумался, - улыбнулся он. Мэтт пожал плечами, мол, ничего страшного. Затем посмотрел на почти целый бутерброд, закатил глаза. Деррик решил, что чем раньше он сможет уговорить хоть кого-то из двоих уехать, тем больше у них шансов выжить. Пока он чувствовал себя под прицелом. Можно считать, что так и было. Голдберг заметил, что он рефлекторно держался в зоне, из которой снайпер не смог бы его достать.
- Кстати, Мэтт... Что насчёт того, чтобы уехать из Англии на пару дней в честь начала лета?
Харгривз удивлённо поднял брови.
- А с каких это пор у нас появились лишние финансы? Слушай, я бы с удовольствием, но это ведь нужно планировать заранее, разве нет?
Деррик всегда считал себя неплохим импровизатором. Он уже понял, в какую сторону должен перетечь разговор. Им не нужны были сложности с переездом - они не настолько близки. Достаточно лишь убедительно рассказать о «сюрпризе», о приятеле, живущем в уютном домике на берегу моря, и довольный жизнью Мэтт уговорит Тома согласиться. Ведь какая разница между тем, чтобы уехать в короткий отпуск и покинуть дом? Все равно не сегодня - завтра самого здания уже не станет. А цель будет достигнута: они окажутся в относительной безопасности, далеко отсюда. Только было бы неплохо узнать, где сейчас находятся Пол и Патрик.
Пока Деррик думал в таком направлении, он с поразительной убежденностью в своих словах и абсолютной беззаботностью в голосе рассказывал Харгривзу о причине своей задумчивости - о том, как его старый знакомый из Флориды позвонил около месяца назад и предложил в начале лета пожить у него какое-то время и выразил желание познакомиться с нынешними сожителями Голдберга. Деррик добавил, что билеты на самолёт были забронированы на завтрашнее число и что он был бы счастлив поехать с ними. И, наконец, мило и чуть смущённо улыбаясь, попросил прощения за излишнюю внезапность и скрытность. Мэттью Харгривз был сражен наповал. В порыве благодарности он с радостным боевым кличем кинулся обнимать Деррика, но тот тактично отступил в коридор, звонко хохоча от облегчения. План сработал. Осталось уговорить Риджуэлла.
***
К вечеру сумасшедшего дня Деррик Голдберг был вынужден признать, что если б не Харгривз со своей наивностью, то навряд ли они бы сейчас собирали чемоданы для поездки в солнечную Флориду. Чёрт бы ее побрал, эту солнечную. Том ненавидел солнце. Зато Мэтт обожал, когда пасмурное небо Англии освобождалось от цепей низких серых туч, и громогласно страдал, если этого не происходило. Его доводы были настолько убедительны, что даже сам Деррик проникся идеей того, что солнце - это хорошо. Что уж говорить о Томе, абсолютно не готовом к промывке мозгов от лучшего друга. Стоило Деррику и Мэтту пообещать, что они купят ему качественные солнцезащитные очки, как возражения Риджуэлла стали сходить на нет. Он, как-никак, любил отдыхать. С какой стороны ни посмотри, им было лишь девятнадцать (за исключением самого Томаса, который в начале марта переступил порог второго десятка), в каждом из троих горела притуплённая учёбой жажда приключений и желание хоть ненадолго забыть о собственных проблемах и раствориться в морском пламенном закате. Неожиданность предложения лишь подогрела ощущение загадочности, и это имело свой шарм. Именно поэтому и Том, и Мэтт сейчас бегали по квартире, собирая разбросанные вещи и время от времени кидаясь друг в друга диванными подушками. Они наслаждались атмосферой, предвкушали, ненадолго вернувшись в детство. Голдберг же, напротив, стал выглядеть старше, его вездесущая улыбка сильно поблекла. На улице быстро темнело, и Деррик с радостью использовал это как предлог поскорее задёрнуть занавески во всем доме. Какое-то время он помогал друзьям с изучением квартиры на предмет наличия там нужных, но забытых предметов, а потом, тщательно убедившись, что оба сожителя абсолютно поглощены делом, вернулся к себе, чтобы самому готовиться к побегу. В комнате царила полутьма, чтобы силуэт его тени не просвечивал сквозь тонкие шторы. Деррик достал из глубин шкафа маленький серый чемоданчик, типичный, ничем не выделяющийся. Голдберг всегда восхищался тем, что отдельные яркие личности могут сливаться с однообразной толпой, и сам стремился быть незаметным. Когда Деррик открыл его, внутри ровными стопками уже лежали вещи, заготовленные как раз на такой крайний случай. Он был ужасно благодарен себе за то, что заранее позаботился и о путях отступления. Одежда на все случаи жизни, аптечка, пара баночек консервов, потайные кармашки с разнообразными полезными мелочами, валюта разных стран - все, что могло ему понадобиться в ближайшие месяца два. Деррик оттащил чемодан к кровати и вернулся на середину комнаты. Ногой нащупал скрипящую половицу, хотя её местоположение и так глубоко врезалось в память Голдберга. Ногтями подцепил её и отодвинул в сторону. Под ней находилось небольшое углубление, в котором лежало то, о чём Деррику хотелось бы забыть, но для этого ему пришлось бы стереть из памяти всю свою жизнь. Коробочка с поддельными документами и паспортами, аккуратно задвинутая в угол, древний пейджер, найденный давным-давно на барахолке, очень удобный, если нельзя было пользоваться телефоном с GPS на нем, несколько перетянутых резинкой пачек крупных купюр евро и долларов, которые он откладывал на черный день с каждой выполненной миссии, банковские карты на все его имена, краски для волос, ножницы и косметичка, содержанию которой позавидовала бы любая модница. В кобуре, лежащей рядом, скрывался старый, давным-давно сворованный у отца бесшумный пистолет «Вул». Деррик всегда бережно относился к нему, полировал, не давал появляться царапинам. Около него покоился «Скорпион», добытый в Чехии года три назад, и «Беретта», который Пол подарил ему на пятнадцатилетие. С тех пор тот побывал с Дерриком во многих переделках. Голдберг грустно повертел в руках «Скорпиона», а затем со вздохом отправил его в чемодан. Там же спрятал остальное содержимое тайника. Всё-таки ему необходимо было пересечь границу, и если бы он таскал все это добро с собой в кармане, то выглядел бы немного незаконно. А так на оружие у него имелась американская лицензия, вполне идентичная настоящей.
Деррик рассеянно оглядел комнату, увешанную картинками и плакатами, как у типичного подростка, которого он себе всегда представлял. Всё-таки он не очень хорошо сыграл в нормальную жизнь. Не проработал свою роль, отвратительно замаскировался, забыл о безопасности... Предпочёл считать прошедшие девятнадцать лет страшным, жутким кошмаром. Невероятно долгим и до ужаса реалистичным. При этом в глубине души Деррик всегда знал, что с окончанием солнечного дня он ляжет в постель, закроет глаза и снова вернётся в точку начала - реальную и в то же время вымышленную. Его единственными друзьями вновь станут отцовский пистолет и собственная тяга к жизни - как тогда, сразу после взрыва первого дома, когда он, не прикрытый ложными личинами, ещё не встретил будущих напарников, Пола и Патрика. Самым большим своим просчетом Голдберг считал Тома, Мэтта и его животное притяжение к ним, переросшее в бессмысленную привязанность и губительную преданность.
Он подошёл к одной из стен и снял свою любимую фотографию. Там они стояли на лужайке перед домом, улыбаясь несмотря на нависшие над ними тучи, все трое угощались колой, купленной в магазине. Сейчас Голдберг позорно сматывался, багажом потащив за собой свою погибель. «Ничего путного из этого не выйдет», как часто говаривал Том, когда Мэтт предлагал ему сходить куда-либо и развлечься. Деррик был абсолютно солидарен с этим высказыванием. Голдберг вытащил фото из рамки. Он не знал, сколько времени смотрел на картинку. Большая его часть, та самая темная сторона, с которой рука об руку он двигался всю жизнь, уговаривала его выбросить бесполезный клочок бумаги. Но проблески света, взрощенные Томом и Мэттом на неплодородной почве за последние два года, умоляли взять с собой кусочек счастья. Так ничего и не решив, Деррик положил бумажку в ящик стола. В который раз за день зазвонил его запасной телефон: они с Полом спорили насчёт того, где именно снимать дом во Флориде. К счастью, план, наскоро набросанный Голдбергом, яро поддержал встрявший в разговор Патрик, и хотя бы с этим проблем не возникло. Насколько мог судить Деррик по невнятному ворчанию Пола и отрывистым репликам Пэта, они с утра взяли напрокат машину и едут откуда-то из Оттавы. Зная Пола и Пэта и их любовь к высокой скорости, бедная машина сейчас выкладывается на полную. Значит, прибудут около полудня, если считать, что ночью они не остановятся.
- К чёрту Пола, Харви, мы выберем дом на берегу Атлантики, и ничто меня не переубедит. Серьёзно, я так устал... Ты отдыхал целых два года, а отпуск нужен нам всем! Нас никто не заподозрит, я обещаю, Харви, обещаю, мы будем выглядеть как самые настоящие туристы. Даже Пол сменит свой смокинг, - Патрик уже долго уговаривал Деррика и Пола на домик рядом с пляжем, но оба понимали, что именно роль туристов им не подходила. Они придумывали сценарий для другой пьесы. Пол и Пэт должны были быть старыми знакомыми Голдберга, давно живущими или родившимися во Флориде. Нужно было брать квартиру в центре города, поближе к суматохе и толчее. Тем более компании необходимо залечь на дно - ведь подставляются под удар они все, и сделать это лучше всего там, где много людей, а не пустые волны и открытое пространство, где любой снайпер легко выкинет тебя из игры. До пляжа можно доехать и на машине, если так уж хочется. В динамике телефона послышалось шуршание и звуки шуточной борьбы. На этот раз говорил Пол:
- Ладно тебе, Харви. Коренные жители тоже могут жить на берегу. Мне надоело слушать возмущения Пэта, знаешь ли. Вообще-то, он уже нашёл нам подходящее жильё. Осталось только позвонить и договориться с владельцем. Со всей твоей серьезностью я забыл, что старше тебя лет на семь, а ты сам ещё недавно был пятнадцатилетним подростком с пирсингом на языке. Так что кончай строить из себя мудреца. Все имеют право на ошибку. За эти два года ты у нас совсем отбился от рук, малой. Как встретимся во Флориде - оторвёмся по полной на паре дискотек и вернём нам прежнего Харви! Вот уж вправим тебе мозги, а? Я уже готов смириться с тем, что мне придется жить с твоими недоприятелями Томасом и Мэттью, хотя они звучат, как типичные англичане, устраивающие чаепитие по пять раз на дню.
Деррик вздохнул: игра с этими двумя не стоила свеч. Он согласился: будь что будет. Раньше, без Тома с Мэттом, действительно было гораздо проще, и никогда не приходилось думать о завтрашнем дне. Всё-таки хорошо, наверное, что они с Полом и Пэтом снова будут вместе. Только теперь к их боевой команде появится маленькое дополнение.
- Кстати, напомни, как тебя зовут сейчас? Деррик Голдберг, да? По-моему, Харви Гольдман тебе подходит больше, если ты понимаешь, о чём я, - протянул Пэт. Тот обожал критиковать все имена Деррика, и четыре года назад Патрик практически возненавидел рокера ирландского происхождения Тайлера Голдинга за появление весёлого американца Харви Гольдмана, всегда тараторящего с раздражающим акцентом. Но потом привык к тому, что Деррик просто очень основательно подходит к «смене имиджа», что в его понимании означает не только изменение внешности или имени, но и создание новой личности со своим характером и увлечениями, мечтами и причудами. Голдберг был своеобразным хамелеоном, почти полностью меняющим свое сознание и видение, легко выходящим из зоны комфорта. Совсем немногие были способны на такое, и Патрик не был уверен, что такие люди вообще существуют. Оба знали, что у парня было очень проблемное детство, если оно вообще было, но они, не сговариваясь, старались не поднимать эту тему. Люди их профессии знали, что прошлое не стоит вспоминать, потому что у всех их коллег оно неприглядно. Счастливые, не обделённые жизнью к ним не лезут. В начале пути все они - несчастные, страдающие, одинокие, и к концу такими же останутся.
- Иди ты, Пэт! Я больше сожалею по поводу окрашенных волос.
- Ну и что ты выбрал на этот раз? - ехидно произнёс он.
- Краска называлась «платиновый блонд», если эта пафосность тебе хоть о чём-то говорит, - сказал Деррик, маскируя ставшее отчего-то отличным настроение под задумчивость.
- Ладно, посмотрю на тебя, когда приедешь. Надеюсь, что это вполовину не так плохо, как я только что представил. Перезвоню к часу ночи, когда всё будет готово. Не усни там. До связи.
Голдберг откинул телефон на тумбочку, где подсыхал утренний бутерброд, и прилёг на кровать, положив руки под голову. Через стенку слышались шутливые переругивания Риджуэлла и Харгривза. Он не рассчитывал ложиться спать до тех пор, пока не прибудет во Флориду и не убедится, что за ними нет хвоста. Позднее, когда они с Мэттом закончат обмен фразами по Морзе, а Том бережно положит гитару в чехол, перед этим наиграв что-нибудь лёгкое на сон грядущий, Голдберг придаст комнате беспорядочный и полупустой вид. Так он проверит ее на предмет чего-то забытого и покажет возможным преследователям, что он находится в панике и не способен оценивать ситуацию, усыпит их бдительность.
Деррику мешали накопившиеся за день сомнения и переживания, поэтому он легко остановил бурный поток мыслей простым «Все, что ни делается, все к лучшему» и стал ждать нового звонка, надеясь, что ночью на них не нападут.